* * *

"ещё жирую" и "ещё живая",
"ещё желаем, не утверждены
в гранит, не охранить
границ,
над нами хмурья
вместо тишины ещё тревога надувает",
врут: можно сбои в их мускулатуре
читать и трогать,
ходить-играть, костяшками корней перебирая,
шумеря в косточках, что блещут, если ищут,
на игрище души, на тлище.

что вытворяет с нами
одна наслышанность о том — о сём, нахватанность одними снами:
из каждой полусмеркшейся фигуры,
из ветра и тишин возлюбленных лиц
гнездо и роза горная — хребта — свились, —
кругом свело мне, —
дыханья ли потребуешь от них —
да с уст снимаются трудней каменоломни.

узник-взломщик узла "рубца", улисс,
не тормози, возникни и возьми, вонзи слова свои, весло, в них,
— мне в рубежи; и звякни колото, и коротко, и солоно, родник.

* * *

пятилетнему
говорят:
— есть и последний, но
не-
многим
лучше ны-
нешнего, вариант:
на полу,
скрестив ноги,
с журналом в руках, на фоне
шершавой стены
женщина;
напротив
собирается отражение, ещё
раннее;
и обогреватель, и лампочка включены;
и все твои прочие
пожелания,
вроде,
учтены. но чего ради,
что эта выходка значит,
сейчас-то чем тебе пло-
хо? — дитя же: — если там только тепло,
дай знать, как заплачет,
захочет, и ей
передай: готов махнуться не глядя.
— как скажешь. иди, вид прими вороний,
надо будет три раза в стекло.

* * *

кто-то с тобой побывал,
где не молкнет роса,
огромно кто раскрывал
полные взглядом глаза
— без конца и без края?

...то ещё, что слепая весна
выпала из гнезда;
и всё, что запуталось в волосах,
а проснёшься — и звук, и запах исчез.

* * *

мне всей в кусках
у закутка
где готовят заговор сервера
и безмолвно стынет в баках
питьевая вода
мысль бродячая пришла
в голову собака
и не хочет из угла
никуда.

у меня
конец рабочего дня —
в левой половине лба
выросла печная труба;
на ней гнездится аист;
это бедный разум мой
и пусть живёт покамест

и не знает: где-то рядом
дженни ходит за стеной.
голос дженни проникает
куда раньше не проникал:
под плоскость из-под левого соска и
до правого виска
рассекающую спину
и — куда взгляд ни кину
— параллельную взгляду:
крылья кособокие, такая
хромая крыша за спиной
и куда ни кину
взгляд. ломаю голову чем где заканчивается эта история и остается ли в жиз-
ни хоть что-то не застроенное ею, а только что
подошёл стюарт и засмеялся: кипятишь взглядом воду?

* * *

в твоей задаче вдруг открылся гон
на — и роскошный свежий полигон
для — испещрителя, смутителя полей,
зайца, стройного, как олень.

тот пойман было, да внезапно в поле воин.
ты виноват, он сделался двулик:
кто органами речи видимо раздвоен,
зачем тянуть такого за язык?

* * *

с той жизнью пузырёк, где дотемна о теле
горы,
постанывающей под пальцами, гадаешь — жабьи пальцы и мои всегда хотели
на спине найти, среди икры.
ты, каждый скалолаз, мне весь не нужен.
но я одну лишь
из всех твоих брюшных отдушин
ту жизнь, где ты послушен
стене любви, как-нибудь выберу, и заберу,
и спрячу за спину, в икру.

* * *

есть пара глаз наперекор лицу,
и если я в лесу,
то в концах пути — по колесу,
по городу, привычке там крутиться,
щерит спицы в потайном велосипеде на носу, на весу.

лес схоронил в лесу
кости башни — прежней
невесты, холодной зеницы,
теперь порожние колеблет вежды...
то взбеленившимся потоком крутит, последним оком, в пленники беседы берёт наскоком,
сговориться с лесом — никакой надежды
на широком и почти безликом, —
только с этим рыком.
(я бы тоже не прочь так мочь ворчать, пророчить, камни в груди ворочать,
на пленнике беседы выгромоздить беды:
пороги глаза моего, мол, — твои пороки,
давай сшибать и пениться поверх)...

верю тебе, лесе, и очеловечу,
будет тебе новая невеста,
только — что о плене
вспомню и отвечу
ей, когда на смену
и навстречу
выскочит за стену
обжитого места —
шестерёнка зренья,
человечье слово,

и лязгнет сцепленье?

* * *

из чертовщины и мусора на полу
поднимается невозможная, благовонная феникс
и разводит крылами

над отражением в костяных:
камере хранения; стенах
хранения, понимания, смеха;

над ей снаружи не видным;

в скачущих от бессилья.

надо бы её быстро и чудовищно изучить,

а то, боюсь, раньше
завтрего, раньше
пяти тысяч лет, усхнет.

даже фенигма, фигмент костяной и хробыщущей комнаты воображения, камеры
смеха! усхнет:

уже

рассасывается на части. из них
и роет себе могилу.

* * *

Десять лет просмеркавшись по закоулкам дома, Одиссей
выходит Пенелопа глаза ломятся от све-
та сверяет-
ся кивает но
не без сомнения в голосе
как слепая
матовая Аннелиза семейство Annelida
и отправляется в странствие и отправляется
мыть посуду, затем полы.

* * *

я задремал и
увидел любимую посреди себя,
как в центре мощёной площади с голубями
сквозь полдневный венецианский

свет

* * *

жизнь
эта опера макиавелли
в перерывах заходящаяся кашлем:
стихи!стихи!ЯРХУХ!

* * *

в музей приходят за ван гогом
с любимыми, как со своей посудой

* * *

собачке пучит пузики гла́зок
от любви, подкашивает клопьи ножки;
с ней женщина живёт
гордо, как с физическим изъяном

* * *

ветер по расступающейся траве
пробежал пренебрежительно, как шепоток

* * *

не буди во мне зверя
свернувшегося калачиком

* * *

помнишь аню? аня вчера звонила
оказывается она скоро месяц
как умерла говорит скоро месяц
не приспособлюсь никак говорит никак из этой
выхватывать воздух жабрами из этой
сыворотки умерла говорит оказывается скоро месяц месяц месяц

подумать юлечка и из нашего раствора
купороса ещё куда-то умирают

* * *

сборы в сумерках, суета,
кожица прощания над бездной кутерьмы. красота

узкоплечая, требующая взять за плечи. в двери
заглядывает листва, выжидающая, вынужденная ждать.

* * *

чей выговор отлит в кардиограмму —
живёт в стене и хочет поклоненья,
разыкивает ямбом поколенья,
себя кукует, бабушку — и маму —
и тсс наваливается на сушу.

но вот звонок расплёскан и молочен,
вот дождик, что под клавиши заточен,
опять по-человечьи учит душу.

пойдём на люди, и давай, округа,
бери разгон под солнечным сплетеньем,
давай с прохожим кем-нибудь заденем
хоть булочными-на-углу друг друга.

* * *

вселилась совесть в сон, как в давний дом:
скрытней домашней совести: и в этом
она домашней совести — что мышь
летучая — домашней; но и в том,
что — родственней приметам, чем предметам;
а дело в чём? — биеньями не лишь
житейскими — ну, скомканно живыми —
являемся: но нас, как мать, "малыш"
зывала правда всё неуловимей —
о, в позаотчего себя: лет десять:
прийти, на гвоздик что-нибудь повесить...

* * *

женщина у зеркала копалась,
резко догадалась, что красива,
что ей меру, имя, из последних пазух
выгрызли; что чуждого достигла.
и тогда совсем засобиралась:
молча муравьями пошла квартира,
оглянувшуюся в дверях за палец
выключателем коротко схватила

* * *

куда занесло, что живу, — только что
я в тихий сейчас в детсаду
на яблоки листьев сквозь лунки над што-
рой смотрю и фей к себе жду,

качаюсь в ладонной юдольке смешной
(а хором не сплю до сих пор:
под хор, маневрирующий за спиной:
под греческий шейкерский хор), —

и только скакнуло измежду людьми
в зренье и землю пяти
лет: мама хранила меня, а не мир,
а мира уже не спасти.

* * *

известно, что в американских условиях
dundee, ohio; edinburgh, indiana; glasgow, missouri
выживают без кавычек, на воле,

кормятся из грустных бензоколонок,
ночуют в развалинах пустующих по ночам школ,
не отходят далеко от жилья современника.

другое дело — в туманной альбе,
здесь dundee — крепость, река, звон наступления, лязг примитивной обороны,
первые позвоночные,
отступать некуда.

там —
млеком
пастеризованным, как умеют, каким есть, небом
слепых детёнышей
питающие,

а почти у нас —
hull,
гулкий внутри и глухой,
снаружи косматый, украшенный звёздной вселенной,
могущий долгие годы качаться себе над водами,
как кокос, пока прорастёт

* * *

смотри: дитя на вековом посту, от
терпенья вне себя, весь снег насквозь
с собою позабудущим флиртует —
не ты забыл бессонное его? —

везёт ещё дитяти, что вменилось
в немилое, но первое лицо,
улиткой зябнет по утрам в менингах
и возле зренья свернуто в листок,

а ты, положим, и найдёшь кого-то,
нашлёшь, чтоб сам нашёл — но поднесёшь,
тучей ползя по простыне, погоду
порожнюю, на скомканном, — и всё.

* * *

и впрямь, не своего же заводить,
но завести в весну кого-нибудь, ребёнка,
в леса резню, и резьбу вещей, ни с чем не равняемых, тонко —
пыльцы и гнёзд — навеять, накрепко навить!

тот в скором времени вскормлен,
сор спиральный, дыхательный (лат.), скреплён корнем,

и пусть ёлки взовьются из пепла и scottish laburnum, —

весь способный откликнуться birnam,
когда полоснёт по горлу ключевая для развития вода,
не захочет оставить следа.
когда
запах пыли сырой
выведет из-под земли города
и взрастит их строй.

УТРО

Брассом ступая по комнате вверх, разгоняя недоуменье
Кругами — стрелки опустишь —
Нахлынувшей выкинет схлынувшей длинной шумерской тенью
Лодочку-лаковку — на паркетную пустошь.

Без жемчужин; но вскоре ещё не такое
(В левом виске груди — ход сзади ржав шестерёнок)
И не слепая, как Урсула, старая память родит, а
К губам наклонённая плоская гавань покоя;

В одной инфузории прошлёпает Афродита,
С глушителем шмель пролетит, проснётся ребёнок.