Евгений БУНИМОВИЧ

      Естественный отбор:

          [Стихи].
          М.: Владом, 2000.
          ISBN 5-93429-005-3
          Дизайн обложки Михаила Макеева.
          192 с.


ПОКОЛЕНИЕ

      А.Еременко

В пятидесятых –
                            рождены,
в шестидесятых –
                            влюблены,
в семидесятых –
                            болтуны,
в восьмидесятых –
                            не нужны.

Ах, дранг нах остен,
                        дранг нах остен,
хотят ли русские войны,
не мы ли будем
                        в девяностых
отчизны верные сыны...

    1982


ЗАЛ ОЖИДАНИЯ


    КУДА ПОДЕВАЛОСЬ ПРОСТРАНСТВО?

          И вновь в Москву на недолгие вакации воротился интеллектуальный культурист постмодерна, методично осваивающий дискретные структуры бытия.

          Некогда, еще в некотором царстве предыдущем государстве, лет эдак двунадесять назад мы были молоды и часто встречались, обитая в соседних типовых ячейках социалистического общества на краю московского зюйд-зюйд-веста. Помню однажды в не очень студеную зимнюю пору я вышел от него и сел в автобус.

          Между нами была всего одна остановка, но в ней как в компьютерных байтах спрессовалась вся бесконечность отечественных пространств.

          Сперва – обшарпанность параллелепипедов его микрорайона #17, затем – хваленая бескрайность снежных полей, вдруг – церковь на холме, вновь белые плоскости равнин, леса и перелески, и наконец – те же параллелепипеды, но в ином беспорядке. Мой микрорайон #3.

          Казалось все это – мирозданием.
          Им и было.

          И вот теперь мы снова встретились, давно не соседи, не земляки, и даже не совсем чтоб соотечественники. Между нами – полглобуса, а вот ощущение пространства – исчезло.

          Куда же оно подевалось?

          Мы начинали в период агонии коммунистического мифа под смачные однополые поцелуи генсеков, когда российская поэзия была четко разделена на два потока – на поэзию официозную, с необходимостью говорившую ДА окружающему вялотекущему идеологическому абсурду и поэзию диссидентскую, с той же обязательностью хором говорившую НЕТ. Самые талантливые наловчились так говорить ДА, что сквозь него просвечивало НЕТ, но и они не замечали, что вынуждены работать в заданной плоскости меж навязанных полюсов.

          "Новая волна", "другие поэты", "параллельная культура", "граждане ночи", "советский андеграунд" – как только не назовут потом поэтическую генерацию рубежа восьмидесятых, попытавшуюся вырваться из сильного магнитного поля с его четкими плюсом и не менее четким минусом в другое измерение, туда, где объем и новая степень свободы.

          От пресловутого ДА и НЕТ, от хрестоматийного ЧТО ДЕЛАТЬ? и КТО ВИНОВАТ? – к универсальным, последним вопросам бытия, вопросам внутренним, ибо, как заметил еще Лев Толстой (цитирую, разумеется, не по первоисточнику, а по какой-то давней заметке не помню о чем) – настоящие двери для решения вопросов открываются только вовнутрь.

          Такова этика, но была и эстетика. Конечно, саму ПАРАЛЛЕЛЬНОСТЬ тогдашней "параллельной культуры" имеет смысл трактовать не столько по Евклиду, сколько по Лобачевскому, когда через исходную общую точку проходит не одна, а бесконечное множество параллельных прямых. В этом объяснение бурного возникновения различных школ внутри "новой волны" 80-х, и неизбежность их распада, столь явная сегодня.

          Но вернемся в исходную общую точку.

          Это была попытка узреть новую гармонию в растерянности и хаосе, во всей разнородности и разномасштабности окружающих объектов, поиск иного взгляда и метода описания. Сгущение и дробление смыслов, уплотнение пространства и времени в текст, поиск метакода мироздания – замах воистину вселенский.

          Заметим в скобках, что именно в это время появилась фрактальная геометрия Бенуа Мандельброта, талдычащая практически о том же, поразившая воображение ученых почти пугающим ощущением новой гармонии в хаосе, но при этом абсолютно недоступная пониманию отечественных интеллектуалов-гуманитариев, со времен первого царскосельского лицейского призыва неизменно гордящихся выпускным нулем по геометрии.

          Однако тут нахлынули на нас общеизвестные демократические перемены, всех постепенно напечатали и оценили, появилась критика, вписавшая всех и вся в контекст, коим заниматься куда приятней и полезней, чем ковыряться непосредственно в тексте, и постепенно нам недвусмысленно объяснили, что все мы – интуитивные и стихийные постмодернисты, уловившие его универсальные идеи в воздухе времени...

          Постмодернизм, ставший новой столбовой дорогой постсоветской литературы, оказался необыкновенно удобным для массового автопробега в силу не то полной амбивалентности правил движения, не то – отсутствия этих самых правил. К тому же, столбовая дорога постмодернизма не требует смены колес на границах отечества, в отличие от дороги железной, которая у нас всем известно на что именно шире.

          Обнаружилось нечто со всеми удобствами – не только для критиков, но и для авторов. Пандемия диагностированного у всех поголовно постмодернизма, всемирный расцвет которого с неизбежностью законов искусства совпал с его же кризисом и многократно констатированной смертью, позволила все вписать и подверстать в культурный контекст стран Большой Семерки. В результате каждый российский участник смог успешно выступить как в обязательной, так и в произвольной, но по-своему тоже обязательной программе хоть какого-нибудь международного фестиваля или симпозиума, акции или презентации, артефакта или инсталляции, хрестоматии или антологии.

          Авторы стали работать непосредственно для кафедр славистики различных университетских центров, как российское кино работает ныне на отборщиков международных кинофестивалей. Кто хоть раз читал лекцию в одном из таких университетов (а кто хоть раз ее не читал?) прекрасно знает, что занятие это весьма специфическое.

          Ибо информация, как всем известно, растет по экспоненте, стало быть читать, а тем более – вчитываться нет ни времени (пока дочитаешь – удвоится), ни смысла (пока поймешь – удвоится еще раз). Литература, да и вся культура, становится знаковой. А знак ПОСТМОДЕРН – универсален, он не требует ни перевода, ни пояснений. Как пиктограмма. Паркинг, аптека, вокзал, почта, кафе, телефон, душ, туалет, постмодерн.

          Короче, покойник-постмодерн жив-здоров и очень даже в недурной форме, чему свидетельством сама многократность констатации того, что он дал дуба. Меж тем как молодость прошла. И вот это уже действительно – медицинский факт, который как на лице, так и за/под лицом. Молодость прошла вместе с ощущением общности пути и вселенским замахом. Способные еще что-то ощущать ощущают хаос и растерянность безо всякой там новой гармонии. С некоторой оторопью глядя вокруг, замечают, что первое поколение свободы и демократии – это не про нас. Скорее мы – последнее, замыкающее одновременно трагический и фарсовый круг поколение советской поэзии. Все-таки мы скорее от тайги чем до британских морей.

          В воздухе нового, иного времени ощутима исчерпанность не только эстетики пресловутого постмодерна, но и этики неучастия. Выйдя в иное измерение, ощутив объем, так хочется найти в нем вертикаль.

          А как же микрорайоны #17 и #3?
          Казалось все это мирозданием?
          Или все-таки было?




ЛЕБЯЖЬИ ОСТРОВА

Сбивчивые сонеты



ЧЕРТАНОВСКИЕ ТЕРЦИНЫ



СТИХИ УЧИТЕЛЯ МАТЕМАТИКИ,
написанные во время проведения контрольных работ

Окончание книги "Естественный отбор"                     

Вернуться на главную страницу Вернуться на страницу
"Тексты и авторы"		 Евгений Бунимович Естественный отбор
Copyright © 2001 Евгений Абрамович Бунимович
Публикация в Интернете © 2001 Союз молодых литераторов "Вавилон"; © 2006 Проект Арго
E-mail: info@vavilon.ru