В лесу росли разные деревья, а литературы не было. В лесу жили лесники, лесовики, лесничие, а также лешие, но писателей не было. И не было языка. Только листья шелестели: шшш. Только люди постанывали, интуитивно ощущая свое блаженное несовершенство: ааа. Так они пробовали голос.
Но за этим лесом можно было разглядеть еще другие деревья, в которых иногда бродило эхо. Оно умело говорить: ша... Сказавши это, эхо замолкало, пугая безъязыких людей страшной, как ночь в лесу, тишиной.
В театрах и на транспорте я иногда замечаю таблички с надписью: запасной (иногда еще пишут: запасный; не знаю, как надежнее) выход. В одном автобусе я прочитал, что при аварии надо разбить стекло молотком и выдернуть шнур. Или сначала шнур, потом - молоток.
Может быть, то же самое написано и в других автобусах. А может, и нет.
В театрах при входе в зрительный зал обычно предлагают бинокли и никогда не предлагают молотки и не объясняют, какой шнур в случае чего выдергивать. Наверное, в театральном штате имеется специальная должность. Предположим, открыватель запасных дверей в случае пожара, наводнения или землетрясения. (Наверное, тогда еще понадобится закрыватель запасных дверей по миновению опасности.) Может быть, открыватель всегда ходит с кувалдой в гордо поднятой руке атлета. Почему, почему я никогда не встречал этого красивого человека?
В автобусах уверенно себя чувствуют люди, которые держат при себе молоток и знают, где тот шнур, который следует выдергивать.
Я же всегда боюсь, что в случае аварии не найду запасного выхода, и чувствую себя неуверенно.
Интересно, есть ли запасной выход на запасном аэродроме и может ли там помочь молоток. Или в случае чего следует сорвать багор с противопожарного щита и, накрывшись ведром красного цвета, бежать в глухие литературные леса, где по ночам перекликаются Пелевин и Будда, а Сорокин увязает в трясине голубого сала, но откуда, сколько ни ходи, нет уже совсем никакого выхода, даже запасного.
Был ветер, была гроза, была гроза с ветром, был ветер с грозой...
Или, может, это случилось в другой раз?
Рубашку я поносил дня два, а потом постирал и повесил на балкон. А также постирал старые-драные штаны, в которых я хожу по дому, когда меня никто не видит. А также – не помню, что еще. Потом были суматошные дни, приходили гости, некоторые даже ночевали. А потом оказалось, что не стало ни рубашки, ни тех уютных штанов. Гости тут, конечно, ни при чем. Гости у нас порядочные. Но вот была гроза, а я не зацепил тряпки этими... все время забываю, как они правильно по-русски называются – прицепки-прищепки... И словарь куда-то делся... Тоже ветром унесло...
Еще я вспомнил, как когда-то ходил в суд слушать дело группы дураков-мальчишек, которые с чердака лазали по чужим балконам – где простынь снимут, где наволочку, а старое трико для смеха утащат. И представил, как пацаны с десятого (в доме-то девять этажей) лезут на наш третий...
Несколько ночей подряд под окнами что-то шуршит, на соседних балконах что-то трещит. И машины гудят.
Я стал, уходя, закрывать балконную дверь на задвижку, а постиранное закреплял-прицеплял. Хотя разве трудно отцепить, если кто полезет. А ветер иногда прищепки (или прицепки?) тоже уносит.
Самое интересное – потом стали исчезать люди. К кому друг армейский приехал, к кому подруга институтская на голову свалилась. Всем не до тебя. У них дела, а у тебя их нет. Потому что ты пишешь. И вдруг – сильный ветер, и уносится вдаль исписанная пачка. И кто знает, на каком балконе приземлится...