СТЮАРТ Доналд Кондамайнский колоколец: Рассказ. Переведен в 1979 г. Первая публикация: Современная австралийская новелла. - М.: Прогресс, 1980. - с.56-59. Воспроизводится по выверенной первой публикации.

Доналд Стюарт               

КОНДАМАЙНСКИЙ КОЛОКОЛЕЦ

        Западная Австралия, треть континента. Есть где развернуться, есть где расти. Старая дорога – дощатый настил – ведет на побережье Скарборо. Белые дюны, белый песчаный берег; изгибаясь, накатывают валы прибоя, и восточный ветер сдувает с гребня каждой волны холодное облачко брызг. Крутизна Дарлингского хребта, а у подножья, на реке Кэннинг, тихие заводи в тени чайных деревьев, и завитки синего дыма, что поднимался над нашими кострами, – среди лета, после школы, мы пекли в золе картошку. Потаенные ручейки в чаще голубых эвкалиптов – тут, у кого хватало сноровки, можно было поймать саламандру. Уилуна, земля обетованная для безработных в годы кризиса, – там, на руднике, жили и кормились до восьмисот человек. Изнуряющий, знойный, голодный путь на север, от Микаттары к Наллагайну и мраморной гряде Марбл-Бар, и поросшие жесткой колючей травой холмы Пилбары. Запах этой мокрой травы, когда кончается долгая сушь и настает время дождей. Пот и тяжкий труд в стригальнях. Стоянки гуртовщиков, ночные переходы на отличных конях – лучших не сыскать в целом свете, пять месяцев, а то и полгода на перегонном тракте от Берега девяностой мили до Микаттары, откуда уже начинается железная дорога. Джимбелба, промываешь песок в лотке, и на дне вдруг блеснет золото. Верблюжьи караваны, и караваны ослов и огромные повозки, высоко нагруженные тюками шерсти. Темнокожие аборигены – мастера объезжать лошадей, и афганцы, торгующие вразнос всякой всячиной; пустынные заводи под зимним небом, безымянные лагуны, обрамляющие плато Кимберли, там оглушает разноголосый птичий гомон и лани пугливо озираются, сходясь на водопой. Дым душистых смол и сандалового дерева в Бруме – и тучи москитов облепляют тебя, едва дым отнесет ветром.
        Привал у костра на темной, сумеречной равнине после долгого иссушающего дня; вечерняя звезда низко над горизонтом – и та кажется жаркой, а до ближайшего колодца плестись еще десять миль. Прославленный Кулгарди, легендарный Калгурли и еще города – призраки далекого прошлого. Их названия – как звон золотых колокольчиков. Курарауэлайи и Черный флаг, Йандикуджина, Ручьи-у-головы, Ирингаджи и Минута-в-минуту, Талауаннa, Лалла Рук и Гряда живучих.
        Отчего же все это возвращается ко мне, отчего память возвращает дни, которые у моих давних темнокожих друзей зовутся порою подроста?
        Отчего? Да просто от низкого мелодичного звона кондамайнского колокольца, недавно я снова держал его в руках. В старину кузнецы на славу работали такие колокольцы из прочного полотна пилы, хитро изгибали его, искусно приделывали свободно качающийся язычок – и у каждого колокольца был свой, особый, на другие не похожий голос.
        Где-нибудь на далекой окраине, в затянутом паутиной темном углу сарая, где хранились когда-то седла и сбруя, или в полуразвалившейся овчарне кто-нибудь изредка находит старинный кондамайнский колоколец на высохшем, ломком от времени кожаном ремешке; и, если человек этот достаточно стар, ему вновь привидится остановленная на ночлег повозка. Привидятся отблески костра, играющие на грузе – высоченной горе тюков шерсти, и погонщик, что, сидя у огня, стряпает нехитрый ужин, и совсем рядом, где бродят и щиплют траву верблюды, послышится ему низкое звучное "динь-дон", и, прежде чем повесить обратно на крюк старинный колоколец, он вновь почувствует себя молодым и сильным, как в далекие дни, когда водил верблюжьи караваны.
        Если же он молод – тот, кто найдет в сарае кондамайнский колоколец, – он внимательно оглядит находку, подивится, какой этот колоколец большой и под стать величине тяжелый, как свободно раскачивается язычок, и с изумлением услышит неожиданно громкий и чистый звон; но, по молодости лет, ничего он не увидит и закинет колоколец обратно в темный угол. Его слуху привычен рев огромных дизельных грузовиков, грохот тяжелых колес, вертолеты, легкие самолеты и межконтинентальные реактивные лайнеры; его память не хранит ни одного морозного утра на Пик-Хиллской дороге, где верблюды ночь напролет кормятся жесткой травой и колючим кустарником, а поутру становятся хитры, уж до того хитры – не шевельнутся, чтоб не выдать себя. Ему не случалось застывать на месте, и вслушиваться, и ждать, чтоб из моря колючих зарослей все-таки донеслось одинокое "динь" кондамайнского колокольца – это один из верблюдов наконец повернул голову и выдал всю упряжку. Он выйдет из темного сарая или из-под навеса для повозок на яркое солнце, этот молодой человек, думая о вездеходах и алмазных сверлах, о платформах, несущих сотни тонн груза по нескончаемым стальным рельсам; ему неведомы верблюды и ослы, что в давние, невозвратные годы тащили повозки по всем дорогам австралийской пустынной глуши, неведомы четвероногие твари, что каждую ночь бродили с кондамайнским колокольцем на шее в поисках скудной пищи среди колючих кустов и трав. Никогда он не видел, как угасает костер и чернеет, заслоняя звезды, высоко нагруженный воз, ему незнакомы теплые ночи, и в ночи – смутный звук, когда спросонок ворохнется, подаст голос птица или цикада, и отдаленный чистый звон кондамайнских колокольцев. Он не просыпался с первыми проблесками рассвета, чтобы подстеречь их звон и помянуть добром старинного квинслендского мастера, что сработал первый кондамайнский колоколец – чудо-колокольчик, чей звон раздавался на всех пустынных дорогах, где погонщики со своими упряжками тащились в пыли или храбро пробивались через моря непролазной грязи.
        Многое переменилось с тех пор. Мы далеко ушли – мои сотоварищи и я, мы постарели, и нет больше вьючных ослов и верблюдов. Их потомки одичали и уже не работают на человека, а вольно бродят в глухих пустынях Западной Австралии. Многие из нас жалеют о том, что их не стало, но порою, глядя на дизельные машины со стальным сердцем, так стремительно и в такую даль уносящие огромный груз, я спрашиваю себя – может быть, бессловесные ослы и скупые на жалобу верблюды ничуть не жалеют, что избавились от своих цепей?





ПРИМЕЧАНИЯ ПУБЛИКАТОРА

        * Скарборо – пригород столицы Западной Австралии Перта.

        * Уилуна – городок, в котором в 1920-30-е гг., в разгар мировой Великой Депрессии, велась интенсивная добыча золота.

        * Микаттара – конечный пункт железнодорожного сообщения, город, в котором жители более пустынных и удаленных районов запасаются припасами.

        * Марбл-Бар – городок на северо-западе Австралии, одно из самых жарких мест континента (отмеченный здесь мировой рекорд – жара в 38 градусов, не спадавшая в течение 160 дней).

        * Пилбара – слабонаселённый регион на северо-западе Австралии, средоточие различных полезных ископаемых.

        * Брум – город на побережье Индийского океана, центр добычи жемчуга, традиционно имеющий в связи с этим большую долю азиатского населения.

        * Кулгарди и Калгурли – центры австралийской "золотой лихорадки" 1890-х гг.

        * Кондамайн – городок в Восточной Австралии, на другом конце континента, считающийся столицей австралийских колокольчиков.