Мы стали богатыми
И бедным себя раздали.
Ноги - в переходе на Курскую,
Руки - на Ярославском вокзале.

Он птичий глаз, она коробка от босоножек,
Дети их головастики, работают в магазине пластмассовым виноградом.
Поиграли в классики - и хватит на подарки родным и знакомым.
За ушами пахнет лилеями, по вечерам вызываю такси, а дальше не надо.

Лев. Лилия. Лев. Пробел.
Звонят по кнопкам из будки тел.
- Девка - золото Трои.
Приезжайте все трое.
Ну двое. Какой, к чёрту, Сиам?
Ну и хуй с вами. Я сам.

Не заботясь о контурах лиц, едят однополые женщины.
Мода на нас до них не дошла ещё.
Они до сих пор засыпают простым сложением
В позах безвременно умирающих.
Муж это хорошо, весьма и премного.
Ухожу как следует и не прощаю.
Давай обнимемся на дорогу
Долгую, как заросли конского щавеля.
Дохлая лисица делает два шага вперёд,
А линкор "Ритуальный" уходит в море.
Физкультурной пирамидою "Недород"
Городские дома означают горе.
По кончикам пальцев кровь из руки перетекает в рюмку.
По зеркалу титры бегут. Ко мне пристраиваются нули.
Бог из машины выходит, одёргивая юбку.
Так совершается пакт Микельанджело - Дали.
Посмотри мне в лицо, это Брейгеля бельма,
Сломанный нос и абажурная кожа.
Не быть снобом может себе позволить Эрнст Тельман.
И Жаклин Онассис может. А мы не можем.
Тепло - смотрю, горячо - молчу, поступаю - низко.
Я всегда врала тем, кто действует от сети.
Это была не лиса, а русская пианистка,
Которая шубу примерила и свалила, так и не заплатив.

P.S.
Я ходила в чёрных очках тем летом,
И подростки "Хайль!" мне вслед кричали,
И вообще приставали к штиблетам,
И никто не знал, что было вначале.

В кинозале хватал Пазолини меня за коленку.
Полусонные зрители тихо глядели с экрана.
Я просилась уйти потому, что меня укачало.
Мои лоб и затылок устроили стенка на стенку.
Я всегда так старалась пожить, чтоб не стыдно заснять всё на плёнку -
Без постыдных вещей, идиотских аллюзий, коленок в зелёнке.
В провал вместе с креслом уходит наскучивший зритель.
Я давлюсь языком на экране. Сама не своя.
Молча стоит шестикрылый слепой истребитель,
Готический профиль ножа поворачивая.

Треугольный лёд на кривой траве.
Два кармана - не найдёшь.
Всё в голове.
Голова - серебра котёл на Ивана Купалу.
Нести страшно, бросить жалко.

Когда объявят конец,
Это будет как перекур.
Кто закурит, кто пойдёт напишет на двери столовой:
"Нет и не будет мяса коров,
Нет и не будет мяса кур,
Останется только Слово".
Я не курю и писать не люблю, я зайду к тебе напоследок.
Мы посмотрим с порога друг на друга и попросим выйти соседок.
Я знаю, когда на части небо лунным серпом порежется,
На четырёх плечах мир всё равно удержится.

Лень посмотреть, первое мая.
Может, флаги за окнами.
Стало мне жалко белой бумаги,
А спина у него широкая.
Стихи про тебя написала на нём.
Стираю быстро, пока не заметил.
А сама думаю: вот лежим с ним вдвоём,
А он потом возьмёт и напишет "Автопортрет со Смертью".

Тебе не нравлюсь я, да ты и сам ублюдок тот ещё.
Но я раздеваюсь несомненно талантливо, незаурядно, скажем так, раздеваюсь.
А славе от тебя немного, но надо.
А я не уважаю, совсем никого не уважаю, только бессмысленно улыбаюсь.
А ты думаешь, я всегда такая, много думаешь, скоро состаришься.
Власти - долго ли, коротко ли, а будет мне власти.
Силы - много ли надо мне, будет мне силы.
Хочешь, поделюсь славою и деньгами,
Ну и что, что нет, когда будет, я стану злая.
Соглашайся со мной на любовь до Бирюлёво,
А дальше пешком недалеко и до гроба.

Я ему пуговицу пришивала,
А она её будет расстёгивать?
Хожу по комнате и суп сердито ем из тарелки.

Волга Московская. Очередь в кассы.
Стены Электрозаводской оклеены мясом.
Отчего он такой напуганный и вчерашний?
Вчерашний всегда, а напуганный тем, что страшно.
Кто сегодня стучался в дверь его?
Я со вступлением В.Ерофеева.
Стихи про смерть обожают дураки и дуры.
Дождётесь, приду к вам с ножом, завёрнутым в газету "Культура".