8 апреля 2004 года в Темплтоне, штат Калифорния в возрасте 93 лет скончался Чарльз Р. Дуглас, изобретатель "cмеха за кадром" – искусственного смеха, сопровождающего комические моменты в телесериалах. В начале 1950-х годов у Дугласа возникла идея о том, как можно усилить или даже подменить живую реакцию телевизионной аудитории, и он реализовал свою идею в виде клавишного механизма. Нажимая на его клавиши, можно производить разные варианты смеха. Впервые он был использован в эпизодах "Шоу Джека Бенни" и "Я люблю Люси"; сегодня модернизированный вариант применяется повсюду.
        Это чрезмерное, подавляющее присутствие прячет от наших глаз неслыханный парадокс "смеха за кадром": если поразмыслить над этим феноменом, мы увидим, что он подрывает естественное представление насчет наших сокровенных эмоций.

        "Смех за кадром" обозначает подлинное "возвращение подавленного", такого отношения, которое мы обычно считаем присущим "примитивным народам". Вспомним свойственный традиционным обществам загадочный феномен "плакальщиц" (женщин, нанимаемых для оплакиваний на похоронах): состоятельный человек может нанять их плакать и причитать вместо него, в то время как он сам может предаться какому-нибудь более прибыльному занятию, например, поторговаться о будущем наследства. Эту роль не обязательно должно выполнять что-то сугубо человеческое. Это может делать какой-нибудь механизм, как в случае известных тибетских "молитвенных барабанов": я опускаю написанную молитву в барабан и механически поворачиваю его (либо вообще подсоединяю к ветряной мельнице), так что этот барабан молится вместо меня; – или, точнее, я "объективно" молюсь с его помощью, в то время как мой ум может быть занят грязнейшими сексуальными фантазиями...
        Как ни удивительно, изобретение Дугласа доказывает, что точно такой же "примитивный" механизм работает в наших высокоразвитых обществах; когда я вечером прихожу домой, слишком вымотанный для занятий чем-нибудь осмысленным, я просто могу врубить телевизор и посмотреть серию "Улыбок", "Друзей" или иного сериала; даже если я не смеюсь, а просто тупо гляжу в экран, устав после тяжелого рабочего дня, тем не менее я чувствую себя после этой передачи свежее. Телеэкран буквально смеется вместо меня, или на моем месте. Тем не менее, пока не привык к "смеху за кадром", испытываешь краткий период неудобства; первая реакция на это подобна шоку, поскольку не так-то просто принять то, что неизвестный механизм "смеется вместо меня". В этом явлении есть что-то неустранимо непристойное. Однако со временем к нему привыкаешь, и оно воспринимается вполне "естественно". И вот что так беспокоит в "закадровом смехе": мое самое интимное чувство может быть радикально экстернализовано, я могу буквально "плакать и смеяться посредством другого". Эта логика относится не только к эмоциям, но и к верованиям. Есть известный полевым антропологам сюжет: представители "примитивных" обществ, которым приписываются некие "суеверия" (например, вера, что они происходят от рыбы или от птицы), будучи прямо спрошенными, действительно ли они верят в это, отвечают: "конечно, нет, мы не дураки. Но мне говорили, что некоторые наши предки действительно верили, что...". Короче говоря, они переносят свои верования на других. Разве мы не делаем то же самое с детьми: мы организуем праздник с Санта Клаусом, поскольку наши дети (как мы считаем) верят в него, и мы не хотим их разочаровать; они притворяются, что верят, чтобы не разочаровать нас, нашу веру в их наивность (и чтобы получить подарки, конечно), и так далее. И, более того, разве не эта потребность найти другого субъекта, того, который "действительно верит", движет нашим стремлением заклеймить Другого как (религиозного или этнического) фундаменталиста? Некоторые веры сверхъестественным образом всегда представляются действующими "на удалении": тот, кто верит – это всегда другой, и этот другой, который действительно верит, совсем не обязательно должен существовать, чтобы вера могла быть действенной – требуется именно не более чем предпосылка, что он существует, т.е. верить в то, что есть кто-то, кто на самом деле верит.

        Роберт Пфаллер недавно предложил понятие "интерпассивность" (interpassivity) для описания следующего парадоксального явления. Сегодня указание на то, что с новыми электронными медиа больше нет пассивного потребления произведения искусства или текста, становится общим местом: я теперь уже не просто смотрю на экран, я все в большей и большей мере взаимодействую с ним, вступая в диалогические отношения. Сначала я начинаю выбирать программы, затем участвую в дебатах Виртуального сообщества, напрямую определяя отдачу от вклада в так называемые "интерактивные нарративы". Однако не является ли другой стороной моего активного взаимодействия с объектами взамен обычного пассивного наблюдения за тем, что происходит в шоу, – ситуация, в которой сам объект лишает меня моей собственной пассивной реакции удовлетворения (или траура, или смеха), так что это сам объект сам собой "наслаждается шоу" вместо меня, позволяя не наслаждаться самому согласно требованию Сверх-Я? Почти каждый фанат видео, чувствующий себя обязанным непременно записывать сотни фильмов (среди них – и я тоже), вполне осознает внутренний эффект обладания видеомагнитофоном: он на самом деле меньше смотрит фильмы, чем в старые добрые времена, когда телевизор не имел никакого записывающего устройства, ведь у него нет времени посмотреть телевизор. А вместо того, чтобы мило провести вечерок, он просто пишет фильмы и затем хранит их, чтобы когда-нибудь посмотреть (на что, разумеется, почти никогда нет времени).

        Одно из общих мест консервативной культурной критики должно быть перевернуто: вместо заявлений о том, что новые медиа превращают нас в пассивных потребителей, которые только лишь тупо уставились в экраны, надо заявить, что эта так называемая угроза новых медиа – в том, что они лишают нас нашей пассивности, нашего аутентичного опыта пассивности, и таким образом готовят нас к бездумной лихорадочной активности.

        Вернемся к скончавшемуся Чарльзу Р. Дугласу: разве не стало бы для него лучшей похоронной церемонией множество звучащих машинок, сопровождающих его гроб, причитающих шепотом, покуда его оставшиеся любимые родственники наслаждаются обильным обедом? Возможно, совершенно не посчитав это оскорбительным, он принял бы такие похороны как признание.