Когда мы наблюдаем за фигуркой Руя Кошты, ее перемещениями поперек телеэкрана, ее остановками, совершаемыми ею пассами, мы подпадаем под впечатление, что настоящий Кошта, превосходящий свое изображение в десятки раз, может есть, и пить, и умеет разговаривать, и даже то, что на него показывают на улице пальцем, когда узнают, – не более, чем совпадение.
        Мы не будем вторгаться в частную жизнь мальчика, который бегает по печальным тропинкам тайного леса, также как нас не интересуют ни его цыганские предки, ни количество пыли и табака, которое разжевали их железные зубы на пути от одной деревни к другой после землетрясения 1755 года.
        Тайная жизнь телезвезды влечет к себе и манит, нам чудятся комнаты, полные порока, где нам хочется пересчитать все звезды на любимом теле, либо кельи аскета, святого, каждое кровяное тельце которого будет поглощено вожделеющей толпой, будет принято как помазание. На самом деле, жизнь героя скучна, и нам кажется, что она повторяет нашу один в один.
        Во время кризиса перепроизводства такие продукты как пшеница, молоко, мясо подвергаются уничтожению, даже если в стране царит голод. Возможно, будет гнить и кожа футбольных мячей, и мухи будут блестеть в язвах своими зелеными туловищами, и только их личинки будут слышать мерный стук ударов оземь, нежный треск лопающихся перепонок.
        В век машин, когда и швее трудно уколоть палец, каждый игрок, выходящий в поле, пытается еще раз воспроизвести и повторить одно и то же движение; и если игроков расставить на плоскости, мы получим сумму всех возможных движений, представленных в форме нервного тика. Уклончивое воспоминание, медлительное шествие Кошты, напротив, заставляет нас думать о тех временах, когда чистили спину быку и давали сена ослу, когда лошади медленно пили воду, когда день начинался криком петуха.
        Когда Руй Кошта начинает свой бег вдоль центральной линии поля, недвусмысленно обнаруживая четыре стороны света или розу ветров, кажется, что Господне Око отдыхает на нем, а над его головой летит голубица. Кровь обегает сосуды за 26 секунд, Дух вездесущ, в отличие от них Руй Кошта – всего лишь обманщик, он начинает двоиться, как картинка в телевизорах пятидесятых годов.
        Некоторые считают, что центром мирового и, так сказать, годичного футбольного круга является скрытый пас, позволяющий оценить наклон центральной оси матча, подобно отклонению пламени спички. Говорят, что если и сейчас приложить ухо к футбольному полю, то можно услышать свист косы.
        На самом деле, в форме скрытого паса нам предстает видимость, или оптический обман. Руй Кошта здесь подобен фокуснику, у которого яблоко превращается в платок, платок в кролика, а кролик исчезает в шляпе. Костюм фокусника устроен по принципу сообщающихся сосудов. Под сердцем, в жилетном кармане – часы на цепочке. Это воображаемое место всех превращений: там курица превращается в рака, лев в вола, М в Ж, а обезьяна в крокодила.
        Прекрасно устроен глаз: в нем есть сетчатка, радужка и роговица, есть в нем и зрительная мышца. Ужасна слепота.
        Когда мяч отделяется от ноги Кошты, для вратаря наступает временное ослепление, вроде солнечного затмения, и тогда он слышит смех богов. Говорят, что Руй Кошта нанес солнечный удар. Словно это не мяч попадает в ворота, а кто-то сетью ночью ловит в пруду луну.
        Говорят, что он учился играть по полетам птиц. Луч света не проникает в ту точку воздуха, на которую Руй Кошта ему укажет. Недаром его зовут Мануэль.
        Говорят также, что когда-то у него был брат. По слухам, в братьях Руя Кошты ходил сам Архангел Гавриил.
        Руй Кошта может споткнуться, обронить мяч, оставить его позади, тогда он подбирает его невидимым хвостом. Те, кто хотели видеть поражение Флоренции, знали, что для этого нужны три вещи: чтобы нос Тольдо превратился в розу, чтобы Ахиллес обогнал Баттистуту и чтобы Рую Коште наступили на хвост.