|
Читая пьесы Наталии Азаровой, я невольно возвращаюсь к мысли о том, что если мир есть, он это самое "есть" определяет в себе вещами. Но что такое вещь — мне опять-таки неизвестно. В отличие от Расселла "идти" для меня также вещь, но не факт, поскольку "идти" происходит не только в представлении определенного рода движения (известно ли мне, что такое движение?), но и из того, как это движение формализуется веществом слова "идти". Вещи могут быть большими, превосходящими представление о размерах и длительностях, вещи могут существовать в областях, недоступных мерам.
Чаще мы узнаем вещи не из них (от них), но составляя паутинные карты траекторий их ускользания. Я думаю об этом, потому что в этот момент думаю о поэзии Наталии Азаровой. Иногда мне кажется, что порой, предлагая вполне опознаваемые ассамбляжи элементов, связанных между собой привычными отношениями, Азарова (словно отдаляясь и меняя оптику) останавливает некое время принятия "решения" (завершение стихотворения) и, выращивая в, казалось бы, давно остановленных значениях вещей новую недостаточность, останавливает время самого стихотворения и неуловимо переходит к другой "точке зрения". Т. е. мы видим всё "сразу", но в другой проекции, а точнее — в образующемся иными взаимоположениями контр-пространстве между смыслами, где, по Хайдеггеру, язык, не находя воплощения, но желая его, проживает моменты возможности полноты. Что возможно, мне кажется, и потому, что Наталия Азарова обладает иной мерой терпения, другим горизонтом ожидания и модусом вслушивания, в сфере которого любое суждение также играет роль некоего отражающего намерения.
Аркадий Драгомощенко
Читать азаровские стихи надо медленно. По нескольку раз. Они вроде переводных картинок, только бумажный слой снимается здесь не ваткой, смоченной в теплой воде, а сознанием подготовленного читателя.
Каждое стихотворение принципиально не выходит за пределы одной страницы. Его можно рассматривать, как графический лист.
Паузы между словами индивидуальны. Здесь нет шаблона. Возникает типографская каллиграфия.
Если внимательно рассматривать все стихи, то можно увидеть, что они, как отпечатки пальцев разных людей, всегда отличаются друг от друга.
Когда слышишь их в исполнении автора, то не представляешь себе, как это можно воспроизвести на бумаге, а когда видишь стихи в типографском воплощении, недоумеваешь, как их можно читать вслух.
Похоже, здесь работает тот же парадокс, что и у Александра Горнона.
Таинственным свойством поэзии Азаровой является предугадывание грядущих событий. Эти неожиданные для самого автора предсказания открываются post factum. Может быть, эти интенции будущего, как силовые линии, пронизывающие стихи, и предопределяют их неординарную форму.
Фокус азаровской переводной картинки еще и в том, что под одной скрывается другая, за природным ландшафтом — политический пейзаж, а за ним — трепепещущее магическое нечто...
Может быть, эта поэтика и могла возникнуть только в двадцать первом веке, когда все слова уже давно сказаны, и новый смысл возникает не в них, а между ними.
Взаимодействие семантических единиц, их притяжение и отталкивание занимают мозг современного читателя больше, нежели их утилитарный смысл.
На страницах этой книги Наталии Азаровой удалось поставить новый ментально-визуальный балет.
Б. Констриктор
|
