Птицы

        Нестарый, невысокий, некрасивый мужчина в несильных очках, с краткой бородой поверх узкого нагого лица со второго раза попал ключом в соответствующую скважину и повернул. Дверь открылась. Я сидел внутри, покачиваясь на твердом потертом стуле, в центре комнаты, лицом к двери, открытой мгновением раньше описываемых событий описанным выше нестарым, невысоким мужчиной. Вид у меня был, словно я ждал его вполне и был готов к его появлению. Но это было не так.
        Здравствуйте, сказал я первым.
        Вошедший взглянул на меня быстро, бессмысленно и раздраженно, как может посмотреть на вас пассажир метро с книгой, если вы стоите перед ним, а он сидит перед вами и читает, когда вы делаете внезапное движение и с силой наступаете ему на ногу. Вас, допустим, толкнули на него сзади.
        Я автоматически улыбнулся в ответ на сверкнувшие зрачки и блеснувшие очки вошедшего мужчины с бородой, и одновременно пошевелил плечами так, как если бы хотел ими пожать. В действительности это было нервное, род тика.
        Он соскочил с меня равнодушными глазами, ссутулившись, запер дверь изнутри; затем, обогнув мой стул и меня по широкой крутой дуге, перешел комнату и оказался у меня за спиной. Я не осмелился повернуться; опустив веки, я слушал, как щелкает и звенит замок в двери у меня за спиной, второй двери в комнате, со старым замком. Наконец дверь, пискнув петлями, открылась, волосы у меня на затылке шевельнулись от кратковременного сквозняка; затем дверь хлопнула, и стало тихо так, как было прежде.
        Мне стало зябко. Я посидел еще несколько минут, вздрагивая, но ленясь встать; затем встал и подошел к северо-восточному окну. Положил одну ладонь на холодное гладкое стекло, другую на теплую, покрытую шершавыми уродливыми обоями стену; посмотрел сквозь холодное стекло вперед. Небольшая, неразличимая черная птица вдруг появилась прямо перед окном, метнулась, стукнулась снаружи в стекло, которое издало от этого такой звук, какой издает перетянутый барабан, потом канула вниз и вправо, затем вновь показалась в поле моего зрения, но уже метрах в пятидесяти от меня, и быстро исчезла в сгущающихся сумерках.
        Я отошел к стулу, сел; некоторое время неподвижно сидел, тихо постанывая сквозь зубы, потом слез со стула и лег на пол. Было холодно, довольно холодно. Щелкнул новый ключ в первой двери. Я не пошевелился.

        Никому еще не удавалось того, что удалось мне в этот вечер. Вечер был удивительным по многим признакам, в частности, он был в не свойственной тогдашнему времени года, а была средняя апрельская весна, манере – теплым. До такой степени, что уже зелена была повсюду вытаращенная зелень, ясени, сирень. Сирень уже и цвела, отчего запах ее был везде, в воздухе. В предшествующую собирающимся быть описанными событиям ночь прошел также дождь – длинный и редкий, как волосы у меня на голове, или, скажем, как вилка.

        Я сидел себе на неширокой скамейке в одном из крупнейших лесопарков Москвы и вообще мира. Немногие, но тяжелые капли, висевшие на осеняющих меня ветвях с самой ночи, падали мне на темя и иногда за шиворот, когда я просторно раскидывал руки, стараясь вдохнуть больше и больше изобиловавшего повсюду, и особенно – вблизи меня, воздуха. Я часто задевал раскинутыми руками стоящие по сторонам скамейки стволы, они вздрагивали, и капли падали. Пахло странно. Какой-то непримечательный мужчина, на вид лет тридцати пяти или сорока пяти, в некрасивой и небогатой, но тщательно, со вкусом подобранной одежде, в обыкновенных очках, встал со своего места и нетвердыми от того, что автобус качался, шагами пошел через весь салон в направлении той двери, которая была ближе ко мне. Пройдя туда, этот человек спустился к самым створкам и неожиданно вцепился в них обеими руками, делая такие движения, как тот, кто хочет покинуть автобус на полном ходу.

        Вы что, спросил я, хотя в другой раз бы и не спросил, но в этот вечер погода и потому настроение мое были так хороши.

        Хочу отсюда спрыгнуть, ответил человек, не глядя на меня и как-то сквозь зубы.

        Почему, сказал я. Так, ответил он.

        До конечного пункта оставалось еще около полутора часов, поэтому я настроился на продолжительное общение с этим удивительным пассажиром, непьяным, насколько я могу судить. На очередном повороте, сразу перед въездом на перевал, автобус занесло и накренило, двери, которые дергал мужчина в очках, неожиданно сами по себе разошлись, и мой собеседник молча выпал из салона наружу. Несущаяся навстречу нашему старенькому "ЛиАЗу" полоса жаркого асфальта подхватила его, перевернула несколько раз и наконец сбросила с себя. Мужчина, сверкнув очками, выкатился из поля зрения. Не было слышно ничего из того, что он кричал или говорил.