СПАС НА ГОВНИЩЕ

        Из рецензий на фильм:

        - Газета "Татьянин День":
        Сергей Михалков снял фильм, в котором, как живая, предстаёт та Россия, которую мы потеряли. Россия до 17-го года, до того, как на территории нашей страны развернулась та кровавая трагедия, которую большевики впоследствии назвали великой революцией, - и сама кровавая трагедия тоже предстаёт. Глазами самой России смотрит на происходящее Сергей Михалков, он истинно по-христиански сострадает всем героям, даже тем, что забыли Царя и Бога и погрязли в пороке. Он проводит их через очищение Смертью, не давая им продолжить свою жизнь в блуде и насилии и, не дай Бог, произвести на свет потомство, и в этом есть его великое милосердие Мастера.

        - Газета "Московский комсомолец":
        Никита Михалков снял фильм, где еб*тся, ср*т и п*рдят. Считать ли это его капитуляцыей перед массовым зрителем? Нет. Просто режиссёр экспериментирует со способами художественного выражения, пытаясь переосмыслить отдельные исторические моменты с позиций сегодняшнего дня. На презентации фильма присутствовали представители Дворянского Собрания, а также Русской Православной Церкви за Рубежом и, конечно же, столичный бомонд. Всех собравшихся приятно удивила шляпка Ирины Салтыковой и заставил преклонить колени макияж сыгравшего одну из ролей Бориса Моисеева.

        Сам сценарий (с сокращениями):

        Утро. Лёгкий туман. Из тумана выходит мужик. Чешется, ест сопли, чавкает, улыбается беззубым ртом. "Пропили Расею да нечем закусить!"

        Играет симфонический оркестр. Зрителю должно захотецца поскорее перейти к жизни высшего сословия, и режиссёр даёт ему перейти уже на третьей минуте.

        Зала. У стенки прощается кадет с юной привлекательной кокеткой. Они трогают друг друга за пальцы, будто за кадрилью не натрогались, и смотрят друг другу в глаза. Кадет ничего, нармальный, она тоже ничего, но дура, конечно. Девушка (плаксиво): Жорж... Кадет (терпеливо, видно, не в первый раз): Да, я Жорж. Подходит инвалид первой мировой с кружкой для пожертвований на груди. Девушка вздрагивает (страшно - папенька дали только рупь на конфеты) и бьёцца на груди у Жоржа: А вдруг он что-нибудь со мной сделает? Инвалид отрицательно качает головой. Девушка: Ну дай же ему наконец денег! И пусть он наконец уйдёт! Кадет опускает деньги в кружку и говорит: Лиза. Я уежжаю на фронт. Если я вернусь так же... У кого на груди ты будеш вздрагивать и бицца?

        Девушка (испуганно): Ни у кого... А... Как же так... Ведь это же не опасно, ведь правда же, скажи же! Кадет (вздыхая): Да, Лиза. Конечно, не опасно. Прощай. Я буду ждать твоих писем (целует ей руку и удаляется). Девушка горько шепчет ему вслед: Нет, ты не Жорж... К ней подваливает напомаженный ферт:
        - Мадемуазель, по счастливому совпадению я тоже Жорж. На фронте опасно. Вашему суженому обязательно оторвёт германской бомбой нос и выжжет германскими газами все брюки. Да-да! Все брюки. (Сочно, раскатисто хохочет.) Германцы, знаете ли, мастера по газам. Они добавляют слишком много сахара в квашеную капусту. Едемте катацца на тройках! К цыганам! (Увлекает её за собой.) Лиза секунду мешкает, потом вспоминает, что Наташа Ростова тоже вроде бы хотела сблядовать, и с наивной улыбкой несёцца вслед за соблазнителем.

        Нарастает хоровое пение - ай-нэ-нэ-нэ, блять, ай-нэ-нэ-нэ-нэ.
        Поле. Вдалеке пасёцца тройка с худородным кучером. На траве расстелен персидский платок с турецкими огурцами. Лиза, раскрасневшаяся, счастливая, накладывает крем-брюле в мисочку безнравственному Жоржу. Тот довольно покрякивает и изображает немца. Лиза смущена, однако же смеётся. Подходит давешний мужик.

        Мужик (чешется, пердит так, что Лизе уже совсем не смешно): Куда тебе, немчура, до русского человека?
        Жорж: Пардон, но я не есть немчура, я есть такой же русский, как и вы. Мужичок, а сходи набери для нас земляники.
        Мужик: Ты чо, барин, омандел совсем? Нет таково закону, чтобы вам землянику сбирать. Манихвест, говорят, издали, что войне конец, и чтоб кто земляники запросит, тому в жопу насувать.
        Жорж (рассчитывая отделаться лёгким испугом, то есть в жопу): Ааа... кто издал-то, а, мужичок?
        Мужик: Да вот большевики издали. А в селе у нас анархист был со своею анархистихой, она всё водку жрала, он всё курей портил, они нам и растолковали всё. А подставляйте-к, баре, жопу.
        Лиза (скандализованно): L'amour avec moujique?
        Затемнение. Звучит истеричная музыка, слева направо скачет кордебалет. Мужик в исподнем в синюю полосу истово крестицца и кладёт земные поклоны. Слышен колокольный звон. Тут даже самым тупым даунам из VIP-ложи становится ясно, что да, мужик их всех отпердолил.

        Ещё зала. Серебряные писсуары, повсюду звоночки для вызова прислуги. Золото, бриллианты, сафьян, спаржа, на стене портрет Царя-батюшки в окладе с надписью транслитом. Упомянутые мужиком в начале фильма экстремисты женского и мужского пола с криками "кому почот, а нам сэкс" волокут попеременно за локти и постамент римскую копию статуи Аполлона, убивающего ящерицу, пытаясь на ходу отковырять. Прислуга (а именно - царская прислуга) жмёцца по углам.

        На минуту появляется Эдуард Радзинский: история преподнесла высшему обществу жесточайший урок! (В зрительном зале никто не ржот, но и не дрочит, т.к. Радзинского озвучивает Лада Дэнс и никто не всасывает, в чём тут наёбка, но понятно, что наёбка есть.) Звучит настройка инструментов перед концертом.

        Царь-батюшка расхаживает взад-назад по балкончику с загородкой, состоящей из пузатых колонночек, глядя на непотребство сверху. К нему подкатывается его личный медик Кишкин и угодливо комментирует: "Дикари-с". Царь-батюшка между тем настолько поглощон зрелищем, что даже не отвечает.

        Крупным планом: экстремист с толстым бездуховным лицом, серым от компьютора, холодно и извращонно насилует дворцовый персонал. Персонал с прекрасными одухотворёнными лицами поёт "многая лета", поют даже с набитым ртом. Побеждённый стойкостью убеждений персонала, экстремист на минуту оставляет своё отвратительное дело и суёт голову под рукомойник освежицца, громко возмущаясь, отчего, блять, тот не называется умывальником. Персонал продолжает петь "многая лета" и строит живую картину про убиение царевича Димитрия. Глядя на это, экстремист ржот, рыгает и отправляет противоестественные потребности со стереоэффектом. (По замыслу режиссёра, в этот момент в кинозал должны внести духи "Юнкерские" производства Михалкова, чтобы все подушили свои, блять, вонючие усы.)

        Экстремист женского рода в пальто и сапогах не по погоде, зато без штанов, подходит к экстремисту мужского рода и косноязычно объясняет, что ну эта... две недели как не ебамшись. Экстремист мужского рода напрягается, вспоминает, чистит в ушах и возле носа и наконец вульгарным жестом указывает в сторону дворцовой псарни - это тебе туда, блять. (Сам бережёт свой боезапас для дальнейшего истязания персонала.) Экстремист женского рода оскорблённо удаляется, куда указано, шепча под нос "вот ведь жыд". Посконное воспитание берёт верх над наносными идеями, и зритель уже ожидает возвращения героини в Лоно Православной Церкви. Но хуй-то там!

        Экстремист мужского рода смотрит на зрителя и говорит грубым, неприличным голосом: "Я весь чешусь от ихних барских саек!"
        Звучит музыка, исполняемая тапёром.

        Персонал на литературном русском языке ужасается распущенности нравов.
        Экстремисты тем временем распиливают циркулярной пилой утварь и посуду, а также предметы культа со словами "Чтоп вам не на што было драчить!" Затем со словами "прощай, черта осёдлости!" экстремист мужского рода всё-таки даёт в рот экстремисту женского рода, причём следит, пытаясь уловить проявления неискренности. Экстремист женского рода глотает и говорит "охуенно". Экстремист мужского рода орёт "а, сука, ты это в кино видела!" Экстремист женского рода косноязычно уверяет, что нет, у меня и видака-то нету. Экстремист мужского рода отвечает "а кинотятор на што?" (крупным планом его глаза ненормальново МАНИАКА). На этом месте зрители должны, сучя ногами, вспоминать Достоевского и затравленно ожидать убийств.

        Звуки многолюдной дурно воспитанной толпы.
        На помосте стоит Демьян Бедный и читает стихи перед революционными солдатами, среди них и бывший кадет, в абсолютно целых брюках, успеет ещё женицца на хорошей медсесричке, обоих шлёпнут четырьмя годами позже.

        Демьян, лысый и неискренний, читает: Нарком нашей республики себе поставил цель, Одеть в лохмотья публику и в бархат - Розинель!
        Эдуард Радзинский (публика привыкла и уже не дёргается): Розинель - это жена Луначарского. Она была очень, очень эффектной женщиной.
        Показывают Розинель. Из-под чёлки смоляного парика на мгновение выглядывает со значением моисеевский глаз. Камера разворачивается и видно, что Розинель ебёт Луначарский, которого играет Константин Райкин. Луначарского сменяет Дзержинский (артист Олег Меньшиков), чтобы наглядно показать всю мерзость большевистского режима. Крестьяне срут в мешки с пшеницей, потому что часть её пойдёт на экспорт, на заводах вчерашние крестьяне портят станки, засовывая в них руки во время работы, Высший свет не верит в революцию и ходит гадать к Распутину, на чём гадают - не показано, потому что режиссёр монархист. Всё напихано в одну кучу, потому что в фильме главное не хронология, а державная идея.

        Поёт церковный хор. Камера возвращается в царскую резиденцию. Разглядев злоумышленника с широкими плечами и крепким болтом поподробнее, старикашка Кишкин загорается идеей вернуть его в Лоно Православной Церкви (он не знает, что не туда его надо возвращать). Он сбегает по лестнице вниз, наскакивает на экстремиста боком и пытается потрогать цепкой ладошкой, повторяя: "Мне стыдно за вас, милейший, что вы себе позволяете?". Экстремист в ответ молчит, впервые жалея о том, что покинул отчий дом, и неловко отодвигается от шустрого старикашки. Крики господина Кишкина становятся всё менее осмысленными, он цитирует Цицерона в оригинале ("настигайте их! хватайте! держите!"). Хранитель сокровищницы мировой культуры. Наконец негодяй опасливо говорит "ну чо привязался", и старикашка, не выдержав шока от простонародной речи, падает замертво.

        Вновь доносицца духовное пение, а именно псалмы Давида, якобы певцы где-то рядом спрятаны, типа как в клипе мудака Менсона бабы под зайцами. Экстремист впервые задумывается о том, что лишил жизни невинного человека (ковыряет в зубах, рассматривает). Произносит "вот же, блять, аж вспотел".

        В дверях появляется большевистский патруль. Первым входит давешний мужик, уже в шинели и папахе, он поёт грязную народную песню "Поезд едет до Тамбова, огоньки виднеюцца, девки едут без билета, на пизду надеюцца". Патруль быстро пускает экстремистов в расход, как тормозящих революцию. Камера наежжает на трупы. Режиссёр заостряет внимание зрителя на том, как, в сущности, молоды эти двое. Из-за пазухи у экстремиста мужского рода выкатывается свиток Торы, указывая на то, что, следуя традициям и не идя против воли своих родителей революцыонной тропой, он, может, и не получил бы пулю в лоб. Из кармана у экстремиста женского рода медленно вываливаются пижженые серебряные ложки, изо рта вытекает биоматерьял, указывая на то, что женщина - всегда сосуд гавна aka греха.

        Уцелевший персонал строит живую картину "Бородино" и подбирает серебряные ложки, после чего живая картина меняет свой сюжет на "Гаремные утехи" - чтоб припрятать. Патруль примеряется к Царю-Батюшке, как бы его половчей упиздить.

        Многоголосие.
        Демьян Бедный, мужик вредный, спускается с помоста, под потолком болтается случайно попавший в кадр кабель. На импровизированной сцене - Лиза и Жорж. Они нехуёво устроились при новом режиме, кажут мятежному народу агитационные спектакли. Лиза (в отчаяньи заламывая руки): НУ СКАЖИ ЖЕ ИМ, ЧТО ВСЁ ПРАВДА! Жорж в образе жгучего брюнета, с правильным, но порочным лицом, пробегает через весь помост и бросает в зал "да, это так" и типа стреляется из дамского браунинга. Массы волнуются, слышен неспокойный говор. Немногочисленные институтки бросаются к выходу, вижжя и сцепляясь хвостами, одна институтка побойчее в приступе мигрени подлетает в воздух на резиновом матрацэ, специально выписанном из Парижу, прижимая руки к вискам.

        Простолюдины убивают Царя-батюшку, насилуют Ирину Салтыкову-матушку. Фрейд сасёт, экстремистски настроенный зритель пердит, ренегаты в VIP-ложе прячуцца друг у друга (нрзб. потому что нолито). Никита Михалков получает приз "Ротора" и лукаво усмехаецца в усы.

        Титры, блять.