Представлено к публикации Дмитрием Кузьминым

Яна ВИШНЕВСКАЯ

Москва


      Вавилон: Вестник молодой литературы.

        Вып. 8 (24). - М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2001.
        Редакторы Дмитрий Кузьмин и Данила Давыдов.
        Обложка Дженни Курпен.
        ISBN 5-94128-029-5
        С.109-114.



РАННИЕ БРАКИ

            Для тех, кого это касается, - я пишу на компьютере, но компьютер такой древний и оттого весьма приблизительный, что уже почти может быть с элегической расслабленностью назван здесь старенькой полуразбитой печатной машинкой. Холодок мгновенного испуга пробегает по писчеводу (примечательная опечатка, виновник коей все тот же писчий спазм ужаса) вверх при воспоминании - сто лет назад он называл компьютер самой бесполезной вещью на земле. Без комментариев, тогда и так было понятно. Теперь этот список можно продолжить ковром-самолетом, машиной времени... любой бессмыслицей. Война давно закончилась, границы прочерчены новым фломастером, мы на нейтральной полосе.
            Полоса истоптана большей частью до проплешин, хотя кое-где есть еще участки, поросшие бурым мхом ковровой дорожки на искусственной основе. Если есть любовь, к ней положены свидания. Так, во всяком случае, считает начальник тюрьмы. В данный момент мы в комнате для свиданий энэнской ИТК. Снаружи, под вечным полярным снегом, натуральный мох наверняка того же цвета старой крови. Впрочем, я заговариваюсь, хотя и многое замалчиваю, когда засматриваюсь на него... Вот твой посох и сума, - говорю я, - живи себе. Так нет же.

            Митя позвонил в самом начале десятого. В девять ноль восемь утра, если быть занудой. Звонок проскользнул между девятью, когда Саша отключился от сети, и девятью тридцатью, когда обычно подключалась Соня, занимая телефонную линию до, примерно, шести часов вечера, потому что в шесть за компьютер возвращается Саша. Более того, Митя успел до девяти пятнадцати, когда Саша обычно ложился спать и на каковое время взведен был будильник для Сони. Таким образом, Соня еще спала, поэтому трубку взял Саша.
            - Соня, это тебя.
            Соня, испытав привычный короткий и острый приступ отчаяния, равный по времени и боли экстренному всплытию из теплых глубин сна, борясь с кессонным головокружением, схватила и прижала к уху холодную трубку.
            - Привет. Не уверен, что ты помнишь меня. Это Митя из Харькова.
            - Конечно, помню. Как дела?
            Саша вопросительно смотрел на Соню. На губах его быстро сохли хлопья зубной пасты. Зубную щетку он держал в руке. В ванной вхолостую лилась вода.
            Соня махнула свободной рукой в сторону ванной - все в порядке, и Саша ушел. По звукам Соня определила, что теперь их разделяют две закрытые двери, а также тонкий, но шумный слой горячей воды из душа.
            - Я по поводу Макса, душу которого ты когда-то пыталась купить за пару бутылок пива, - сказал Митя.
            - Какому душу? Что?
            Соня проснулась. Так я проснулась? Или, наконец, заснула после двух часов танцев со слишком мягкой подушкой, слишком жестким матрацем, слишком теплым одеялом, слишком слабым новопасситом?
            Соня услышала собственное сердце в районе барабанных перепонок. Стук сердца был таким громким, что причинял боль. Лицо вспыхнуло, а руки и ноги занемели от холода. Воздух встал комом в горле. Было так похоже на предыдущий неприятный сон, однако Соня знала, что не спит. Она поняла, что случилось, сердце в ушах сказало ей. За такой экспозицией должна следовать кульминация - ну так вот, он умер.
            - Ну так вот, он просил позвонить и предупредить, что приезжает сегодня.
            Сердце медленно начало убавлять громкость. Соня сглотнула воздушный ком и рухнула обратно в постель. Повалялась, поиграла в прятки сама с собой. Сегодня в клубе "Морская лиса", в девятнадцать ноль ноль, на фестивале регги.... С утра побрился, и галстук новый... Хорошо там будет и весело и легко, но ничего не получится. Соня нашла саму себя задремывающей в укромном уголочке, сказала себе "подъем" и повлекла себя в душ. Работы много.
            Чистая, шелковистая, напоенная свежим кофе со свежими булочками, Соня села за компьютер и - казнить нельзя помиловать - протестировала новую версию ворда.
            - Мама дорогая, он подчеркивает пунктуационные ошибки зеленой волнушкой, - закричала Соня, но Саша уже спал. - Мне не нужна здесь запятая, - пробормотала Соня, - вот же умник...

            Митя помнил все. Крохотный крымский городишко, построенный из обносков большого города-соседа. Мелкую молодую гальку дикого пляжа. Лепрозные пятна соли на коже, загоревшей до слабо-коричневого, в тон к хересу, самому горькому из сладких вин Массандры. Выбеленные губы - оближи их, верни им настоящий цвет кагора.
            Макс, беспокоился Митя, мы поднимемся завтра на плато. Как ты будешь жить в лагере один? Не беспокойся, отвечала Соня, он поживет у меня на даче. Имея в виду на самом-то деле домик дядюшки Тыквы размером ровно с полтора дивана и два стула, который Соня снимала в складчину с подругой Ниной за, если вдуматься, гроши у тихопомешанного алкоголика по фамилии Духонин (конечно, все его звали генералом, иначе и быть не могло, деньги за аренду он пропил в первый же вечер на пару с Ниной). Нина между тем уходила в горы с митиной компанией, так что Соня вполне могла поместить Макса на нининых ноль семидесяти пяти дивана. Макс, продолжал Митя, оставлять тебе твои растворимые супы или можно взять их в горы? Не беспокойся, я покормлю его. Но ты же уезжаешь послезавтра, а мы спустимся дней через пять. Не беспокойся, твою мать, я дам ему денег. О-о, я покормлю, Митя, нашего с тобой любимого попугайчика, расслабься. Отправляйся в свои дурацкие горы на свое дурацкое плато.
            На лице у Сони в тот момент (и она всегда вспоминала об этом с отвращением) стыла судорожная улыбка. Улыбка обозначала вот что - да, у меня есть деньги на этого мальчика, слишком красивого, чтобы я могла привязаться к нему, а через два дня я улечу туда, где у меня взамен застенков генерала Духонина есть просторная квартира, чудесная стереосистема и отличный муж (тогда еще не Саша), который уже вернулся с Кавказа - мы отдыхаем раздельно, пусть даже эта мода устарела, - и у него куча прекрасных денег для меня на нескольких таких красивых мальчиков, какой лежит сейчас на колкой гальке нашего секретного пляжа, у моих ног и улыбается легко и непринужденно. Ты отдыхай, Митя, а я поучусь у Макса улыбаться, можно? Я подежурю за тебя, согласен? Эта болезненная маска на лице у Сони была ей до того не впору, что заболели скулы и пересохло во рту, и Соня так надеялась, что Митя позабыл о ней. Но Митя все помнил.
            Компания его состояла по большей части из тех отпетых харьковских джанки, что, по выражению Оленьки, жены Мити, приезжали в Крым передохнуть - перелезть с черной на хэш, дать организму регенерировать.
            Соне нужно было в общих чертах того же самого. Она очень много работала, света белого не видела, чтобы покончить с университетом, и очень устала, сделав это неделю назад.
            Неделю назад под обмен радиопозывными из открытых окон автомобилей, под перезвоны трамваев, перекрики маляров со стены соседнего дома, рисовавших рекламу очень большой, очень экономичной упаковки кофе, Соня могла спать, но не могла работать. Поэтому писала ночью, стучала по клавишам с 9 вечера до 6 утра, шлифовала деепричастные обороты в своем рефлекторно блестящем дипломе, зная уже, что по профессии работать не будет. Получив диплом, пришла домой, в привычную темень, подсвеченную синим через темные густые шторы, легла на пол - все, ребята, вся жизнь ушла на защиту биоценозов Полярного круга.
            Тут кстати и объявилась Нина с ее крымским поселком:
            - Тебе нужно немного мелатонина.
            То есть Нина была все пять лет учебы, угадывалась боковым зрением в районе задних рядов, в платьях до пят, просторных, как мешок из-под картофеля, и такого же цвета. А теперь вдруг объявилась в Сониной темени, фосфорически светясь узкими белыми капри на ногах эталонной формы и вызывая алым топиком на невидимых бретелях.
            - Самую малость мелатонина.
            Первый муж обещал отсутствовать до середины лета, денег Соня сэкономила, питаясь во время сессии одним сушеным инжиром. Не было ничего, за что Соня могла бы уцепиться, чтобы Нине отказать. Поезд был назначен на вечер. Встреча с Максом судилась на следующее утро. И Митя этого не забыл.

            Расколотый ровненько надвое арбуз. Я разбил тебе сердце? А как же! И что бы ему не отправиться с лучшей в это лето компанией на эдемическое плато в сердце крымских гор, где грибы и ягоды выпрыгивают из-под ног, где птицы живут на плечах у людей, где ягнята и львы, орлы и куропатки спят вместе. Что бы ему не жечь костерок, не варить сухой суп, не бренчать на гитаре, не курить сладкую травку? Нет, надо было прилипнуть к Соне, стать ее тенью, сделать ее плоскость объемом. Разрушить всю ее жизнь.
            Соня не уехала через два дня. Не уехала через неделю. Отдыхала в Крыму до середины сентября. Развелась с мужем.

            У Сони было очень много работы, незаконченная статья о связи между культурным табу на запахи и ростом рака молочной железы для женского журнала, неначатая статья о связи между снижением цен на автомобили и ранним началом половой жизни для мужского журнала и срочно, на завтра небольшой, но содержательный науч-поп для журнала "Садово-парковая архитектура" на темы традиционных представлений о пространстве у древних славян. Ей нужно было наложить космос и хаос на план кирпичного коттеджа для среднего нового русского, а это требовало необыкновенной концентрации и, главное, времени. Разрозненные фрагменты информации обо всех этих не связанных будто бы между собой предметах имелись в сети, их нужно было извлечь с помощью модема на четырнадцать четыреста (что и требовало, в основном, времени), увязать и переплести между собой поплотнее, втиснуть в объем не больше десяти килобайт. Соня никак не могла ехать в клуб.

            Пока Соня искала клуб "Морская лиса" в отростках и тупиках Полянки, решимость Сони равномерно убывала. Когда нашла, совсем замерзла в своем пальто из синтетического питона. Не по февралю одежка. Однако внутри было тепло. Соня взяла водки с грейпфрутовым соком и льдом у бармена в черной пиратской повязке через левый глаз. Пропорции оказались флотскими - 2 части водки на одну сока, было горько, но Соня пила, что дали. Искала Макса среди пьющих, жующих, покуривающих, пританцовывающих. Села на табурет лицом к входной двери, принялась узнавать Макса в каждом входящем, повторяя про себя заранее заготовленную фразу: "Митя, позволишь угостить тебя парой бутылочек пива?"
            Русский женский регги звучал отчаянно, словно в последний раз. У ног певицы танцевали русские девочки, одетые и причесанные в стиле раста. Им было горячо и весело, как на Ямайке, неотрефлектированная радость выделялась потовыми железами. Соня это ощущала. Все столики были заняты, все, кто сидел за столиками, смотрели на танцующих. Только за ближайшим к двери столом шел сепаратный праздник, люди сидели спинами вовне. Именинник пил коньяк или виски, или еще какое мед-пиво из большой стеклянной чаши для чаевых. Проще было бы сунуть туда голову целиком и лакать, однако человек предпочитал пить, коричневые струйки текли по усам, подбородку, Соня ощущала, как холодят они шею за трущим тесным белым воротничком. Присные именинника аплодировали, заглушая певицу. Соседка в черном узком платье тянулась к имениннику розовым кружевным платком, и Соня ощущала, как платье распластывает по телу слишком большую для сорок четвертого размера грудь.
            Соне было жарко, тесно, душно, пока ее не охватил ознобный страх. Где она? В чужом месте, среди чужих людей. У нее нет сил все здесь увидеть, назвать, расставить по местам, оградить космос от хаоса. Она здесь пропадет! Что ты, милая, тебе просто жарко, тесно, душно, обычное кафе, таких тысячи в Москве. У него есть точный адрес. Ну немного экстатично, так это ж регги. Расслабься, пусть кто-нибудь другой за тебя подежурит. Значит, что она должна сказать? Митя, позволишь угостить тебя...?
            Точный адрес - это хорошо, это облегчает дело.

            - Скучаешь?
            - Без тебя, моя радость, - обернулась Соня к Максу. Макс был высок, золотоволос и глубокоглаз, как прежде. За время, проведенное порознь, из подростковой мягкости проступили черты - линии носа, подбородка, разрез глаз стали четкими, как тень в полдень. Синяки под глазами, желтизну щек Соня угадала сама, несмотря на полумрак. Увеличенную печень, исколотые руки, ноги, пах почувствовала под одеждой. - А где все?
            - Вот Алиса. - Макс обернулся назад. Из-за плеча Макса выглядывала девушка, знакомым ее лицо определенно не было. - А где Нина?
            - Нина? - удивилась Соня. - Понятия не имею.
            - Она обещалась быть. До тебя ведь не дозвониться. Вот я заодно и на нее решил посмотреть.
            - Вот как...
            Соне почудилось, что Макс оправдывается. В чем? Макс не сводил взгляда с Алисы, читающей меню у барной стойки, и во взгляде этом плескался коктейль из недоумения, апатии, тоски... Соня, - спросила Соня себя, - ты хоть что-нибудь понимаешь? Кто, зачем и по чьей просьбе сюда пришел? Пока Алиса водила пальцем по странице меню, бармен стянул слепую повязку со зрячего глаза, промокнул пот бумажной салфеткой. Дело, кажется, двигалось к концу ночи.
            Алиса выбрала, наскоро что-то выпила и уже через мгновение танцевала под сценой, тысяча косичек на ее голове отплясывали каждая в своем ритме. Макс повернулся к ней спиной, к Соне лицом.
            - Как Оленька поживает? - попыталась Соня заново и осторожно, очень издалека.
            - Оленька? Сто лет ее не видел. Мы с ней расстались.
            - Ой! Ой-ой-ой, откуда же моя уверенность, что Оленька была женой Мити?
            - Ну была, так Митя уже сто лет как умер... овердоз... царствие ему... вот эта песня мне очень нравится...
            Очень, очень горький грейпфрутовый сок, - копился с каждым глотком эффект лютого, неодолимого ужаса.
            Последний раз Соня виделась с Ниной больше года назад, говорили быстро и громко - дело происходило в метро и Нина опаздывала на курсы ритуальной кулинарии. Это что-то вроде приворотного зелья, разрыв-травы, внутренности летучей мышки под соусом бешамель? Мм-м, вкуснятина... и через мгновение Соня чуть не перекусила себе язык от неловкости - пока Соня наслаждалась вторым с половиной браком (это уже был Саша), Нина разводилась со своим первым мужем, обнаружив доказательства измены в его электронном почтовом ящике. Перепиливали пополам старую "Волгу", новую магнитолу, новейший двадцатидвухдюймовый монитор. Долгий сухой рассыпчатый смех, освобожденный, почти беспечный. Распилили, стало быть... Ну почему же мышка? Это яйца на Пасху, индейка на День благодарения, индийские свадебные блюда, индейская пища инициации... Скорее культурология, этнология, потом еда. Ну здорово, откроешь ресторан, не забудь позвать... Конечно. Беззвучный смех, забитый грохотом поезда. Конечно.
            Затем в течение года Соня и Нина обменивались записочками по и-мейлу, работы у Сони было много и становилось еще больше, а телефонная линия всегда была занята, как еще общаться? Да и о чем, у обеих ничего нового, все по-старому. Было пару раз, когда Нина предлагала встретиться, поболтать, пройтись по магазинам, выпить кофе. В ответ Соня озаглавливала свои письма "de profundis" и ставила не меньше трех скобочек-улыбочек. В теле письма речи о встрече уже можно было не заводить. Почему же Нина ничего не написала о своих планах на сегодняшний вечер? Обиделась? Рассчитывала на сюрприз? Когда давняя обида на Нину, сбежавшую в горы с митиной компанией, испугавшуюся сониного мелатонинового безумия, бросившую Соню с ним наедине, пустая и забытая вроде бы обида вдруг выклюнулась и выползла наружу - свеженькая, новенькая, только что из яйца, Соня поняла, что дорожила этим чувством все годы.
            Соня подозрительно осмотрела всех посетителей. Никто из присутствующих здесь дам не мог быть Ниной. Не может жизнь так менять людей всего за год. Соня обводила взглядом незнакомые лица снова и снова, пока не появилось головокружение, не начал рваться наружу редкий и совершенно неуместный под ложечкой пульс, толчки испуганной крови. Соня закурила. Как говаривал ее первый муж - smoking is defenсе. Функция рефлексии, привычка фиксировать свое место и время отключились сами.
            - Шутка, - наконец Макс одарил Соню своей авторской безмятежной улыбочкой. В новой редакции (синяки, желтизна) улыбка выглядела несколько лунатически, но ничуть не проигрывала прежней. - Вообще-то я Митю уже сто лет не видел. Рассчитывал в Москве встретить. Они, должно быть, в "Китайский летчик" поехали, там тоже фестиваль регги.
            - А как ты? - спросил Макс, продолжая улыбаться. В ответ Соня зажмурилась крепко-накрепко.
            Китайский регги, бессмысленный и беспощадный.

            - Эй, морячок, - позвала Соня бармена.
            - Я, - отозвался бармен. Пиратская серьга в ухе качнулась, блеснула фальшивым золотом.
            - Где у вас тут позвонить?
            - Здесь, - морячок ткнул пальцем в уголок стойки, куда забился и рдел смущенно в полутьме старый дисковый аппарат, расколотый ровненько надвое и спеленатый размашисто скотчем.
            - Кто ж тебя, бедного, обидел? - спросила Соня у аппарата, сняла трубку и вдруг расхотела звонить домой. Набрала ноль два. - Аллё? Примите сообщение о заложенной бомбе. Клуб "Морская лиса", улица такая-то, дом растакой-то, рванет ровно в пять утра.
            Соня опустила трубку на рычаг очень аккуратно, чтобы не причинить дополнительной боли забинтованному телефону, подхватила свою змеиную кожу и вышла вон. Из хлопьев снега, быстро сохнущих на стылом асфальте, Соню выхватило такси и умчало домой.
            Саша приготовил горячие бутерброды с ветчиной, сыром и апельсинами. Соня отщипнула кусочек. Легли вместе.
            - Странно, - сказала Соня, - сто лет прошло, а мне все еще двадцать пять.
            Рядом с Сашей пахло нагретым утюгом.
            - Ты поменял простыни?
            - Ага, спи.
            - Слушай, хорошо дома, да?
            Ей не пришло в голову спросить Сашу - а был ли телефонный звонок вчера утром. В течение следующих трех дней работать не хотелось и не моглось. То же самое с едой и сном. Имелось слабое, но, скорее всего, невыполнимое желание плыть - без цели и средств, даже не вперед, а вглубь, распространяя на окружающее лишь фосфорические пузырьки. Соня сидела сложа руки, не выпуская из поля слуха телефон. Соня подвела женский и мужской журналы, разрушила план долгого и плодотворного сотрудничества с "Садово-парковой архитектурой". Не прочла письма от первого мужа, уже второй месяц отдыхавшего отдельно от нынешней жены и двух дочек от ее первого брака в тюрьме на юге Франции. Звонить по международному тарифу ему не разрешали, а вот рассылать и-мейлы с местного библиотечного компьютера - сколь угодно. Хоть за Полярный круг. Он просил передать родным, что все у него хорошо. Климат мягкий, пища здоровая. Сегодня на завтрак был арбуз.


"Вавилон", вып.8:                      
Следующий материал                     


Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Журналы, альманахи..."
"Вавилон", вып.8 Янина Вишневская

Copyright © 2001 Яна Вишневская
Copyright © 2000 Союз молодых литераторов "Вавилон"
E-mail: info@vavilon.ru