К курортному сезону в Паланге готовятся с осени. В беседе с нашим корреспондентом председатель Палангского горсовета тов. Ш.Микунис рассказал:
Следующее лето будет жарким – 129 солнечных дней за период с первого июня по тридцать первое августа. Эту и другие точные цифры мы получили на новой советской электронно-вычислительной машине "Кама". Мы постараемся достойно принять дорогих гостей. Их будет 106472 человека. По одному месяцу проведут на курорте 76201 человек, по два – 28990. По три месяца будут гостить у нас 1281 человек. Интересно отметить, что из этих 1281 человека 1280 – московские пенсионеры. За тот же период утонут в море 147 человек, в том числе мужчин 32, женщин 19, детей и стариков 96. По национальному составу утонувшие распределятся следующим образом: на первом месте русские (42 человека), на втором евреи (41 человек), на третьем латыши (29 человек). Советуем соблюдать особую осторожность нашим гостям с Кавказа: из 32 азербайджанцев навеки останутся в волнах 27. Зато литовцам бояться особенно нечего – на их долю приходится всего одна утопленница, семилетняя девочка с дефектом речи. Политический облик утопленников будет таков: членов КПСС – 80, комсомольцев – 2, беспартийных – 57, агентов иностранной державы – 1. По понятным причинам имена утонувших заранее опубликованы не будут.
Один шаг – и вы в мире увлекательной повседневности. К порогу зала коваными гвоздями прибиты калоши с монограммами, указывающие на начало экспозиции. Ее открывает старенький скромный половичок на стройном бронзовом постаменте. Тысячи ног оставили на половичке неизгладимые следы. Теперь же к нему суровыми нитками пришит ломоть черного хлеба – символ гостеприимства. Вглядитесь – и вы различите на грубой мешковине затертые цифры 1891. Это одновременно год основания Пярну и дата первой городской выставки домоводства. Тогда новоселы представили на ней дворницкий фартук с картузом и чиненый невод. А сейчас в центре зала – огородное пугало, одетое в бостоновый национальный костюм со своеобразной вышивкой. Вокруг него – щедрые дары домохозяек и домоводов. Семья Переконд выставила отварную капусту, кислые яблоки и маринованный картофель. Народный умелец Тульяк демонстрирует свое искусство – съедобные лапти из стеблей вяленого ревеня. Непременный участник выставок с 1908 года пенсионер Корм, как всегда, предлагает свое любимое лакомство – засахаренных майских жуков. Знатная санитарка порттехучилища Ая Ыя в этом сезоне показывает мозаическую миниатюру – впечатляющий портрет Бруно Лукка, набранный ею из стриженых ногтей учащихся. С каждым шагом перед вами открываются новые чудеса изобилия, трудолюбия и таланта. Завершает экспозицию оригинальная перекличка с выставкой 1891 года, славный итог восьмидесятилетия древнего города – дворницкий фартук из кожзаменителя, таллинка с надписью "Пярну" и многоцветная рыбацкая сеть, сплетенная из хлорвинилового провода. О перспективах развития пярнусцы скромно умалчивают – в эстонском языке пока нет будущего времени, но мы знаем: ему быть!
Так из читателей "Войны и мира" 1 том прочитал 61 проц., II том1 – 48 проц., III том – 41 проц., IV том – 39 проц. Обратим внимание на симптоматический разрыв (13 проц.) между I и II томами, демонстрирующий психологический барьер томности; равно как ничтожную разницу в показателях (2 проц.) III и IV томов. Видимо, в последнем случае, далеко зашедший читатель решается проделать путь до финиша.
Но как быть с детерминантом #1, с 39 проц. читателей, не дочитавших до конца 1 том упомянутого издания? Неужели вина за это ложится только на них? Тем более, что в обследованной группе 47 проц. составляют лица с незаконченным и законченным высшим образованием, в том числе несколько носителей ученых степеней? По какому же пра пра пра пра пра пра пра пра пра пра
_________
1 Здесь и ниже – данные как по томам, прочитанным изолированно, так и вкупе с предшествующими (прим. ред.).
Во дворе дети играли в арабов и евреев. Евреи оборонялись за парковой скамейкой, арабы кричали "Бей жидов!" и шли на приступ. У евреев не было боевого клича, и они пускали в ход кулаки.
Во время военного совета у арабов к евреям попросился полиомиелитный Толик. Евреи вытащили его из коляски и положили вдоль скамейки: – Ты будешь Суэцкий канал.
Очкарик Боря Прупис, отвергнутый обеими сторонами как жид, сидел в тени под забором и назло ребятам играл сам с собой в мирные переговоры.
Вопреки распространенному мнению, Колумб не открывал Америки. К западу от Канарских островов его шхуны "Пинта", "Нинья" и "Санта Мария" попали в зону действия известной магнитной аномалии. В силу этого дальнейший путь Колумба пролегал не к Америке, но к Гренландии. Рассказы его моряков о тропических лесах следует приписать стрессовому состоянию, вызванному недостатком витамина С. Однако сообщения о голых туземцах не надо считать вымыслом: доказано, что при определенных условиях эскимосы могут оставаться на сильном морозе без одежды по пять и более часов. Известный норвежский путешественник Хер Туйердал, повторивший путь Колумба от Палоса до Гренландии на базальтовом плоту, утверждает, что открытие Америки и проникновение в Новый Свет европейских поселенцев относится к концу XVIII-началу XIX веков. Он полагает также, что Соединенные Штаты могли быть основаны не ранее 70-х годов прошлого века.
– Дедушка, здравствуй, как поживаешь?
– Спасибо, внучек, прекрасно. Прекрасно.
– Дедушка, я тебя хотел спросить, а как при царе было?
– Что? Гм... При царе? Великолепно было, замечательно. Лучше не придумаешь.
– А как?
– Да знаешь, морозец такой, солнышко светит. День чудесный.
– Значит, хорошо. А после революции как стало?
– После революции? Хорошо стало. Красиво. Пустынно так, просторно. Каждая мелочь до слез радует. Очень хорошо.
– Что ж ты тогда в Париж уехал?
– А я не уехал! Выслали.
– Как же выслали, если все так хорошо было?
– А вот так: взяли и выслали.
– Ну ладно. А как в Париже было?
– В Париже? Как в сказке. Богатство такое, веселье. Европа. Дышишь всей грудью. Каждый день праздник.
– Как же каждый день, если немцы потом пришли? Дедушка, а при немцах как стало?
– При немцах? Хорошо стало. Красиво. Пустынно так, просторно. Каждая мелочь до слез радует. Очень хорошо.
– Что ж хорошего, если немцы тебя арестовали и убить хотели?
– Ну при чем тут немцы? Меня в Гражданскую свои четыре раза арестовывали – красные, белые, зеленые и еще какие-то. Меня даже французы раз арестовали, правда, эти убить не хотели. И потом после репатриации я свое отсидел. На родине.
– А как тебе теперь на родине?
– И не говори! Изумительно! На родине, друг мой, всегда хорошо. Живу – не нарадуюсь!
Жил в селе Папиле кузнец Игнотас. Всем славный был парень – и ростом вышел, и с лица пригож, и работы не бегал. Одна заминка: прожил на свете двадцать девять лет, а жениться вот не сумел. Забоялся он. Добрые люди знают: когда холостому тридцать стукнет, хер у него отваливается. Осталось Игнотасу до тридцати три недели, не выдержал он, бросил кузню и, как челнок, засновал по земле литовской.
И Тришкяй прошел, и Гришкяй,
и Детишкяй, и Ребятишкяй,
и Григишки, и Вилкавишки,
и Пильвишкес прошел, и Шишкес,
и Любавас, и Явас,
и Плунге, и Крянге,
и Кедайняй, и просто Едайняй.
А за день до тридцатилетия встретил в селе Пукучай девицу Ону. Всем взяла Она – собой ладная, с лица ровная, нравом кроткая. Единственная беда: родилась в один год, один день с Игнотасом, а до сей поры замуж не вышла. Добрые люди знают: когда девке тридцать исполнится, хер у нее вырастает. Страху она натерпелась, хоть из дому прочь. Да только Сваёне вот-вот отелится. Где ж тут бежать?
Увидел Игнотас Ону, увидела Она Игнотаса, поняли вдруг – судьба. Ксендза позвали, соседей, какие нашлись, свадьбу сыграли. Только гости ушли, Сваёне телиться стала. Притомились они с гостями, намаялись и со Сваёне, свалились с ног и заснули. Наутро проснулись, и что? У Игнотаса хер отвалился, у Оны хер вырос. Сделался парень девкой, а девка парнем. Горевать? А хозяйство-то ждет – сено косить, картошку окучить, морковь проредить, корм скотине задать, попоить, подоить – тосковать некогда. А вечером после ужина схоронила Она Игнотасов хер у забора. Сели они рядком и давай утешать друг друга – хорошие были люди. И решили, что можно и так прожить. Год не прошел, Игнотас дочку родил, Она выкормила. Только слабая девочка-то была, переставилась скоро. У забора, где Она хер схоронила, дуб вырос, в три обхвата, высокий, сейчас стоит.
На станции Секреторная никто их не встретил. Сталин легко спрыгнул с подножки и кошачьей походкой направился к станционному зданию. Он успел убедиться, что там нет ни начальника, ни кассира, ни телеграфиста, а Ворошилов еще спиной вперед тяжело выползал из вагона, вцепившись обеими руками в древко правого поручня и беспомощно перебирая ступеньки короткими ногами. Плечи ему оттягивал огромный круглый мешок.
– Никого, – сказал Сталин.
– Никого, – пусто отозвался Ворошилов и вдруг прибавил: – Ты как хочешь, а я пойду.
– Куда? – удивился Сталин.
– На завод. К немцу. – И заверил: – Примет, у него забастовка.
Сталин долго стоял на перроне, глядя, как с одной стороны по пыльному шляху удалялась паукообразная из-за мешка фигура главнокомандующего, а с другой – коробчатые очертания уменьшавшегося поезда.
Солженицына поставили во главе ведомства по вооружению и разоружению. Ежедневно он выпускал обращения к правительствам и народам мира.
Я шел через лес в сторону Глухова и на опушке вдруг увидал поляну и на ней:
обычные печатные обращения на стволах и –
записки, записки, записки от руки –
наколотые на сухие веточки, пришпиленные булавками к пням, разложенные на траве.
Великий писатель находил время обращаться ко всем поименно:
– Виктор Николаевич, дорогой, очень надёжусь.
– Федя, какие же собаки ненужные бывают?
– ЗИНА, НЕПУЩУ!
В кабинете футболиста Старостина висит картина: Старостин, Горький и Молотов играют в преферанс. За игрой с интересом следят их товарищи, ударники первой, второй и третьей сталинских пятилеток:
Кривонос, Карацупа, Стаханов, Лунин, изобретатель Дегтярев, Иван Гудов, Паша Ангелина, Мария Демченко, Куляш Байсеитова, братья Покрасс, Дунаевский, Любовь Орлова, Утесов, Ботвинник, Бюль-Бюль, Мамлакат, Лемешев, Козловский, Ставский, Фадеев, Гайдар, Джамбул, Ойстрах,
Чкалов-Байдуков-Беляков,
Громов-Юмашев-Данилин,
Раскова-Гризодубова-Осипенко,
челюскинцы и папанинцы.
Когда в глубине картины проходит Сталин, – Старостин, Горький и Молотов встают, а ударники поворачиваются спиной к зрителю.
Анреп был перновским выблядком Остермана. При крещении Остерман хотел дать ему фамилию Пернов или по-немецки Пернау, но Головкин сказал ему, что с такой фамилией в России не жить. Остерман колебался, и тогда пастор прочел Пернау справа налево и получил У. Анреп.
Однажды императору Павлу Петровичу приносят реляцию за подписью генерал-аншеф Анреп.
– Ан-шеф Ан-реп – что за балаган! – возмутился Павел Петрович. – Что будет, если повысить в чине?
– Генерал-фельдмаршал Анреп, – объясняет Безбородко.
– Ну, это ему густо, – говорит Павел Петрович. – А если на чин понизить?
– Генерал-лейтенант Анреп, – отвечает Безбородко. – Только это невозможно.
– Отчего? – удивился император.
– Гвардия роптать будет, что безвинно обижен.
– А ежели я его в солдаты разжалую? – любопытствует Павел Петрович.
– Тогда все в порядке, – отвечает Безбородко.
– Отчего? – изумился император.
– Да все поймут, что есть тайный резон.
– Вот и отлично! – восхитился Павел Петрович. – И еще прибавить ему десять плетей в подтверждение.
Жил в городе Брынске поселянин Кузьма. В городах живут: дворяне, купцы и мещане. Кузьма был ни то, ни другое, ни третье. Он пришел с дороги и поселился, почему и назвал себя поселянин.
Кузьма построил забор и дом в два окна. И каждый день живет – как в игры играет. То грядку вскопает, то кабана пощекочет, то курочке-рябе зерна насыплет. И приговаривает:
Сам себе мужик и баба, Соврать не даст курочка-ряба.
А так – ни с кем не знался, никуда не ходил. Разве на базар купить петрушки, укропа или еще чего такого заморского.
Беда стряслась. Пошел на Россию индийский царь Васудева.
Созвал наш белый царь думу, спрашивает, кто такой Васудева и что с ним делать. Ближний боярин говорит:
– Это кто-то у вас, похоже на васударь.
Митрополит предполагает:
– Не, это дева какая, должно быть, гулящая.
А купец Афанасий Никитин сказал:
– Беглый это холоп Васишка, бить его батогами.
Так и решили. Да как бить? У белого царя все деньги на войско кончились, а Васишка все прет и прет.
Приехал белый царь в Брынск, просит:
– Помогите, хрестьяне.
Кто пятак несет, кто семитку, кто девять рублев. А поселянин Кузьма говорит:
– Государь белый царь, возьми у меня все. Я поселянин Кузьма. Я весь мир обошел, только у тебя, белый царь, хорошо. За это я тебя обожаю. Вот тебе забор, вот тебе дом в два окна, вот тебе кабан и курочка-ряба. Вот тебе мое богатство – семь тыщ золотых корабельников. Честные это деньги, а откуда они, не спрашивай.
– Верю тебе и не спрашиваю, – отвечает белый царь. – А за любовь твою я сам тебя обожаю и ничего твоего не возьму. Окромя денег. Очень уж деньги хорошие. На них я хоть Васишку, хоть кого хоть разобью и в кнуты возьму.
И остался поселянин Кузьма на прежнем месте. Белый царь Васишку разбил и гулять послал. А Кузьму повелел звать Кузьма-Обожаемец. Только никто не звал, потому что Кузьма ни с кем не знался.
А когда он через сто лет умер, открылось, что он не поселянин Кузьма, а тайный милорд Овцын.