* * *

Не спросившись, пришёл - и ушёл навсегда
День единственный, день моей первой морщины.
Волновалась в окне молодая звезда,
По домам, топоча, возвращались мужчины,

Говорили глаголы, готовили шторм,
Утешая любимых, шептали "Ну, будет...",
Но не знали, что будет, и будет ли что,
Полагая, что завтра придёт и рассудит.

Но сегодня идёт за сегоднем подряд,
И сентябрь золотит возводящийся купол,
А как жарко Господние будни горят,
Как колючей щетиной натёртые губы!

И впервые удобней легла борозда,
Семена комбайнёров чумазых приемля;
Волновалась в степи молодая звезда,
И киты колыхали усталую землю.

ВОКЗАЛ

Вокзал, изрыгающий ящер
Разлук моих, встреч, и печёт
Гудящий, как мусорный ящик,
Затылок, по сиськам течёт,

Дымится и плавится платье,
И грязь раскисает в туфлях.
...Газеты, узбечки, оладьи,
Солдатские зайчики блях,

На небе могучие тучки,
В обед начинает парить,
И просится сердце на ручки.
Эй, Жучка, найди мне курить.

Торговцам коричневой меди
Жестка на чужбине кровать.
Меня, белокурую леди,
Всегда не ленились нарвать.

Черны от асфальта цветочки,
Но это такие цветы!
Бывают послушные дочки,
Голодные нежные рты

Неверные неприхотливы,
Красивы, смелы и просты,
Их груди прозрачны, как сливы,
Как лён, кучерявы кусты.

Не надо хитрить и бояться,
Полей меня славным вином,
Мы можем идти и смеяться
И думать с тобой об одном.

Хрустит под ногами капуста,
Гуляет казах молодой,
Подол задувает, и густо
И весело пахнет пиздой

В мечети Бориса и Глеба,
Поехала крыша такси,
И зонтиком кружится небо
На палке весёлой оси.

...Но, вздрогнув, - скамейка на месте,
Желудок скучает взасос,
И дядечку рыженькой жести
Волнует дурацкий вопрос.

На небе могучие кучки,
Позёмка свистит в голове,
И просится сердце на ручки,
Жучки копошатся в траве.

Ах, здравствуй, я, видно, уснула,
Меня потоптала весна,
В поля увела Мариула,
Мотыга в утык привезла,

Но я пробудилась навстречу,
Полей меня красным вином,
Скажи недостойные речи
О даче и сердце больном,

Мой странный медлительный дачник,
С портфелем, с лопатой, в трико,
Ты выглядишь как неудачник,
Как девственник - так далеко

От всех, предвкушая печеньем
Иприторный трах-тарарах,
В глазах с напряжённым мученьем
Усиленный линзами страх

Меня от волос по запястьям
До ног, что июль опылил,
Ощупывал с медленным счастьем
И счастье на части делил,

Делил, размечая помадой,
Мой бедный, Худая Куда,
Полей меня красным... не надо
Хитрить... и ходить никуда -

Прости, мне теперь не до игр!
И кончить трудней, чем начать,
Мой милый, мой фюрер, мой тигр...

И я начинаю кричать.

* * *

Мужчина тощий на песке
Кричал на мёртвом языке,
Посыпав плешь горячей пылью,
Царапав грудь, и кровь лилась.
Его безмолвно сторонясь,
Все на посадку торопились.
А в ночь спустя десятки лет
В одном окне зажёгся свет,
И я метался на постели,
И сам язык в чумной тоске
Вещал на трупном языке,
И слюни в стороны летели.

* * *

Ив Иваныч Самовар -
Настоящий самовар,
Он в корзиночке сидит,
Отсебятину гундит,
Изрыгает клевету
На людскую доброту,
Ядовитую слюну
На Советскую страну.
Молчалива и бледна,
На спине сидит жена:
Нежно любит, больно бьёт,
Песни снежные поёт.
Люди брезгуют, украдкой
Укорачивают шаг,
Наслаждаясь сценой гадкой
За какой-нибудь пятак.
Так у бездны на краю
Письку трогают свою.
И вокзальные менты
Хочут дать ему пизды.

А Петрович самовар -
Развеселый самовар!
Он на досочке сидит,
Любо-весело пиздит
Про войну и про бомбёжку,
Про Февронью и Петра,
И, мусоля козью ножку, -
Про долбёжку до утра.
Вместо рук и вместо ног
У Петровича сынок
Рыжий, красный, бедовой,
Он красивый, словно твой.
Девки семечки щелкают,
Косяка кругом дают,
Дядьки водки наливают,
Жарко спорят и поют -
Жизнь не так жестока к нам.
Я смотрю по сторонам:
Все вокзальные менты
Синеглазые, как ты.

ОНА МЧИТСЯ ПО РЖИ

Ветер, валяющий тучную рожь,
Волосы вычеши ей золотые -
Сколько посыплется мерзостных рож,
Сколько стихов поросячьей латыни!

В полночь ли пьёшь, поджидая гостей,
С няней бурдо и фетяшку из кружек -
Лица усопших, сползая с костей,
В щели гробов вылезают наружу.

Выйдешь ли с Дуней шалить за селом -
Пусть бережётся коровьих лепёшек:
Рожи продрогшие грезят теплом
Юных, хотя и неряшливых, ножек.

В бане молись пауку на стене,
Пусть за спиной на языческой воле
Бегают волки с рукой на спине,
Ползают рожи и глина глаголет.

* * *

...Осторожно поставят на стол,
Соберутся хорошие люди
Пить компот и сосать валидол.
Дожидаясь, пока это будет,

Я, как девочка, вижу во сне
Тех, чей путь поминутно распродан,
А ведь я и сильней и честней
Славил каждым глотком кислорода;

И поганым вот этим вот ртом
Целовал равнодушные руки
Бога-сына (и губы потом),
И дошёл до весёлой науки

Холокоста, сиречь языка
Сукомордых. А нынче нажорист
Портвешок - и плевать на закат,
Ариоста и мёртвый аорист,

Что в избушке мой маленький "юс",
Что умрёт, не востребован слухом,
И сегодня я точно напьюсь
И пойду по знакомым старухам.

В рюмке буря, дурак у руля,
А под небом такая халява:
Злая жизнь, золотая петля
И недолгая бурная слава.

А ВОТ И РЕПКА

Моя песенка спета
Криво-криво,
А растенья всё растут прямо, прямо.
Говорю вам: у коней были гривы.
Были гривы, говорю. Вскрыли рамы.

Вскрыли раны, я сказал, звоном окон.
А я целуюсь со своим чувством меры,
С чувством снега я живу. Было б око -
Веком можно пренебречь для Гомера.

Но тот, кто знает лучше всех, - знает мало,
Значит, он олигофрен. Это было.
Чья-то мама, приколись, мыла раму.
Стала грязью эта страсть - станет илом.

Нежно булькает весна, светит месяц,
Дерзко пахнет из кустов славной ночкой.
Залетел за лепесток глупый "мессер",
А там медведь малину рвёт на кусочки.

Оживил я на земле недосонок,
Подержался за пизду книжной Лушки,
Между прошлым и былым юркнул соболь,
Серый собак проступил на подложке.

Мой любезный крокодил, мой хороший,
Скачет пони по полям, по шпалерам,
По извилинам борозд, да по роже
И, вестимо, по зубам лангольерам.

Волны плещутся о борт, дрищут чайки,
На помойке краше всех мойдодыров
Длинноносый и свистит чайник, чайник,
Поглядите, это я. Классно, правда.

* * *

Споткнулся о плач на скоблёном пороге,
Бубновую даму нашёл на дороге,
Поло́жил в котомку, смеялся и ёб.
"Бубновая баба, храни меня в лоб!"

Стояли жары. Сенокосы звенели.
Ковали кузнечики, дни вечерели.
Русалки его окружили, смеясь:
Прохлюпала в смехе бездонная грязь.

И стихла свирелка, и скоро остыла
Последняя пушка, и в небе постылом
Пустые, как вёдра, катились века,
И дама хранила его, дурака.

* * *

Усталый путник, как Тарас,
А был весёлый, как Мичурин.
Из ночи вытянулся глаз.
Его лопатки, смерть почуя,

Под кожей бились как-нибудь.
Лошадка бледная ристала.
Скрыпела дверь, качалась грудь,
И биться сердце перестало.