Самое-самое в моей жизни давно было, еще перед коллективизацией. Из-за того неграмотной осталась, из-за бабки Лукерьи. А вышло это так – пристал к нашей деревне инвалид, на германской в руку ранило. Ну, и пастушил, рыбку полавливал... А потом комбед решил его учителем сделать. Грамоту инвалид знал, мир видел – пусть детей учит. Да не тут-то было: решили и нас учить – баб жерновских. А какой? – у всех дети, коровы, овцы блеют... но комбед лихой: в тюрьме сгною! Начали ходить – кто с грудным, кого за подол держат. И мужиков тоже погнали – мука адова. Сидим, над бумагой потеем, а в душе – хозяйство. Лето, помню, жаркое было, огурцов много... Ну, стали бунтовать, не ходить в школу. Комбедчики аж разъярились: вам свет несут, а вы!.. А инвалиду что, ему жалованье платят. В общем, или хозяйство разваливай, или грамоте учись.
        Ну, и бабка Лукерья, тогда еще не бабка, по-своему решила. По-нашему, по-жерновски, знал кое-кто. Ну, и идет этот инвалид, в здоровой руке букварь держит. Вдруг чушка огромная – свинья пребольшая. И прямо на него – хрюкает, сопит, с ног сшибает. Инвалид бежать, а она как даст под зад. Какая там учеба? – самому бы спастись. А хрюшка еще ему, еще – букварь и упал на землю. Только того свинке и нужно было: вмиг книжку разорвала. А потом хрюкнула победно и тикать в деревню.
        А мы сидим, ждем, что такое, не знаем. Наконец, прибежал наш учитель, уезжаю, говорит. Как? что? – ну вас всех к лешему, у вас и свиньи против меня.
        Ну, разошлись, инвалид, действительно, уехал, комбеду тоже не до нас. Надумали церкву рушить, колокол, ограду в город везти. Чтоб там для нас трактор сделали, новую жизнь приблизили. Батюшку отца Александра, как помню, веревкой связали... Ну, это другая история, я про Лукерью кончу. Пятьдесят лет молчала, ни матери, ни мужу – никому. Может, и знали, может, и шептались, а поди докажи... Уж куда там, уж и церкви не стало, и школа травой заросла... Вот терпение-то какое... Лишь перед смертью, уже когда ослепла, сказала. Мол, я вас тогда спасла, я в чушку обернулась. Да благодарить-то некому, все дети ученые, по городам разъехались. А умирала тяжко: духа у колдунов много.

Из книги "Рассказы о самом-самом"