Я даже одно время думал,
что ей однажды приснился сон,
в котором ей снилось что-то,
и когда это что-то наконец
смялось и приостановилось,
она заснула, и там -
во втором вложенном сне -
что-то вновь развернулось
в медленное событие, и оно,
длясь, ей продолжало сниться,
сниться до тех пор, пока она
не очнулась во сне от второго,
скрытого тканью сна
сна, и вот тогда-то она
и совершила оплошность, приняв
это за настоящее пробужденье,
за возрожденье подлинной яви, -
да так - в первом сне
навсегда и осталась. Я очень
тебя люблю. Как себя.

Я зашел в магазин, чтобы купить яду.
Я зашел в магазин, чтобы купить себя.
Мне сказали: - Зайдите на углу в аптеку.
Мне сказали: - Зайдите на углу в аптеку.

Магазин оказался компьютерным салоном.
Товар в нем был добротный и нужный.
Я поразмыслил и ушел в аптеку.
Я поразмыслил и ушел в аптеку.

За кассой там сидела смерть и пробивала чеки.
За кассой там сидела смерть, лицо ее лоснилось.
Она обсчитала меня на два рубля.
Она обсчитала меня на два рубля.

Я сделал вид, что ничего не заметил.
Я сделал вид, что ничего не знаю.
Спрашивается, зачем?
Спрашивается, когда?!

Ведь я бы мог жить у моря,
проводя лето в воде или в горах, зимой
гулять по пляжу и возвращаться в теплом
тумане домой, поднимаясь по узким
на ощупь улочкам, с трудом
раскуривая влажную сигарету. Дома
я бы открыл окно и долго видел
невидимых чаек, крикливыми призраками
снующих в молочном зрении. Ближе к ночи
я бы растопил "буржуйку" и в ее пламени
наблюдал бы увлекательное представленье...
Во сне я время от времени мог бы встречаться с собой,
и я бы пользовался сном как зеркалом.

День, перешедший в число забвенья,
в дату, которую припоминаешь,
подобно зрячему, блуждая
наощупь в плоскости темноты,
набранной слабым Брайлем.

Календарь темноты, нанесённый
на тело, сотканное из прикосновений
любви, чью дату смерти ты силишься понять,
есть исчисление пустоты, твоё изобретенье.

"Ничто невозможно отыскать по его следам.
Ничто не оставляет улик, кроме одной -
действительности", - ты отставил стакан
на отлете руки, беря светильник над баром
в фокус льдинки, - "которая, если подумать,
не просто след, но рябь, или, если угодно -
полость самой пустоты".
                                    Было около десяти.
Мы взяли еще по одной - без льда, чтоб градус
повысить и не раскиснуть и вышли на улицу.

Петровка чередой фонарей, пешеходов шла, отпрянув
от страшного здания биржи вправо. Светлые сумерки июня
уже отстоялись, движение спало. Показался Страстной.
Я несерьезно думал, что мир это рябь
на поверхности пустоты, на которую изредка демиург
дует - так для забавы, или чтоб остудить поскорей и выпить.
А также (видимо, ошибочно), что Платон ошибался:
истина не имеет следа.
                                  В конце Страстного
мы присели на скамейку. Мимо нас по алее промчались
галопом три всадника. Летели: комья земли и топот.
Я вспомнил: "разбрасывая копыта по будущим своим следам".

У метро мы познакомились с двумя девицами:
поразглядывав нас, весело попросили закурить.
В результате вечер продолжился в "Пропаганде".
Та, что досталась мне, оказалась чудесна. Утром
мы медленно пили кофе, я - и что на меня нашло? -
рассказывал ей о следах. Я подвез ее, она опаздывала
на лекцию. Больше мы не виделись.

Сейчас конец октября. Лиловым дождливый вечер.
Я сижу в машине, работают мерно дворники. Как ходики.
Из здания ее факультета на Моховой уже больше
никто не выходит. Среди тех 57, что вышли,
ее не оказалось. Увы, я опять считал. Сейчас - дворники.
Включая зажигание, я думаю о том, что след
порождает число. Действительно, когда видишь на песке
следы, и, идя по ним, никого не находишь,
то единственное, что остается - бешено, по нарастающей
считать их, считать, с головой рушась в обманчивое движение."

В результате она скоропостижно приближается...
Растительные сети мокрых, пахнущих не то тиной желанья,
не то шанелью, душные дебри тропического сна,
безвыходного настолько, что вернуться в него - значит проснуться...
А между тем, канув всеми пятью, сейчас
тонкой серебряной струйкой в глине потёмок -
ясным и новым - проворно,
и к поцелуя устью уверенно расширяясь,
происходит происходящее - я, некий звук,
исподволь и незаметно, внятным побочным продуктом, -
эхом бьющегося прикосновенья под кожей,
выемкой ласки.