* * *

куда ходила по ночам, кого искала
своей честью, головою рисковала
искала демона, а он во мне, внутри
пускает кровяные пузыри
он изнасиловал меня, за сердце укусил
над пропастью, над кратером меня в горсти носил

ПРОДАВЕЦ И ПРОДАВЩИЦА

За товаром за тридевять земель отправился продавец с продавщицей.
За шелками, за испанскими сапожками, за золотой пшеницей,
за кружевами, за тюльпанами, за острыми ножами
Ехали ехали, шли, бежали, воду пили, хлеб ели без соли
Сквозь лес шли, по болоту, через поле
Ноги в ссадинах, в мозолях – не чувствовали боли.
Легли вместе, лежат, не спится, целует в глаза продавца продавщица.
"У меня было золотое кольцо, – говорит, – потеряла.
Ходила обалдевшая, как будто вышла из театра.
Страдала, плакала, как под плетью тирана.
Открой глаза, посмотри, меня зовут Катерина.
Катерина Каренина, девушка из Бреста.
Сбежала из секты, из Голубого Братства.
Полюбила тебя, только с тобой могу забыться.
Только с тобой могу целоваться, нежиться, ласкаться.
Только к твоему могу прижаться сердцу.
Видели бы мать с отцом, что творю, дали бы оторваться.
Оторвали бы голову, волосы намотали на руку,
стали бы плетьми сечь, водить по кругу".
"За это тебя и люблю, – говорит продавец продавщице. –
За то, что все бросила, пошла за мной за тридевять земель, за три моря.
За это буду тебя хранить-охранять, гладить по волосам.
Буду всегда тебя рядом держать, водить по болотам, по лесам".
Снег пошел, лежат под снегом, Катерина шепчет:
Послушай, мой господин, мне холодно, замерзли руки, плечи.
Холодно холодно, сейчас заплачу.
Я плохая продавщица, не умею давать сдачу.
Мне любого жалко – и пьяницу, и оборванца.
Не умею деньги считать, монеты проскальзывают между пальцев.
Алексей, Гавриил, Василий... не помню, как тебя зовут,
не отворачивайся от меня, не бросай меня здесь, меня черные звери растерзают, разорвут".
"Я не брошу тебя, мы всю жизнь будем торговать снежными кружевами,
ледяными подковами, ветряными жбанами, градовыми кошельками.
Станем брать золотыми рублями.
Только обещай, мы не будем с тобой никогда целоваться.
Нужно уже вставать, просыпаться, встряхнуться, выйти из-под снега.
Нам еще долго идти идти – полвека.
По кругу станем бежать, как белки.
В темноте: никто нам не поднимет веки".
.....................................................................
"Меня зовут Катерина. Катерина Каренина, девушка из Бреста.
Ты и не заметил, как я стала твоей невестой.
Я никуда не пойду, не сойду с места.
Жизнь побила меня – уже лишилась перстня.
Твои губы забрать у меня никому не позволю, баста.
Алексей, Гавриил, Константин, как там тебя, не помню,
я тебя у тебя куплю, на любви не сэкономлю.
Отдам доллары, золото, драгоценные камни, все до последней копейки
Буду держать тебя в руках, под сердцем, в грудной клетке".

8 МЕЧЕЙ, 7 МЕЧЕЙ

этот текст я нашел случайно: на обратной стороне рукописи статьи одного из журналистов желтой газеты, возможно, он конспектировал чью-то лекцию или рассказ,
почему-то я повторяю эти слова до сих пор:

болезнь, травма, плохая новость, конфликт,
кризис в отношениях, потеря, однако состояние временное

это событие, предотвратившее новые знакомства или
непредвиденное событие

объяснение: эгоистичная личность или дурная новость,
разочарование, боль, растрата средств или потенциала

разрешение: те же дурные намерения, но в большей степени

клевета, планы, которые могут рухнуть, досада,
чрезмерная неуверенность в себе, нестабильность в делах

8 мечей, 7 мечей

РОМАНС

всегда боялся быть пошлым
витя гладнев, 14 лет повесился на ремне
перед смертью нарисовал огромную 2 фломастером
на обложке учебника по химии
химичка, старая коммунистка, плять, шестьдесят лет, никак не уйдет на пенсию
дома столько проблем, трудно ходить по школе улыбаться
витю жалко, не пил, не курил, думал
подумаешь, не знал фолиевую кислоту
кто её знает
как-то страшно, чувствовал, что делать
как завязывать петлю, куда прилаживать, как надевать на шею
может, это всё в крови, заложено в генах, инстинкт смерти
химичка по ночам мучается, себя ругает:
старая дура, зачем упёрлась, умный мальчик, немного вредный
сама теперь не вспомню, какой была в его годы

МАША И ГЕОРГИЙ

Георгий идет с топором и маша идет с топором
сладко идти вдвоём
была ли маша счастливой, была ли она
трудно подробности такие разглядеть, выглядывая из окна
между машей и окном стена.

А.м. гоцци говорит говорит повторяет:
каждую ночь сорок планет сходят с орбит, летят, взрываются, сияют
маша, возлюбленная моя всему этому верит
она всё умеет: шьёт, кроит, вшивает в подкладку подругам соль и перья
постирает так, что чёрное станет белым.

Русская маша идёт, не поворачивая головы
встаёт, как будто на пути у неё нью-йорк
потом бежит, мечется как бьорк
а город-призрак подкрадывается с разных сторон
наклоняется над ней стоэтажный аль рашид гарун
в каждом окне сто бесов и сто желчных старух
попробуй успеть начертить мелом пантакль и круг.

Осунулся георгий, стал больным, маша летает над ним
машет мужу, зовёт за собой
говорит: сладко летать вдвоём
он отвечает: спускайся скорее вниз
мне не уснуть без тебя, не закрыть глаз
нас допустили друг к другу только один раз

ДВЕ МАРУСИ

придя домой, маруся отравилась
на пол легла, уснула, в лице изменилась
стала другой
лежит, не шевелит ногой

придя домой, маруся родила
как лошадь, стоя, закусивши удила
залила кровью коврик, одеяло
как на посту солдат стояла

придя домой, маруся постирала
отчаянно, как че гевара
надела бусы, сделавшись больной
как петлю из веревки бельевой

я ей звоню, пишу, но нет ответа
маруся здесь, маруся где-то
в ста лабиринтах, тайниках,
в подполье, в бункере в тисках
но только не в моих руках

* * *

марья никитична поскользнулась, упала, ногу сломала
ногу и руку
молилась: "божья матерь, за что ты наказала свою подругу
рабу свою, я ведь тоже почти святая
никого не убила, не обокрала
(дальше идет жирная запятая)
я ведь даже словом никого не обидела
клянусь
после того как в детстве во сне тебя увидела
на истинный встала путь
сделай так, чтобы я была здорова
денег нет
не купить ни валидола, ни корвалола
а тут еще ногу сломала
как, объясни, доползти до своего подвала
я ведь бомжиха, у меня нет своего угла"
божья матерь смотрела на марью
как марья ползла

* * *

Как будто к свадьбе готовлюсь
прибираюсь, всё вычищаю, в душистой воде моюсь
расчёсываю, завиваю волосы

всё потому, что вечером придёт молочник
вышила цветами ему носовой платочек
голову потеряла, лишь выпила молока его глоточек

одну подругу ослепила, чтоб на него не смотрела
у второй перед носом хлопнула дверью
они все такие алчные, никому не верю

только я могу на него смотреть, к нему прикасаться
только я могу говорить ему: касатик
ведь все знают, что я красавица

самый огромный, бездонный жбан украла
будет литься в него молоко как из крана
не упадёт на землю ни капли, ни грамма.

* * *

Мифология, странная репутация, имена, которые неловко произносить.
Всё это надо как кусочек льда отколоть, проглотить, словно зародыш внутри носить.
Падают женские статуи, завёрнутые в шелка,
останавливая то голосом мёртвой матери, то визгом обиженного щенка.
Развлеки меня, отвлеки, трахни; не знаю, чего ещё хочу.
Вроде много желал, теперь даже не думаю о том.
Бредил матросами, ночным портом, огоньками, мерцающими за бортом.
Обольщённый французами, странствующим Жене с
мозгом шимпанзе в стеклянной банке, думающим желе.
Шампанское, чёрная кожа, томик Бомарше.
Фигаро здесь и там, Фигаро с тем и с другим.
Жан, прошу, исполни французский гимн, всё равно тишины не услышим, не устоим,
выйдем как Порги и Бесс в несмываемом гриме и со зрителями заговорим.

КТО-ТО В КОМНАТЕ КТО-ТО В ОКНЕ

в комнате:

Я расскажу о нищей царице, моей сестре.
О чем я еще могу говорить; об ином я могу только молчать.
Она летала голодная, исступленная, в мехах и серебре, и
сердце ее не переставало стучать.
Всю вечность за царственным ушком носила волос, цветок,
стрелку, повернутую на восток.
Все исчезло; остались только сладковатый запах и вздох.
Я остался один безумный, зачарованный.
Сумею ли все успеть, сделать правильно, не перепутать координаты, знаки, проекции.
Если смогу все исполнить, вовремя подхватить, перенести,
верю, что и себя уберегу, и остальных постараюсь спасти.
Находясь в предродовой графике, в позе льва, в пузыре, в свежей прорези.
Будто царский сын, последний, болезненный, почти мертвый.
Я не боюсь замкнутого пространства, могу находиться в нем часами,
жонглируя фамильными драгоценностями, родительскими голосами.
Жаль, что руки мои вывернули и связали.
Сладкий запах, пачули, цебетин от робких прикосновений, которых и не ощутить,
которых могло бы не быть, если бы успел о стены руки в кровь разбить.
Вчера я заметил – в моей короне много фальшивых камней.
Почти столько же, сколько в городе мертвых царей.
Капает капает голубая руда; не смахнуть ее с кончиков ресниц, с бровей.

в окне:

Можно увидеть весь мир, резко повернувшись на каблуках, открыв глаза.
Можно видеть царицу, просто стоять в окне, подходить к стеклу ближе, плотней.
Наблюдать нетрудно фосфоресцирующий воздух, заключенный в оконный провал,
километры трахающихся этажей, переходящих в подвал.
Я захлебнулся водопроводной водой, заблудился, рукописную карту порвал.
Мне не спрыгнуть, не ощутить земли; медленно замерзать между стекол;
чувствовать, как тает ледяная таблетка под языком, элениум, валидол.
Столько гадости в жизни – ветер, атакующие дожди, насморк, сквозняки.
Даже если поднять воротник, закрыть глаза, будешь чувствовать, как преследует тебя,
скользят по телу ее онемевшие пальцы, шершавые плавники.

ГРУЗЧИКИ И ТЯЖКИЙ ГРУЗ

они были любовниками, тамара тамара
я думала о них, когда шла на склад за товаром
они свели меня с ума, эта странная пара
они были любовниками, эти грузчики, эти твари
моя голова как пустая тара, уже освободилась от кошмара
от кошмара: демона вызываю, тамара
было время: отворачивалась, глаза опускала
не спасла меня сила валерианового отвара
они выходили из подсобки счастливые и усталые как после бала
пока я чеки выбивала, товар отпускала
я тряслась от их улыбочек, дьявольских оскалов
в душе моей, тамара, были щемленье и тоска
от того, что ты меня не любила, не спасала
а ведь я кассир, товаровед, завскладом – сейчас не прожить без блата
у меня пышная грудь, дорогие чулки, яркая помада
у меня высокая зарплата
но, оказывается, этого недостаточно, чтобы вырваться из ада.

ЭММАНУЭЛЬ И АВТОМОБИЛЬ

мы жили в очень дорогой гостинице
там был телефон и душ
горничная каждое утро вытирала пыль с подоконника
мы проснулись, георгий выглянул в окно и сказал
я боюсь; там, на улице – эммануэль и автомобиль
я никогда не видел их на улице, это конец света
к тому же ещё светло, ладно ночью, после двенадцати
я его успокаиваю: не бойся, это всё алкоголь
но он всё повторяет: эммануэль и автомобиль
я пошёл к консьержке, рассказал ей всю эту историю
я ничего не поняла, – она сказала
но всё будет хорошо, гостиница охраняется
за охрану платят кучу денег
никаких эммануэлей, никакой проституции
(будем говорить о негативных вещах открытым текстом)
хорошо, что вы встревожились, сообщили
вытирает ли утром горничная пыль с подоконника
есть ли графин с водой
хорошо ли спускается вода в унитазе
ей наплевать, что георгий в номере бьётся в истерике

дальше было вот что:
георгий сто раз повторил: эммануэль и автомобиль, – и
уснул
постучала консьержка, спросила: всё спокойно, никто не ломился в номер
волнуюсь, самой мерещатся эммануэли, автомобили
много позже, когда мы выпили вина, георгия развезло и
он сказал, что хочет ребёнка, и что в сердце его поселилась тоска, и
что сердце болит, а валидол – только обжигает слизистую, и
что мы никогда не выйдем на улицу,
потому что там очень яркое солнце, а мы здесь как на небе

ничего не видим

* * *

как от георгия, плять, убежать, унести ноги
родители умерли, предали подруги
в голове насекомые у меня, чёрные блохи
забери забери меня, самолёт, кругом одни враги; забери забери мои страхи
дайте мне валидол, бортпроводница
вертится мельница в моей голове, сыплется на жернова ядовитая пшеница
вертится мельница, копытами бьет кобылица
горю, как будто меня судит прокуратор
вижу летящего георгия в иллюминатор
цепи на его руках, на глазах пластырь
шепчет: выпрыгни, упади на землю, разбейся о русские камни
сделай именно так, доверься карме
будь горячей, решительной как кармен
но я уже ничего не боюсь, улетаю в космос
из ногтей моих вырастают голубые цветочки
на ладони шевелится компас
стрелка мечется в пластмассовой оболочке
отпусти, не гонись за мной, георгий
не опускай меня на землю, лётчик.

* * *

прости меня, бывший доктор ф.
за то, что болит голова
за то, что на левой моей руке
растет сухая трава
за то, что внутри меня пустота
за то, что сокровищница заперта
и демоны выскакивают изо рта.

АД ВО РТУ

мы как германский и русский солдат встретимся в аду
вот отекшие веки, морщинки и горечь во рту
в детстве: стрельбы в тире, танцы бальные, парные
всё чему меня научили: все мы немного собаки павловы
все мы собаки, волчицы, смертницы
никотиновый пар изо рта, как из пепельницы

не пойдем к голубым, дорогая, не войти в первомайский сад
где святые, как мертвые звери у каждого клена стоят

телефон разрывается, 16 октября
кто бы, кто бы, кто бы: не я, никто звонит
не говори, что я свинья
и без того голова нестерпимо болит
а ты, как вся русская литература
самогон, ацетон, политура
разбавляешь стихи, как по заказу кремля
не получая за то ни рубля

мы там встретимся, милая, в этом проклятом аду
я как вуду тебе говорю, я тебя сам туда приведу
в первомайском саду, с папироской горячей в зубах
на воздушных мостах
на горящих плотах
в самых страшных местах
замучаю, изведу

* * *

не могу понять, почему я так всех не люблю

своих бедных любовников
кто-то в могилке лежит
кто-то в космос в черной ракете летит
кто храпит, кто брюзжит, кто пердит
северный ветер их крутит
в обнимку, всем скопом вертит
моя мама их видела, она подтвердит

ненавижу бомжей, их когтистые липкие лапки
их бомжовскую еблю в парковой зоне прямо на лавке
их мокроту, вину за себя
рассуждения о фрейде, о кафке
о том, что алкоголь и любовь им вредит
моя мама им верит, она подтвердит

ненавижу челябинск, саратов, тамбов
эту русскую карту, народную правду, пути телеграфных столбов
не избавиться мне от оков, от окопов, снопов
рыбка, рыбка, хочу столбовой быть дворянкой
не хочу быть скотницей и дояркой
можно русалкой, баядеркой