ИРЛАНДСКИЕ СКАЗКИ
I
Иван Валерьяныч с Машей поссорились. Еще тогда, когда Иван Валерьяныч молодым был. Он Маше сказал, что она как человек и как девушка никудышная. Маша даже не расплакалась. А только молвила: иди вон, Иван Валерьяныч, вот тебе Бог, а вот тебе порог, а чтоб я тебя больше не видела. И так жутко стало Ивану Валерьянычу, что послышался ему стук обручального кольца, будто кто-то его обронил в преисподнюю.
И сел Иван Валерьяныч вместо ковра-самолета на серого волка и поскакал куда волка ноги несли, и оказался в Ирландии. Купил он в Ирландии дорогущую ручку, все последние гроши на нее усвистал, сидит и смотрит на нее, и не знает, что делать. А уже пять лет прошло. Ручка красивая, красная, с золотом, называется "Икуну-Кэмэну", что по-ирландски значит "огненный танец". Cмотрит на свою золотую ручку Иван Валерьяныч, и кажется ему, что не золото это, а Машины косы, - так и хочется погладить. Заискрилась ручка, и как обернется вдруг вокруг оси своей, и предстала перед Иваном Валерьянычем Маша.
И говорит ему: обижена я на тебя, Иван Валерьяныч, прям нет слов, но что было - то минуло... Должен ты написать о нас, и о вечной нашей любви, все как было и есть, а когда напишешь, тогда опять будем вместе... Сказала так и исчезла.
Сидит Иван Валерьяныч за дубовым столом, и кажется ему, что видит он перед собою три указателя. Один говорит: впереди смерть, а два других говорят: справа коня потеряешь, а слева честь. И вот чувствует Иван Валерьяныч, что надо описать и золотую уздечку, и яблоки, и клетку во всей их красе, а ничего не выходит.
И пошел Иван Валерьяныч на поклон к Бабе-Яге и подмахнул ей бумагу специальную, что будет служить верой-правдой. И так после этого все гладко пошло у Ивана Валерьяныча, что люди дивились: и казна его пополнилась, и румян стал, и сапожки себе новые справил - сидит за столом, ус покручивает, а Яга ему невидимыми чернилами между строк всякие пакости пишет. Яга же умела так прикидываться, что обращалась она в образ Ивана Валерьяныча... В одну комнату кто-то войдет - и видит: сидит Иван Валерьяныч и пишет, усердствует. Войдут в другую комнату - и там Иван Валерьяныч, знай, пером отмахивает, Новый Завет исправляет в тетрадке сафьянной... В чем дело? А это Яга в Ивана Валерьяныча переделывается: в одной комнате Иван Валерьяныч настоящий, а в другой в образе Ивана Валерьяныча - Баба-Яга.
Незнамо сколько уж так продолжалась, но настал черный день: занемог Иван, увидел чудищ кошмарных и решил-таки истребить злополучный контракт. Но сколь ни пытался - бумага прочна была как проклятье.
И пошел тогда Иван Валерьяныч ночью на кладбище и вызвал одного знакомого священника из могилы, и застучал тот по кладбищенским плитам каменными сапожищами, и повинился во всем перед ним Иван Валерьяныч и получил прощенье и благословенье, затем взглянул на контракт - а перед ним нетронутый лист бумаги лежит, будто никакого контракта и не было. И открылся у Ивана Валерьяныча после этого предсказательный дар.
ПЕРВОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ ИВАНА ВАЛЕРЬЯНЫЧА
Предсказал Иван Валерьяныч гражданам Ирландии, что скоро наступит весна в городе Дублине, - и глядь, и впрямь весна наступила.
ВТОРОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ ИВАНА ВАЛЕРЬЯНЫЧА
Предсказал Иван Валерьяныч, что городского голову хватит удар. И глядь, не прошло и двух дней, как голова из автомобиля вывалился и отвезен был в больницу.
ТРЕТЬЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ ИВАНА ВАЛЕРЬЯНЫЧА
Многие люди Ивана Валерьяныча спрашивали, не Дьявол ли он. Так и говорили ему: скажи, Иван, ты человек или Дьявол? А Иван отвечал: а ты скажи мне, человек ты иль Дьявол? Если не явил себя Бог перед нами воочию, как мы можем сказать, какой из себя его враг? И предсказал Иван Валерьяныч, что Дьявол в образе белой голубки скоро предстанет пред Архиереем - и так оно и случилось.
И после всех своих предсказаний сел Иван Валерьяныч за роман свой о Маше. И мечтал он о бархате ее кос, и о золоте ее сердца, и наконец, на двенадцатый год, роман был готов. Он не был написан, он был сотворен в природе, в ручейке, в горном воздухе. И как только последняя фраза была продумана Иваном Валерьянычем, откуда ни возьмись появилась Маша, только уже постаревшая, жизнью измотанная, усталая, подурневшая - она ведь, все глаза выплакав, Ивана своего ожидаючи, превратилась в ворону.
И когда Иван Валерьяныч с Машенькой в церковь пошли на венчание (Иван Валерьяныч впереди важно выступал, а Машенька сзади на тонких лапках прихрамывала), священник так был напуган, что не хотел Ивана с вороной венчать, а когда Иван Валерьяныч заявил о желании и в будущем, после смерти, с Марьей Веньяминовной быть, то бишь лежать в одном гробу на погосте, тут священник Никифор Степаныч и совсем растерялся, затряс бородою, кадилом, разлил воду святую, свечу уронил, а куда же деваться - все-таки обвенчал молодых.
II
Вытиралась Лия полотенцем. Полотенце отбрасывала. Прикрывалась полотенцем. Дразнила. Ифис на нее смотрела.
Лия черноока, статна. Ифис маленькая, белая, крепкая.
Лия вытиралась полотенцем и ближе к Ифис подходила.
Ифис краснела, а все-таки хотела, чтобы Лия к ней совсем близко подошла.
Грудь у Лии круглая, выпуклая. Ифис хотела к груди Лии прижаться, как малый ребенок.
Лия подошла и в губы Ифис поцеловала.
Ифис уклоняться не стала.
На ковре с узором персидским они лежали и узнавали друг друга.
Как слоновая кость, как мраморная чаша, живот у Лии.
Как статуя, как богиня морская, выглядит Ифис.
Сначала Ифис была наверху. Потом Лия.
Потом целовались они стоя, соприкасаясь головами как цветки.
Вошла Ифис глубоко в Лию и замерла там -
а затем Лия, как мать-вода, вобрала Ифис в себя, и зачала.
А Ифис сказала, что не от нее. И Лия рыдала: она успела Ифис уже полюбить. И Лия пошла к ирландскому царю и сказала: "Сe во чреве моем прелестный наследник, солдат твоего войска, будущий прекрасный стрелок и поэт. И была я только с Ифис, и только Ифисовы сокровища меня привлекают, и наизусть я знаю ее запах и смех".
А Ифис стала отказываться, и не мила ей больше Лия была.
И сказали люди царю, что суженый Ифис - царев вельможа. И спросил царь:
"Возлежала ли ты на ложе, Ифис, с будущим мужем своим, Ифигением?"
Зарделась Ифис и молвила: "Ку" (что по-ирландски значило "да").
И сказал царь: "Семя жениха твоего, румяная Ифис, было в устье твоем, когда возлежала ты на ложе с Лией... И семя из тебя, прекрасная Ифис, перешло в Лию - ведь предназначено Господом было, чтобы из этого семени появилось дитя".
И пришлось Ифис заботиться о Лии и о дитяти, и вдвоем они стали его растить, и снизошло благословенье на Ифис: узрела она чары и дары своей Лии, и стали они жить в согласии и счастье, и прожили так долгие лета, и народилось у них еще двое детей.
