Положение Семена Файбисовича в профессиональной среде до сих пор трудно определить. Его художественное одиночество особенно заметно сейчас, когда наиболее радикальные творческие группы становятся подобием эзотерических сект, очень замкнутых, с разработанным кодексом, с абсолютной верой в универсальность своих принципов. Художественная практика неотличима от художественной доктрины даже по материалу. На этом фоне немного странно выглядит мастер, старающийся как можно лучше написать свою картину (холст, масло), но не принадлежащий и к достойному всяческого уважения ордену станковистов, испытателей цвета и фактуры. Подобные творческие переживания тоже имеют, на наш взгляд, достаточно косвенное отношение к тем проблемам, которые являются для Файбисовича основными, если не единственными. Эти проблемы очень нетрадиционны, а их решение попутно изменяет характер живописных задач и принуждает отказываться от стиля, понимаемого как совокупность узнаваемых внешних черт. Такой отказ вполне актуален. Способы письма у Файбисовича нарабатываются как будто сами собой. Всё внимание автора сосредоточено на объекте, а профессиональное мастерство подразумевает абсолютное послушание кисти, продолжающей взгляд.
Такой метод одновременно и следует, и противостоит новой художественной ситуации, превратившей стиль в манеру – в языковую ужимку, наподобие акцента. Положение чистого стилиста в подобной ситуации представляется достаточно абсурдным: акцент без языка это даже не улыбка без кота. А задача серьезного автора так или иначе сводится к проблемам языка, то есть к выработке сигнальной системы художественных жестов, дающих возможность высказывания.
Тут нужно сделать очень существенную оговорку, объясняющую, почему мы считаем Файбисовича, пользующегося достаточно традиционными средствами, не традиционалистом, а новатором. Объяснение заключено в слове "высказывание". Файбисовича интересует не собственное высказывание, а чужое, и "возможность высказывания" он понимает как предоставление всему вокруг возможности высказаться. Себе же он оставляет другую возможность: услышать и зафиксировать. Автор не перестраивает реальность в соответствии со своей внутренней жизнью, он как будто отказывается от внутренней жизни ради ничем не замутненного наблюдения. Это очень серьезный риск, ведь нет никаких гарантий, что услышанное окажется значительным, стоящим усилий.
Искусство Семена Файбисовича кажется опытным полем, где жизнь испытывается на возможность живописи. Область испытаний расширяется с каждым новым этапом, с каждой выставкой, но вовсе не за счет перемещения блуждающего внимания. Оба пространства – жизни и живописи – всякий раз вступают в новые отношения, перенимают чужие свойства и как будто заражают друг друга чужеродной энергией. Задачи художника постепенно меняются, становятся более изощренными, не вполне объяснимыми. Вслед за полным исчезновением, как бы истаиванием манеры, истаивает и предмет изображения.
Всё и начиналось когда-то с отражений, бликов, теней, но как раз они изображались явно и вещественно. Работа с отражениями давала новые оптические возможности, а попутно всё более наглядным, материальным становился объект наблюдения. В какой-то момент усилие зрения стало казаться чрезмерным, наглядность объекта уже не требовала такого напряжения. Зачем эта сверхпристальность? Может быть, для того только, чтобы заметить расходящиеся швы видимости, оче-видности. Заметить, как очевидность обнаруживает свою условную призрачную природу, и передать это пластически. В работах последних лет с реальностью происходят странные превращения, направление взгляда теряет определенность и как будто расслаивается. Один совершенно новый предмет всё сильнее занимает внимание художника: он не без успеха пытается увидеть собственное зрение.
Живопись Файбисовича отвечает на вопросы, которые сама же и задает: чтбо есть видимое и насколько оно реально? Насколько можно ему доверять? Ответы иногда шутливы, но всегда предельно добросовестны. И тема этого внутреннего диалога кажется неисчерпаемой. Изменение пластических характеристик следует какой-то перенастройке зрительного аппарата или даже постоянному совершенствованию самой зрительной способности. Зрение развивает возможности анализа и критики. Способность видеть становится особым способом мыслить.
|
