ДАНИЛА ДАВЫДОВ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ТЕКСТЫ НАТАЛЬИ ЧЕРНЫХ

Некоторое подобие биографических сведений:

НАТАЛЬЯ ЧЕРНЫХ (р. 1969; Челябинск). Поэт, прозаик, эссеист, переводчик с английского. Художник, занимается графикой, живописью, бук-артом, выступает как книжный иллюстратор (сб. "Белорусский верлибр" и др.). Живёт в Москве. Публикации: альманахи "Почтовый ящик", "Кольцо А", вестник молодой литературы "Вавилон", журналы "Забриски Rider", "Литературная учёба", газеты "Русская мысль", "Гуманитарный фонд" и др. (стихи); альманах "Окрестности" (стихи и эссеистика); газета "Литература" (эссеистика). Автор стихотворных книг "Приют" (М., "АРГО-РИСК", 1996), "Виды на жительство" (М., "АРГО-РИСК", 1997), "Родительская суббота" (М., "АРГо-РИСК", 1999).

Две цитаты:

"Меня всегда поражало как в наших поэтах-патриотах, так и в православно ориентированных поэтах поразительная глухота к тому, что может быть актуальным и в русском фольклоре, и в православной гимнографической традиции." Сноска: "Кажется, единственным исключением является москвичка Наталья Черных".
(Сергей Завьялов. Натюрморт с атрибутами петербургской поэзии. \\ "Новое литературное обозрение", #32, 1998; стр. 339).

"27.04. Авторник. Вечер поэта Натальи Черных... открыл куратор клуба Дмитрий Кузьмин, охаратеризовавший Черных как едва ли не единственного автора младшего поколения, сумевшего выработать собственный язык для религиозной и даже православной поэзии, - благодаря, предположил Кузьмин, пройденному на более ранних стадиях творческого развития живому интересу к поэзии битников, рок-поэзии и другим явлениям подобного порядка...
... нельзя не отметить... весьма широкий кругозор автора: были представлены небольшие циклы на ирландские, византийские, средневековые французские и, разумеется, библейские темы."
("Литературная жизнь Москвы", #27, 1999; стр. 5-6).

Три замечания, могущих предшествовать чтению:

1. Здесь напечатаны тексты, подобранные по принципу "с миру по нитке"; фактически, это репрезентация разных областей, в которых работает Черных как поэт.

2.Тексты Натальи Черных располагаются в некотором парадоксальном пространстве, не имеющем, в конечном счёте, отношения ни к тому, что мы привыкли понимать под религиозной (духовной) поэзией (укладывая сюда массу непохожих явлений: Седакова, Аверинцев, Микушевич и т.п.), ни к, условно говоря, примитивизму (т.е. имитации наивного художественного взгляда на мир литератором-профессионалом). С первым общее - идеология, со вторым - некоторые элементы, образующие дискурс, но не определяющие его характер. Я рискнул бы обозначить творчество Черных понятием "культурдеформация". Описанные в "ЛЖМ" (см. цитату выше) субкультуры, породившие Черных как самостоятельную фигуру, по-прежнему остаются "приютом", точкой привязки, даже будучи подвергнуты отрицанию со стороны поэта. Экспансионистское отношение к мировой культуре (впрочем, выборочное, как заметит внимательный читатель)интересно здесь постольку, поскольку "трофеи" пропускаются сквозь двойной фильтр: генетический (привязанный к описанным субкультурам) и идеологический (связанный с религиозными установками автора и, опосредованно, с классически понимаемым наследием русской и пр. культуры, каковая есть для религиозного взгляда "оплот", противостоящий. в частности, и маргинальным явлениям, составляющим первый элемент "фильтра").

3. Я люблю эти тексты.

Данила Давыдов

НАТАЛЬЯ ЧЕРНЫХ

СТИХИ О ЛЕОНИДЕ АРОНЗОНЕ

и я, листву перебирая вдруг,
и я всегда перебирая блики
везде чудно написано вокруг
и нежные глаза откроют лики
но видимо в заброшенных местах
гуляет он, и шаг за шагом рядом
земля и дождь цветут осенним садом
и лето спит в покинутых садах

ФУТУРИСТ В ПЯТИГОРСКЕ

футурист в пятигорске
среди низких белых стен и ярких цветных пятен
обозначающих тёплое тело земли
растения на ней
кусты тёрна, шелковица, сосны, кипарисы
изгибы холмов
рослая женщина вдали подняла корзину на круглые руки
дольние скалы
жёсткие морщины охотничьего лица
складки далёкой воды
круглые руки земли несут каменный сосуд с растениями
круглая шея земли окружена гирляндой цветущих гранатов
футурист в халате
ткань отреклась от своей природы
футурист молчит
как на рисунке сестры Веры
он не футурист!
среди цветущего сада - лицо коня
белое пятно рубахи
мужчина и мальчик рядом
и море вдали

Футурист на одре
он выжидал
когда склонится шаг
вот, беглый хоронится за кустами
в груди же трудно вздрагивало
так
как если бы он стал уже землёю
а сердце билось, билось
выжидал
когда? когда?
вот шаг шуршит неслышно
на грани ожидания
узнал!
начальное медовое движенье
наполнило слабеющую грудь
Голгофа лба скруглилась
зрак узнал
узнал слова медовые за гранью
за гранью ожидания
он взял
и тело всё в халате на диване
холодный чай и гречневый табак
весь город
и прекрасных стариков
и внуков их с букетами листвы
он истекал и всех поил собою
он жадно всех собою напоил
поскольку всех любил и видел звёзды
крупней, чем нам дано их замечать

В ЖАРКИЙ ДЕНЬ В ЗДАНИИ АРХИВА

Сладкий запах лежалой бумаги
по сырым коридорам.
Варвары и варяги,
разговоры, затворы.

Ходит женщина в униформе,
от подошв и до темени,
дым столбом в разговорне,
злое кружево времени.

На ободранных стенах кирпичных
только солнечный свет остаётся.
Запах больничный
вьётся, сыплется, льётся.

И в глазах наступает затмение
и от солнца жестокого,
и от глыб несогретого времени,
запах теплится около.

ЛАРИСА ЮРЬЕВНА

Я видела Ларису Юрьевну
на улице, что вниз к метро сбегает;
она стояла посредине улицы,
не помню, может шла, но очень медленно.

Дождём грозили тучи, пыль вилась,
но тонкая фигурка в куртке джинсовой
покачиваясь шла, неся ботинки,
как будто ей на свете лет пятнадцать.

По нежному лицу - морские брызги;
и щурится довольно под очками,
и смотрит - грустно или, может, строго,
и курит, как тогда, и верно, то же.

Мы говорили. Я смотрела мимо
и видела воздушную громаду,
с которой рядом это вот созданье
ещё сильней беспомощной казалась.

И я сама - увы, но будто прежняя,
вся в кружеве дождя, в солёных брызгах,
в слезах, идущих словно без причины,
неверная и мелкая девчонка.

ЭТЮД

Интенданту Анри де Бейлю было видение,
зимой 1812 года в России,
под Березиной.
Старый Кутузов, разсупонившись, стоял у стола;
Больные ноги едва держали полководца.
На столе в медном подсвечнике трепетала
восковая свеча.
Маршал слушал далекое пение,
которого никто, кроме него, не слышал.
Слезы капали на раскрытую Псалтирь.

Интенданту Анри де Бейлю было видение,
в ту самую ночь.
Ему не спалось.
Он вспоминал русских, с которыми ему довелось беседовать,
пока легкомысленная его армия болталась по пожарищу Москвы.
Военный инженер Анри очень любил Наполеона
и доверял силе чувств и разума.
Он был свободен, как каменщик.

Ночь вьюжилась над ледяной рекой.
В голове интенданта кружились детали обстановки русских гостинных,
интонации и слова.
Что-то похожее на ужас касалось сердца,
мыслью: за этими барами,
живущими словно на ветер,
что-то огромное было.
Но что?

Ночь вьюжилась над ледяной рекой.
Ангел русских плакал и звал Ангела французов.
Ангел французов рыдал.
И тогда небеса открылись,
и босиком по снегу сошла молодая Девушка с Младенцем.
Ангелы склонились к Ее стопам.
- Ради Ее просьбы, - сказал Младенец Ангелу французов,
Подними их. Пусть идут. Ночью же.

Интенданту Анри де Бейлю было видение.
Его коснулась нежная рука и сладкий голос сказал ему:
- Вставай и возьми свой отряд, сейчас же!
Наутро русские будут стрелять.
- Но как же все остальные?
На что тот же голос ответил:
- Не мешкая!

И вот, через вьюгу, по льду, по реке
двинулся отряд невыспавшихся гонимых захватчиков.
К началу обстрела они были уж на том берегу.
А Кутузов так и не спал.
Царь и пророк Давид, победивший Голиафа пращею,
смотрел из гравюры в начале книги.

Интенданту Анри де Бейлю было видение.

СМОЛЕНКА В ПЕТЕРБУРГЕ

Желтые стены обозначили конец географии.
Дальше начинается другая сторона бытия.
Туда уходит трамвай без пассажиров,
туда переброшен мост.
У пределов плещется речка Смоленка.
Вот, я пришла.
Меня зовут Наталья.
(Оглядываюсь по сторонам).
Ты сделала еще это и это.
Здесь - я одна.
Калека юноша подходит и просит денег.
Мелочи нет у меня.
Возьми бутерброды.
Взял.
Я пришла на третий день,
был разрушен мой плетень.
На девятый день пришла -
домик маленький нашла.
Сорок дней прошло - и гость:
- Будет суд судить Господь.




ДАНИЛИНА КНИГА

Страница первая

Предположим, вы задаете мне вопросы.
Я последовательно отвечаю нет.
Предположим, вы щеголяете черной формой.
В таком случае, я желала бы быть поставленной к стенке.
Но ни одно из предположений не останется до завтрашнего утра.
Останетесь вы и останусь я.
Останется то, что вы сделали, чтобы стереть меня с лица земли.
Останется то, что вы не приняли из любящих вас рук.
Между нами война и не может быть мира.
Из нас двоих останется только один.

Страница вторая

Тело - удостоверение Истины.
Не всякое тело всякого человека.
Пока я знаю только единственное,
о котором сказано это.
Послушай, как тебе трудно,
Но ты хочешь жить в тупике.
Тело - удостоверение Истины.
То, что делается у нас внутри,
выплескивается, как вино из бокала.
Мы источаем прогорклый запах или благоухание.
Мы бываем светлыми или мрачными.
Но ты хочешь жить в тупике.
Пока, пока.

Страница третья.

Частности рассыпаются как иголки в темноте.
Включаешь свет и желаешь собрать их.
И что же? Видишь ли хоть одну?
Блестит лезвие нечаянно сброшенного ножа.
Ужас! Суеверная женщина бледнеет:
мужчина придет.
Частности закатились под диван,
они требуют веника,
чтобы собрать их
и воткнуть в общую подушку пигольницы.

Страница четвертая

О сон о дружбе и любви!
В одной крови, в одной крови.
Когда под чревом ходит кровь,
и в ней - как будто бы любовь.
А следом женщины идут,
и в каждой ты найдешь приют,
Несет подарок новый флирт,
мелькают сестры, носят спирт.

СКАЗКА ПРО ЗЕЛО ЦАРЯ ИВАНА

Как военныя люди пели

А пошли мы, военныя люди,
и не знаем, куда попали:
греет солнце да ветер веет.
Мы же всем своим разуменьем
в мысли нашей желали чуда,
а ума восхотели сердцем.
Аще кто крещен - разумеет.
Поклонились на четыре света:
Угоднику Николе Чудотворцу,
Крестителю Иоанну Предтече,
Богородице Небесной Царице
и Владыке Господу Спасу.
- Ты скажи, Никола Чудотворец,
кто инищное царство видел
и все знает про царя Собаку,
и зятя его Пересвета,
и сына его Перегуду,
и нас на ночлег привитает.

Здесь начинается Первый Пролог.

Ночью два человека прошли -
ничего не нашли.
А о том, что видали -
молчали.

Челобитная иконе, именуемой Воевода.
От людей военных, о великом сидении во граде Московском.
- Есмы припадаем ко образу святому, ище веруем, яко воевода Предтеча Хреститель, молим тя: свободи ны от зела, паче - от врати нашя кромешныя, зане творят дела лукавыя, и перед тобою о нас наветствуют Громоздят дела, ихже мы никакоже сотворили. Мы же сильно припадаем к тебе, паки, сами, горькие, по грехам безчисленным и немощам нашим великую скорбь терпим, но ты, свет, укрой нас плешмы своима Креста Господня, коим Самого Спаса Иисуса Христа осенил. А мы уж третей день никакоже пищю достойны приемлем, токмо собачатину. И за все прости нас, свет, аще ни бы ты, кто воеводить будет.

Зачало послушника Андрейки,
как той Андрейка писать выучился.

О чюдно мне: аз нынешний стыжусь,
аки людям явил нагое тело;
себя узрех, едва молиться стах.
Тако татевник, хто потибрил мелочь,
кряхтит да жмется трудно за дверьми,
ворованному вдруг цены не чая,
но полный страхом, аки кур с яйцем,
кудахтает в себе: кому отдать бы!
Ворованному сам вельми не рад.
Аз грешный тако весь перед Тобою,
не чаю сил день нынешний дожить,
а душенька моя глядит на небо,
красавица, опоенная зельем.
А зелье то из дней моих постылых.

После Андрейка выходит на площадь и видит там всякое веселье: и в куклы, и в карусели. Торговые люди заморский товар предлагают. Золотые коты мяукают на сарафанах и царскими конфетами пахнут; из пуговиц райские птицы вылетают, а нищий корочку белого хлебца жует; другой нищий Лазаря поет. Воровской масти цыганенок дивится молодцам, людям торговым, паки же - разгульным.

Погуляли - да и прочь.
Слава Богу - Богу ночь

Пролог Видения.

Вьюноша в еллинском одеянии сидит на ступенях храма. Нищий видит его, паки - никтоже.

Пролог Святого

Сотворил мне, Господи Ты руки,
наказуя, грешных исцеляти,
я теку от одного к другому,
умный бег века не прекратили!
Грешный муж - что инок нерадивый,
по груди моей срамно танцует,
только аз никако прогинаюсь!
Аще спрячусь - мя Господь откроет,
в золото и камень облекает,
сотворил мне для жилья ковчежец.
иноки его на крыльях носят.
Голова ж моя весь день гуляла
по всему московскому собору,
с грешниками крепко целовалась.
А настанет новый день - и что же?
Вселится в обители московски,
Грецию с Афоном вспоминая.
Ангелы и вся Небесны силы!
Милости Господней полна чаша,
Хорошо у Бога - только люди
ходят мимо, ничего не знают!
Сего вьюна видех, Блаженный тепле плакася, никакоже о виденном глаголя. Думою шевеля, разжегаем был жалостию жестокою. И следует его Пролог

Пролог Блаженного

Аз худый, а жилось мне сладко,
ровно по суху - по воде,
за стеной золотою садик.
А над садиком - облак хлеба,
в стенках белых - ребро алмазно,
шесть - десную, и пять - ошую.
За той стенкою сердце стонет:
- О как люди меня поили,
как стелили - нигде не мягче!
Аз, худый, умоляю смерти.
Ныне в землю мое дыханье,
подошло мне зело отныне,
то зело мое здесь примерзло,
аки свин неразумный к ветху.

Заря. Блаженный идет по ярмонке и дивится на всяческая земная. Чрез ярмонку же проехать хочет государева карета.

Засим начинается Пролог Царя Ивана

Пролог царя Ивана

Тебя как звать? Николка ли, Микитка?
Мужик ты с бородою, с топором,
хотя в руках своих никако держишь.
Однако я гляжу и вижу сам,
(как вытаращил бельмы колдовския!)
что бородища - хуже топора,
висят усы, как штопоры, по груди.
О Матушка-Заступница, спаси!
Пророк ли ты, а нешто - самозванец?
Ты мне смотри - а то хула и грех
противны для Небесныя Царицы.
Однако же, скоренько отвечай:
Возму ль Казань, лихой татарский город?

Ярмарка весьма разволновалась при сих глаголах, а Царь Иван при всей своей свите и белом люде московском стал у Блаженного выспрашивать. Блаженный кричит, аки в государевом доме.

Засим следует Пролог Царя Ивана Строгова.

Пролог Царя Ивана Строгова

Наш-то Царь - всем царям Царь,
всем воинам Государь.
Как пошел воевать -
никому в живых не бывать.
А мне первому,
верному.
Как пошел на войну царь Иван -
вот ему и новый кафтан,
а я каков молодец -
мне венец!
Слався, русский Государь!
Под Владыкой ходит Царь.

Военныя люди учиняют совет

Совет военных людей.

В мори Чермнем, Синем Окияни,
рыба Кит чудесныя гуляла,
топила она суда неверных,
людям вольным поклон отдавала.
Доплыла та чудная Царь-рыба
до великого города Зелова,
изловили ту Царь-рыбу турки,
раскромсали ее белое тело
по числу их воинов нечистых,
а косточки во рву закопали.
Мы же, все военные люди,
много про ту слышали рыбу.
А ище мы слышали наверно,
скоко турки християн побили.
Мы дойдем до города Зелова,
мы почистим дочиста все домы.
Турки несмышленые дивятся:
- Хто у вас там ходит воеводой,
он же ростом от земли до неба,
очи нам сверканьем ослепляет!
Мы же им, неверным, говорили:
- Одного вы чуда увидали,
а за нами их стоит несчетно:
прежде всех - Угодник-свет, Никола,
да предтеча Спасов и Хреститель!

Эпилог военных людей

Долго Государю челом били
о самих нас, малых и нещасных.
Ноне ж мы ак в иноческом чине:
куколь нам листва сплетала летом,
ноги море теплое лечило.
Нам же вести страшные доходят,
что по всей земле Расейской смута
и Царя немилости над нами.
Но живем ище, покуда живы,
Господи, Ты нами Сам управи,
да ище Угодник Твой Никола,
да Твоя Превсеблагая Матерь,
как велит водитель наш Предтеча,
он же одесную Тебе, Спаса!

Эпилог Видения.

Пролог Михаила Архистратига

Из видений дремучих страшно
к покаянному древу выйти,
пережить человечью славу!
О видения, лес воздушный,
ничему никому послушный,
для ума вожделенней яви!
Вместо леса же - седмь престолов,
возле кружит как будто птица
и иконочку в клюве держит.
На иконочке - образ Спаса,
Чудотворец в мантии алой,
и Предтеча с волосом сурым.
Божья Матерь к груди прижимает
Сына ясноокого Спаса,
а Спас нам готовит копья,
да венцы алмазные держит,
да ждет сердечного слова!


ДЕВУШКА И ЗМЕЙ
(недраматический этюд)

Цветущия яблоневый сад вокруг ослепительно белого здания. Яблони сурово переплетены ветвями, так, что, кажется, ветви находятся в сильнейшей борьбе. Где-то вдали - невероятно мощные кусты сирени, жестокой оградой. Небо словно бы опустилось до земли - такое вокруг лазурное блистание. Солнца как бы не видно. Но где-то в глубине небесной реки мерцают звезды. Здание настолько высоко, что завершения его не видно, а лишь несущие живительную прохладу белые стены. В тени стены на ковре их солнечных цветов сидит Девушка. Солнечный свет в пятнах достигает в этот тенистый угол, и потому непонятно - как и во что одета Девушка. На плечах - нечто, похожее по цвету на тело, с перламутровым отливом, на голове, на волосах - что-то беленькое. Мелкие белые цветы сыплются с ее лба (дети такие цветки называют морозком). В темных волосах - цветы яблони и вишни. Цветущие акации, плодовые деревья окружают место отдыха. Ангелы, духи воздуха и растений.

ДЕВУШКА:
(поет)
Мама! Мама! Отчего мне
так мечтательно и томно?
Словно вечер на заре
и конец цветной поре?
Мне и радостно, и грустно,
в мыслях сердца или устно,
я не знала ничего,
что - подобие сего.

СВЕТЛЫЙ ДУХ:
(наклоняется, видимый как дуновение ветерка)
Вот тебе коробка с печеньем!

На колени Девушке падает зеленая, как бы из малахита, коробка. Коробка, упав. раскрывается, и из нее высыпаются безчисленные цветы. невероятные по красоте. Цветы кружатся вокруг головы девушки и вдруг исчезают, превращаясь в людей. И вот, видение множества людей, идущих с поднятыми руками. Некоторые падают, а потом исчезают. Те, то идет, поют. Видение скоро растаяло. Взгляд Девушки светлеет.

ДЕВУШКА:
Благодарю, что Ты меня услышал!
Едва мне стоит слово произнесть,
как Ты, который яблонь выше,
мне шлешь в ответ пленительную весть.
Мне нужно видеть, нужно трогать вещи,
как будто это - знание мое.
Но отчего зловеще
сегодня Слово милое Твое?
На сердце звуки странные ложатся,
все тянут вниз, и гнется голос мой.
О что за слово странное - Вернись домой?

АНГЕЛ ВЕСЕННЕГО ВОЗДУХА:
(выливает из лазурного теплого кувшина, наподобие облака)
Умойся прежде, чем с огнем сражаться!

Дождь летит опрокинутыми бриллиантами. Девушка словно бы окутана легкой газовой пеленой. Шитый жемчугом и алмазами дождь, шурша, скользит в землю.

ДЕВУШКА:
О Чудо, чудо! О благодарю!
Печали в сердце словно не бывало.
Пойду скажу я Другу и Царю,
какую Весть мне Божество прислало!
Адам! Адам!
(хочет идти, вскакивает. С подола сыплются цветы, одеяние волнуется, как волна света)

АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ АДАМА:
Постой! Куда?
Не беспокой его.
Его ты не найдешь там, где желаешь.
Он учится беседе.

ДЕВУШКА:
Ты- Ангел, ты все знаешь.
Я здесь останусь. О, благодарю!
(опускается на ковер синих цветов)
О чудный дар, возлюбленная речь!
Как мне благодарить Творца,
что Он тебя послал мне, чтоб меня сберечь,
от первого лица!
Есть зрение - восторг цветов и света,
есть слух - ум звуков, радость слов.
Но как мне описать все это,
что выше снов?
Есть вкус - проникновение в глубины,
есть осязание - глаз кожи и души,
есть запахи - незримого картины,
и все собою вместе хороши,
но речь, но слово! Как они прекрасны!
Их, кроме нас, не нахожу ни в ком.
Как дивно петь, как лучше - петь прекрасно,
мне думается - словом мы живем.

Змей приходит из-под робкого цветка и смотрит доверчиво, шепча языком. Вдруг - от верху до низу темная молния, блистающая, почти невидимая. Как будто в глазах потемнело. Девушка, увлеченная, не видела этого. Ангелы, как прозрачный лес, окружили ее.

ЗМЕЙ:
Приветствую славнейшее созданье!
Ты нынче в одиночестве?


ДЕВУШКА:
О да!
Я думала о том, как речь прекрасна.
Подумай сам: не чудно ль хорошо,
что ты, по складу своему философ,
узнавши жизнь деревьев и цветов,
и воздуха, и пламени, и влаги,
к нам для беседы ходишь иногда,
и мы тебя так полюбили слушать!
Адам и я похожи меж собой
и замечаем сходное в природах,
а ты привносишь новые черты
в простые наши человечьи мненья.
Мне думается, Он тебя нам дал
чтоб жизнь украсить веденьем особым
о том, что мы не видели. Хоть мы
от Ангелов услышали о многом,
и им почти равны. Но подожди,
скажи мне: на земле ведь ты бываешь?

ЗМЕЙ:
Пока еще Всевышний положил
еще сюда не прекращать мне доступ.

ДЕВУШКА:
Увы! Какие странные слова!
Ужели в Нем могло быть повеленье
нас разделить с возлюбленной землей?
Она ведь тоже вверена Адаму!

ЗМЕЙ:
Я думаю, тебе не стоит знать,
зачем Ему понадобилось это.
Он все от вас скрывает.

ДЕВУШКА:
О. не так!
Он говорит, да мы порой не слышим.

Третья часть Ангелов, окружающих Девушку, отходит. Змей обматывает Девушке ноги.

ЗМЕЙ:
Тогда, прошу тебя, мне объясни,
где мать твоя?

ДЕВУШКА:
Как ты сказал мне? Мама?
О слово безпокойное! Оно
пришло с какой-то стороны далекой,
и вместе - чудно! - будто бы из сна.
Хоть мы не знаем, как во сне бывает.
Ведь если мама есть, то есть и муж,
и есть жена, конечно же, и дети.
А это все престранные слова!
Но посмотри: вот дерево. Оно
рукой моей довольно ощутимо.
Есть плод его. Его возможно съесть.
Есть, так же, дождь. Его следы во влаге,
собравшейся на листьях. Ангел есть,
он словно бы прикосновенье к мыслям.
Но есть и Он, которым дишит все!
Он все наполнил живоносным светом,
и Ангелам персты живые дал,
чтобы они ему подспорьем верным были.
А в этих странных, новеньких словах,
пришедших из какой-то зыбкой дали,
как из чьего-то душного угла,
в котором лишь засаленный светильник
да стон, да слезы - нечто, нечто есть,
что манит и пугает.

ЗМЕЙ:
Но послушай!
Ужели ты сумеешь отрицать,
что вы, уже названные царями,
допущены Всевышним не везде,
и вам запрещено пускай одно лишь,
а не понятно, вроде бы, за что?
Что же за царство это?

ДЕВУШКА:
Перестань!
Ты часто называешь нас царями,
а, между тем, один на свете Царь
и Господин, и Бог, и Повелитель,
Которому и все подчинено.

ЗМЕЙ:
Я, к сожаленью, несколько иное
нередко замечаю на земле.
Не в живности живой. Но в вам подобных,
по разуму, и мыслям, и уму.

ДЕВУШКА:
Так что же из того? Желавший примет
то, что желал, хотя во свой черед.

ЗМЕЙ:
И что тогда? Условное правленье
и должность садовода, на оклад?!
А между тем, все ваше назначенье,
как в умных книгах писано - в ином.

Девушка садится, закрыв лицо руками. Другая треть Ангелов отходит. Змей склоняется к самому уху Девушки.

ДЕВУШКА:
О чем ты говоришь! Ужель возможно
с уверенность верной утверждать
о том, чего еще не совершилось?
Ужели можно отыскать плодов,
где дерева еще нет и в помине?
Кто будущее знает наперед
иль вор и лжец,
или Посланник Божий!
Ступай себе, и не тревожь меня!

ЗМЕЙ:
Я думаю, меня не стоит гнать.
Я - кожа лишь, всего лишь оболочка!
Удобная, без спору, для того,
чтоб то, что предуведано от века,
уже случилось. Ибо человек...

ДЕВУШКА:
Что- человек?
Всего лишь имя наше.

ЗМЕЙ:
Затем явился в мир многообразный,
чтоб воспринять в утробу Божество.
Поскольку люди...

ДЕВУШКА:
Их пока что двое,
не забывай.

ЗМЕЙ:
Но будет много больше.
Когда ты, наконец, отбросишь ложь
и на себя действительно посмотришь.
Ты - Божий дом. Но и - лишь часть него.
И, лишь соединясь, возможно будет,
вам стать как Бог.

ДЕВУШКА:
Прости мне, я не знаю,
о чем ты шепчешь. Словно бы слова
не долетают до ушей. Наверно,
я стала и ленива, и глуха.

АНГЕЛ:
Что говоришь, одумайся! Ужели
ты такова на самом деле?

ДЕВУШКА:
Нет, нет и нет!

ЗМЕЙ:
Тогда живи на свете без него!
Зачем тебе засушенные розы?
Ты молода и хороша собой!
А твой Адам - всегда собою занят,
и все на побегушках у Него.
Зачем он не с тобой, а только всюду,
где нет тебя? И почему Господь
с ним говорит теплее и понятней,
а не с тобой? Ведь даже дерева
полны от Бога таинства и знанья,
а у тебя - ни Бога, ни любви!
А ведь одно - любовь и Бог!

ДЕВУШКА:
Послушай!
Не слишком ли жестоко говоришь?
Я твой язык совсем не понимаю...

ЗМЕЙ:
Зато душа твоя меня поймет.

ДЕВУШКА:
Но неужели так? Нет, нет! Постой! Послушай!
(хочет петь, но вдруг сбивается)
С утра я песню странную запела,
и вот теперь - забыла все слова.
Когда б ты знал, о, что это за сладость,
слаготь из слов и звуков песни! Это как
по воздуху идти. Или над спящим
склониться, чтобы увидать в лице
свое - и не свое отображенье!
О змей, о змей!
Скажи мне, почему я так устала?
От первых дней так не было со мной...

Последние Ангелы нехотя отходят. Змей нацеливается головой на грудь Девушки.

Всему виной, конечно, слово мама.
Оно ведь так и ноет в голове,
оттуда растворяя горечь в сердце.
И хочется заплакать и уснуть,
как бедному младенцу в колыбели.
И среди этих образов, увы,
душе моей почти что незнакомых,
мой ум кружится. Верно потому,
что мне осталось жить совсем недолго,
и я сегодня, может быть, умру.

ПОСЛЕДНИЙ АНГЕЛ:
Остановись! Ведь ты еще безсмертна!

ДЕВУШКА
(змею)
Ты хочешь укусить меня? Кусай!
Но знай, что я об этом не просила.

ЗМЕЙ:
Зачем мне тратить жало на тебя?
Ты уж вполне готова для решенья,
и дальше все доделаешь сама.

ДЕВУШКА:
Нет, нет и нет!

ЗМЕЙ:
Ты солгала. Однажды.
Ты думаешь, тебя не видел Он?
Впредь мудрость прояви: или не слушай,
или послушав, точно исполняй.

ДЕВУШКА:
Да, солгала. Но быть могу прощеной.
И я не сомневаюсь - Он простит.
Но только как мне переждать сомненья, чем сердце подкрепить? Я вне себя,
я словно бы и вправду умираю!
Где смерть моя?

ЗМЕЙ:
Пойди и съешь ее.

Девушка падает и лежит без движения. Сильный ветер. С деревьев срывает листья и цветы. Белыми лепестками засыпает неподвижную фигуру Девушки. Ветер усиливается. Оставшиеся листья желтеют и начинают осыпаться. Вокруг - ни одного Ангела. Духи показывают свои более или менее ужасные физиономии, рожи и рыла. Становится ясно, что это уже совсем иное место, более сухое и холодное. Не Эдем, а земля.

ЗМЕЙ:
Бедное дитя! Она так намучилась без матери!

Девушка встает. Теперь становится заметно, что на ней - кое-как наброшенный застиранный светлый и мятый плащик и грязная косыночка, завязанная назад.

ДЕВУШКА:
(змею)
Ты говоришь, есть область на востоке,
где солнце жарит и бывает снег,
животные живут среди оврагов,
лесов и рощ, и яблоки в садах...
Там есть и дом, как будто темно-красный,
средь желтого песка его крыльцо.
И если даже в раскаленный полдень
войти в предел - услышишь аромат
лесов кедровых, ласково прохладных
и чудный мрак увидишь. А вхожденье звук
глубокий и густой отметит верно.
Я это словно видела во сне.
Пойду туда. Мне это очень нужно -
увидеть этот дом.
Адам! Адам!

И снова падает. В глубочайшей тишине на землю ложится снег.