|
Тост I
1
Я пью кампари за все, в чем винили меня.
За мнемозы в салоне авиалайнера,
за невроз и военные астероиды.
За жокейские слаксы из ткани виниловой,
за мегаполиса смог, выхлопными воланами
стелющийся, и за шляпку тирольскую.
2
Я пью себе за беспорядки колониальные,
за микроволновую скуку богемную,
за буржуазный уют с покрытьем тефлоновым.
И за из-под ног уходящую траурным валиком
почву нашей интрижки с тобою, Герника,
где перегной вперемешку с флоксами.
3
Герника, в звездный наш на окраине кампуса
создали мы наслаждения зону оффшорную,
в стареньком трейлере ведя уединенную.
A la корабельный кок на кособоком камбузе
стряпала ты салат с дыней и корнишонами
и с голубой солониной из классика орденоносного.
4
Местные асы магистратуры и соискатели-
бакалавры снабжали нас дозою мескалина и
марками кислоты или экстази таблетками.
Рядом искрило море катодными электроскатами.
Возле кадок с карликовыми эвкалиптами
вечерами впадали мы в эпилепсию
5
поцелуев с процентом токсичности повышенным.
Я разгадывал губы твои как задачник сфинкса и
доставал твои удаленные миндалины
тренированным языком, образцово вышколенным.
Я пью за то, что вызубрил патафизику
флюидов слюны твоей с хмелем ментоловым,
6
c привкусом чупа-чупса, смоквы иль чизбургера,
или кебаба – от дневного меню в зависимости...
Остается подвергнуть психопатализу точному,
отчего в нас вонзилось так – зубочисткою
в кариес – разлуки долото незавидное...
Здесь прошелся тайфун
селевый поток
локомотив обесточенный.
7
Здесь прошелся секатор газонокосильщика,
на корню зачищая нашей страсти растительность,
основательней твоего депилятора.
Взяли мы расставания ссуду посильную
на музей нашей связи, где ждет посетителя
тысяча пятая боли колонна с пилястрами
8
боли, каннелюрами боли, акантами
ее же. Если музей будет нерентабелен,
то водородная блямба, пимпа нейтронная
иль гексаген забвенья займут место вакантное
силы, его разрушающей, лишенной ориентации...
Боль так и останется нетронутой.
9
Пята ахиллесова повседневности
нашей – ее медленней ниндзя темп черепаховый
и хроническая недостаточность фабулы.
Мы растормозили ее бессюжетность внешнюю
небезопасной сексуальности перепадами
от пика самоотдачи до взаимной антропофагии.
10
Ты косметикой горя себя штукатурила,
подводила контактные линзы бесслезные,
красила волосы безучастности перекисью,
всех возрастов безупречная натурщица,
шнуруя фуфайку с кислотными блестками,
обзывала себя нарочито "старою перечницей".
11
Пью за то, что мы благодаря мастеру
дел абортных не обзавелись потомками,
и нашего не-приключения загогулины
не наше дитя замарает грунтовкой фломастерной.
Alas, мы воздвигли деревню потемкинскую
общего языка любви на вавилонском гумусе.
12
Мышьяком, конфитюром или кураре отравлены
стрелы амура с древком бамбуковым, –
износоустойчивость их гарантирована.
Их попаданье, известно, чревато травмою,
от нее не укрыться и в болеубежища бункере,
и в кладке берлинской стены, и в руинах античности,
13
в ее глиптотеке с гегемонией неподвижности,
и в гудроновых джунглях с мигалками-семафорами,
и в содома ста тысячах дней на бондажа привязи.
От нее не укрыться – и чтобы на ход ноги выжить бы,
за тобой хоть на край я пустился бы в марафонский бег,
но нет между мной и тобою дистанции спринтерской.
14
Как ни странно, и боль бывает пороговой.
Личины червя, саламандры, пичуги, хариуса
позволят пройти все уровни боли-матрицы.
Но коды доступа к выходу запаролены,
и взломать не удосужились хакеры
систему защиты нашего романчика.
15
Мы ошибка-2000 в глобальном компьютере.
Мы из-за дефекта растра расплылись на плоттере.
Мы среди призеров разлуки лишь выскочки...
Мы в студийной записи на автопрогоне сплюснуты
в такую провальную программу пилотную...
Ее даже с купюрами в эфир публичности не выпустят.
16
Нас не выпустят в блиц-интервью на подиум.
Мы с тобою, как топ-мотылек с шоу-ментором,
не растрезвоним orbi свой опыт болезненный.
А тебе мечталось, что в блокбастере подлинном
(не в малобюджетном) мы взлетим беззаконными кометами,
бетонными голубками сквозь эратосфер лезвия,
17
в космопарке античности, где вазелин и вакуум,
мы эроса и антероса изучим фарватеры,
в рудниках Эронии обоснуемся на велфэре.
Экспедиция наша с мытарствами и бивуаками
вряд ли будет устелена комфорта сахарной ватой,
и самим себе в назиданье мы анабиозу подвергнемся,
18
или двойней пришельцев-инопланетян из комикса
в криогенной камере мы заморозимся
за звездолета термостойкой обшивкою...
Вспомню все это с иронии коликами,
возьму кальян с анашой доморощенной,
затянусь в позе многоканального шивы – за
19
триллионы нулей, прокручиваемые холдингом,
за серийного мачо, накачанного анаболиками,
за беженцев лагеря́ с микробами патогенными,
за дыру в геометрии между пери и хордою,
за кормление тамагочи суповыми наборами,
за сварку реальности хоть автогеном бы –
20
но не за тебя, не за тебя, Герника.
Тост II
Пью кампари, Герника, за паденье
цены́ на баррель персидской нефти.
За обсидиановый наконечник.
За глобалистов буйволово упорство.
За тебя, председательница оргий.
Для твоей юности охламонской
я та еще повитуха, параклет еще тот.
В той столице цитрусской
криминально-культурной
ты по молодости погромыхивала
нище-богемной прохвосткой,
пахнущей эдипальным,
нескладными амурными триумфами
(многочисленными
и бестолковыми),
плохим алкоголем,
табаком дешевым,
кисловатой спермой
сорокалетних неудачников
и чем-то неимоверно притягательным.
Тогда свой нос обдолбанной мегеры
(манерно выгнутый
американской горкой)
ты индифферентно вертела
от меня. А я, будучи
много что перевидавшим
незавидным везунчиком,
тебя журил за непослушанья
тонизирующую шипучку.
И прознав – из тебя ситуации
(пещерной – и ладно)
выхода мне и задаром не надо,
я карантин своей пустоты
в интернате твоей пустоты назначил.
Тост III
Пью кампари, Герника,
центнер тебя центонов
опредмечивая в нетто
третьего тоста,
толкая кому ни попадя
курьезнейшую из историй
об искуснейшей интифаде
нас, голубков бетонных.
Тендер с пятнами
от солярочных топлив
доставил меня прямиком
в поселенье кисти Пантормо,
чей комендант в сусловом чане
порномафией утоплен,
и вдова его донор Анна –
в пип-шоу теперь топлесс.
Меня делегировали разгрести
криминала авгиево стойло,
золотарем истории
ее канализировать отходы.
Выдали на склад-базе
фантомаску выделки поточной,
гипфелю бородки
позавидовал бы мефистофель.
Спецагенты династии ХХХ
зарезервировали столик
для нас в одной из лояльных
к левопорядку тратторий.
Нуждалась твоя тальма
в экстренной штопке.
Мозельского бутылка
ожидала фигурный штопор.
Не годный даже на бону
местного гельда стольник
я потратил на кнели
с капустой пастозной.
О демонизме рынка
ты ангельским тоном
рассуждала. Товара фетиш –
опасный, по-твоему, тормоз.
Льстило тебе мусолить крамолу
и ниспровергать устои,
о всемирном комплоте
походя тараторя.
Подобно кумирам – панчо вилья,
че гевара и тони
негро – ты полагала рубцы террора
леченьем медикаментозным.
На планете Эрония подзуживала
к стачке докеров портовых,
сколиозных лишенцев вербуя
за веленевые листовки.
Наболтала фермату шифровки.
Слизало тебя пассажиропотоком,
среди бумеров не догнать
бумеранги пустот тво-
их. Кто ты в итоге? – фрагмент
незнанья или метопа?
не наложенная епитимья?
фаллоимитатор? никто ты?
Где ты в итоге? Твое положенье –
любому полу и ложу антоним.
Долго была ты регентом
охраняемых территорий
моего старательства, интереса,
стрессовой боли фантомной...
Сделать из нас разлуки шестерок –
из ряда вони жестокость.
Инопланетчиком будь я захвачен,
полицмейстером арестован,
и подвергнут допросу с пристрастьем –
"где ты?", "кто ты?",
я кокситы тоски подбавлю
в гипериронии топку:
"Разве я цербер нравов,
сестре своей сторож?".
Тост IV
1
Пью кампари в афростандартной гостиной
за тебя, Герника Гвиницелли,
за твоего самого-самого гостию,
нулевку груди и клоны ресниц твоих.
Ты янтарная мулька, в кулон запаянная,
видно, из фальконета иль бластера
ты выстреливала мне в затылок
обоймой соблазна.
2
За тебя, Герника Гвиницелли,
за твою алебастровую эпидерму,
аппетитней венского шницеля,
за истерик твоих эпидемии
и за обостренья моей обсессии,
измеряемой скукою – киловаттами...
За то, что в тубе страсти всесильной
мы тыркались кротами.
3
Ты была только телом, тестом, машиной
тестированья и производства желанья,
расточенья его, и кокетства мастерского, –
то давила топорно на жалость ты,
то доставала обид кадрилями.
Я тебя растрачивал такими масштабами,
что укатать все-таки умудрился
любви машину.
4
Повороты логического ее диска
приводят, известно, к травмы повторам,
но мы предсказуемой афродизии
разнообразили комбинаторику.
С гонором подопытных кроликов
мы друг другу рассказывали каждым вечером
о своих экспериментах с Эротом,
едва ль достоверных.
5
Разработав ласк арсенал словесный,
мы позиционной эротики тренинг
отвергли ради сессии откровенного
о своих желаниях говорения.
Ты излагала доктрину публичности,
развлекала придумками о пертурбациях
твоей близости с велоболистом
в холле турбазы.
6
Говорила, укладываясь феном,
что борцы сумо или бойцы якудза
в ночных мечтах твоих в стиле фэнтези
влекут, заарканив, тебя на экскурсию
в эдем извращений, нисходящий террасами
к полчищу самураев из Куросавы, – там
все телесное отдает померанцем
и пропитано кюрасао.
7
В райке фантазии ты прокручивала слайд-шоу:
мой дуэт с чернокожей разносчицей пиццы,
всё как в плейбое, с агавой, ара и артишоками,
черно-белая пара слипается рапидом, – как
две реляции в канцелярском бюваре, – и
я поглощен ее голенью и лодыжкою
с кожей, смазанной ароматической ваксой,
ванильнее шоколада.
8
Ты нас представляла ходящих по струнке
в содроганьях, в пип-шоу келейном,
ты носила ошейник с шипов гранулами
и шлейку с рядами заклепок никелевых,
а кляп ты скрутила из отрепья вискозного.
После чтенья "Терезы..." тебе приспичило
бичом, вымоченным в уксусе ежевичном,
получать удовольствий каприччо.
9
Пью за наш речевой акт бесконтактный –
заводило тебя моей речи дилдо,
умащенное скабрезностей лубрикантами.
Пью за глаз твоих камеры холодильные,
когда ты остывала льдинкой-карбидом иль
мантрой отыгранного наслаждения, –
и ты форс-мажором копила обиды,
запутавшись в такелаже
10
влечений, в снастях и вантах любовного жанра
с репризами присвоенья, разборок, –
мы были в желаньях безмерно жадными,
оттого антрепризу разлуки и заработали,
ты раскуривала сиквелу гавайскую,
дикообразничала, демоница брычливая,
бетель жуя, за женьжизнь со мной торговалась,
хотя всё шерри-бренди-брынза.
11
Мы с тобою прижимистые барыги,
скупердяи, собаки на сцене, скряги,
нас душит прошлого жаба, и брыжи его,
нас держит его же кронштейн кряжистый.
Мы стали на счетчик в книгу амбарную,
наша пеня друг другу достигла максимума,
и пора жгутом наложить эмбарго...
подвести баланс в балагане масок.
12
И шиной пора наложить мораторий
на политику обладанья, даренья,
и произвести сожеланий ротацию,
и обзавестись сожалений рентою...
Когда мне объявила о бойкоте-разрыве ты,
я остолбенел игреком запинания
и, как на шампуре ягня, воззрился
на новое пенальти.
13
С нету тебя изрешечу Эронии сопки,
в двигателе сгоранья прочищу сопло,
или оземь гряну изотоповым соколом,
иль взлечу в скафандрили из соболя,
или, махнув рукой, уступлю игры эстафету я
киборгу-сменщику именем абулафия
и приземлюсь осколком ядра у лафета,
и отзвеню осколком лафита.
14
Герника, мы Эронии рассекреченные агенты,
выбросим флаг цвета неги или индиго,
чао-какао, meine Liebchen Герника,
alles kaput, все до ручки кондиции.
Мне не нужны сверхзоркие диоптрии -
всюду видны метастазы твоего отсутствия,
я электризован им до последнего диода,
до распоследней сутры.
15
Догадаться, где тебя нет, мне помогут амфета-
мины, скука, коктейль пино-колада:
ты привидишься мне омаром, студнем амфибии
или рыбою-серцедером, что нос у пиноккио.
Я тебя съем – будь ты мениском, гусеницей
иль трепанированным аспидом,
но во рту останется твой фоторобот синильный,
меньше, чем пиксель.
16
Пробавляясь глюкозным сиропом и альказельцем
в компании забытой тобою муфты из нерпы,
я пью пузырьки той реальности сельтерской,
где тебя нет, не предвиделось, не было,
куда я рвану за тобой, только свистни мне,
но не свист, а скворчанье из прошлого фантарктики.
Я кампари заглатываю с галльским виски
в отчаянья целлофане.
Тост V
Пью кампари, Герника, за борьбу с.
С ожиреньем борются джогингом.
С жарой – глотком оранжада.
С першеньем вокруг альвеол – элитным аэрозолем.
С морщинами вины – омолаживающим кремом.
С жалостью к ближнему – презумпцией его жлобства.
С пониженным кислотно-щелочным балансом –
капсульным драже надежного средства.
С обостренным сердечным недомоганьем –
адюльтом с кем-нибудь из посторонних.
С неновизной амурных ощущений – щенячьим восторгом
перед необязательным и все же новым сексуальным контактом.
С идеологией, навязываемой властью, – готовностью
прогнуться в угоду господствующему тренду
без обременительных раздумий.
С композитами современности – навязчивым диссонансом
краснобайства, позерства и тебя, Герника.
Тост VI
1
Я залпами пью кампари
в афростандартной гостиной,
неухоженной, неопрятной,
где апатия мной достигнута
путем игнорированья
непрезентабельного интерьера
с пряжею арахнидов
на антресолях реечных.
Уставясь на стеклообои
бланжевой расцветки,
по привычке сервировал я
журнальный двумя кувертами,
забыв, что ты затерялась,
Герника, в интервале
страсти, в ее тайм-ауте, –
так философствуют кувалдами.
2
Все неподвижно: анемичны я сам,
время, шкаф, штанга,
грабштих, пыль и буссоль,
мяч, секретер каштановый,
колонтитулы подвесных потолков
с мелким кеглем
раздавленных насекомых –
словно там наследили кедами.
Все неподвижно –
но у контрразведки будто на ставке
твое отсутствие крадется
со шпионскою перистальтикой,
и на фоне статики
не ремонтированной гарнитуры
твое отсутствие – смерч
без тормозов и ступора.
3
Новостей спагетти мне поставлял
еженедельный дайджест:
в обзоре бюджетной возни
кто-то транш снова одалживал,
Фильтрационные лагеря забиты
повстанцами горной герильи,
тестируют их френологи
на родство расовое с гориллами,
чтобы федералы их интернировали
под эскортом немирных орков
туда, где после зачистки
им не пригодятся бинты с корпией.
La guerre comme а la guerre,
а в ситуации мира – басмой
с махагони подкрашивать следует
запаршивевших бассетов.
4
ЦУ как улизнуть от папарацци
предлагает экс-порно-дива,
концерн по сборке нейтринного интеллекта
взорван луддитами,
А на планете Эронии наш связной
провалил резидентов явку,
и на перевалбазу сатанинской диаспоры
Чужие нагрянули.
На разворот реклама бюро похорон
"Мопассан и Мопра",
люкс-могилы с душем и плитою
повышенной модности
советовала сексотрудница
приобрести по безналу
придирчивым и состоятельным
претендентам на эвтаназию.
4
Тебя, Герника, распознать в ней
было элементарно,
хотя ты химикалиями изменила
волос пигментацию,
но и хирургической корреляции
подвергнув коробку
черепа, ты все та же дурочка-вамп
до накладной родинки.
Темперамента та ж импульсивность,
в лоб манера таранить,
тот же вязки ручной джемпер
из шерсти джейрановой,
та же уверенность, что не терпят
технологии досуга
суеты – потому так и затянулся
уик-энд твоего отсутствия.
5
Круче отбойного молотка
для нервных узлов и ганглий,
твоего отсутствия молох
один для меня притягателен,
и с болью в одном флаконе
взбаламучено любопытство
к обнуленью тебя кругом,
хотя вся ты – экстракт пыточный.
К перилам прилипла
безнадежности жев. резинка,
кто наплел, что отчаянья рацион
бывает дозирован?
По канонам цитрусской классики
меланхолии лярвы
всем скопом охотятся на меня
как загонщики и выжлятники.
6
Сифонит в меня твоего отсутствия
аэрозоль-ингалятор
до полной разблокировки
аппарата вестибулярного,
и боли единоборец, помесь
тяжеловеса, бэтмена и москита,
приемами айкидо на паркет
меня опрокидывает,
кладет на лопатки, заставляет
клоунадно метаться
наподобие лацци с шестом
или в цирке престидижитатора.
Я встаю на коленки,
и ксилитовый пузырь крика
вырывается изо рта аргументом
лопнувшего кризиса.
7
Из аминокислот боли
я складываю твой абрис,
но он отсекается сразу
цензуры внутренним лабрисом.
Все ж, несмотря на банкротство
политики обладанья,
в запасниках воспоминаний скопил я
сенсорные датчики
прошлого, – твои вещи, памяти
трофеи. За твоего гардероба
предметами я закрепил
инвентарные номера коронные –
тот реквизит, что исчезает,
себя исчерпав, в настоящем,
позволяет в нирванный виварий
прошлого юркнуть ящерицей.
8
В памяти я сохранил твой из каучука
каблук голландский,
в него вмонтирован миноискатель
массивным грузом балластовым.
В нем просверлена выемка
для нептуния аэроконтрабанды,
проплаченной спрутами атлантиды,
ее алчными аквабанками.
В памяти я сохранил твой баул
из хай-тех матерьялов
лакированный, с ароматом кардамона,
коллодия, пряностей,
его пульсарный замок открывался
без тактильного нажима,
я бы по чипам памяти мог
перечислить его содержимое.
9
Ты питала уйму пристрастья
к миниатюрным вещицам:
носила в комплекте маникюрную
бензопилку, и щипчики
для ресничных клонов с краплаком,
и стандартные наборы
эбонитовых подшипников
для подержанного космобоарда,
а в карамельной обертке
с изюмной кожицей презервативы –
добровольной аскезы твоей
доказательства от противного,
растормаживающие пастилы
и компактный электрошокер,
чтобы осаживать им
зарвавшихся клубных джокеров.
10
Пестрых флайерсов гербарий
и гелиевый баллончик
соседствовали с буклетом,
где одних стрип-моделей таблоиды,
по их силиконовым меркам
ты пыталась поправить фигуру,
очевидное не признавая –
что магнетизм гурии
тебе придавало именно
эфемерное телосложенье,
твоя визитная медкарта,
коктейль андрогинного и женского.
И осязанье твоей худобы
изуродовало опытней компрачикоса
мое воображенье, меня всего –
до молекул, до мозга костного.
11
Твой баул связан с воспоминаньем,
как пили мы капуччино
в траттории, содержащейся
двумя отставными путчистами.
Для храбрости, для куража
ты приналегла и на граппу,
осиротелый баул кантовался
на табурете грабовом.
Пробило меня ознобом
к цилиндру привязанного сипая,
когда ты обронила фразу
из мыльного палп фарса:
"Придется смириться –
тебе больше не принадлежу я", –
в резолюции этой сперва
я просек твое новое жульничество
12
с дальним прицелом – мной руководить
поводком коротким,
играя привязанности дистанциями
или влечений тросами,
но по мелочам догадался – ты давно
завизировала решенье
в своеволья саванны унести копыта
без моего ошейника.
Поздно я спохватился – поздно
тебе подпиливать копыта,
твоего терпенья красную кнопку
я чрезмерно испытывал.
Я понадеялся на кассацию,
встал перед тобой на цырлы,
но рерайтер моей судьбы
уже твой вердикт ратифицировал.
13
Тебя отличал сиамский,
с подводными рифами характер
с энергией сербской бомбистки,
секс рифмующей с терактами.
У тебя в загашнике не переводилась
истерики заначка,
твой бескомпромиссный кинизм
часто срабатывал детонатором,
ты не оставляла для обходных маневров
и видимости люфта,
считала, что маной искусственной
питаются все иллюзии.
Раздел жизненного капитала
ты потребовала скрепить пактом
о невозвращеньи с ужимками вицли-пуцли,
когда тот напакостил.
14
Как деклассированный люмпен
вострит на бомонд заточку,
из-под век я подкошенный взгляд
на бауле сосредоточил.
Этот предмет, зацепив зрачок,
стал концентратом моей боли,
поскольку размытый хрусталик
я не поднимал на тебя более.
Я воззрился на твой баул
как ягня на пенальти
новое, но забитое в те ворота,
что заперты намертво.
Явно некассовым сочтут и продюсер,
и синефил, и прокатчик
мой триллер воспоминаний о сумке твоей –
пусть ей икается.
15
Данный тост – некрослед твоего баула,
до него не дотянуться,
даже если послать за его износом
гермеса или анубиса.
Крутится мысль о твоем бауле,
тавтологиями покрывая мили,
вертится по катаракте круга,
по элеватору милки вэя,
кружится жужелицей в колесе
с дребезжаньем спицы,
скорпионом кусает себя за хвост,
хотя тот купирован.
Вещи твои набирают убытия вес,
как бетонные голубки,
они сгруппированы в риска колонке,
в исчезновенья рубрике.
16
Ты анархически отрицала
матримониальный кодекс владенья
телом чужим на правах
имущества безраздельного,
и утверждала свой иммунитет
к патриархальным догмам
верности, долга, обмена,
совместной заботой донорства.
И вовсе не тело, а вещи твои
еще будоражат мой гендер,
но пора от затхлости их
предохраниться антиаллергенами.
Стер я в мусорную корзину
до поры сохраненный мизер
сигнализаторов о тебе –
так расквитаемся с кумирами.
17
Сверх лимита растянут боли
резиновый эспандер,
ту реальность, где тебя нет,
бесполезно оспаривать,
ее руки, тебя прибравшие,
беспардонно стерильны,
не запечатать ее сургучом
и заклепкою стеариновой.
Но в инаковую реальность
нет ни перехода зебры,
ни экспресса, ни цеппелина,
ни транспорта подземного.
По ареальностям разным
нас крутит сегментами геммы
одной – на таких скоростях,
что ни боли, ни бо, Герника.
18
Ни бойлер ни боров ни бойня
ни бог весть ни больше,
ни бомба ни бонза ни бокс и
ни бонус ни больно ни,
ни бойся, прискоками йо-йо
мне за тобой не угнаться,
ты из другой хиазмы, параллакса иного,
из чуждой династии.
Я взялся за дайджест,
чтоб разрешить одиночества лемму:
экологи ради очистки среды
агитировали стать леммингами,
От партии вампатриотов баллотировалась
банкирша Батори,
отпрыску инородцев она резус крови
при знатной аудитории
19
сменила на требуемый нацией
и тем электорат завоевала...
Apropos, я получал тебя, Герника,
такими крупными авансами,
что мне без конверсии и отмазки
придется платить по полной
апатии паранормальным опытом.
И с той апорией спору нет,
что в эмтивишнике батт-хед я
не догоню тебя, пульчинеллу,
много, конечно, провальных эфирных времен,
но скучней нету.
Некредитоспособна твоя пустота,
судя по протоколам фискальным.
Пороха мне бы – тебя аннулировать
без чистосерного раскаяния...
Тост VII
Пью кампари, Герника, забредя
в этот район спальный,
самое мрачное чмо испытало бы аллергию
к его экосистеме.
*
Скинхэды и молодняк,
отбросы местного демимонда,
изблеванный средним классом ханыга,
неухоженные малолетки
с подозрением на многое
и несговорчивые старлетки, –
все они, как некогда мы с тобой, Герника,
походя взирают
на цемент Стены Смеха
в оспе граффити,
она размежевывает две
чахлые ветви власти
и выгодна только политтехнологам,
радеющим о спецэффектах либерализма.
*
"В этом местечке все районы серийны,
одной опцией мазаны,
приторочены к одной матрице", –
форсировала ты слово,
модное в позапрошлом сезоне
и тогда же затасканное.
"Вокруг море всяких там матриц
и батальоны охотников за ними,
ради длинной деньги готовых
зашибить любого,
приняв за матрицу-матку".
*
"Здесь нет места энтропии,
семейству ниобеи,
семиотическим тождествам,
мадьярской кислинке лечо
и мне. Вместо меня –
современность, доведенная до ручки
всей вашей кликой конкурентов бодлера.
Хорошо хоть наши истории
и без Клио закольцевались".
*
"Смотри, – хмыкнула Герника –
обезображенный бежевой
эмульсией биг-боард
с неуклюжими комплиментами
в адрес пейджинговых компаний,
их нерадивые пиарщики
даже не удосужились освоить
азбуку задуриванья и развода,
заодно с опусканьем,
запаренного потребителя".
*
Гавры-на-побегушках
по наркоторговой части,
прижученные с наличным товаром,
уже не толкают каннабианты,
а казеиновым клеем крепят
везде и всюду постеры
с термидором увещеваний:
"Возлюби гурманство своей грыжи
и атлетизм раковых клеток,
полюби подсознанья порнокультуру
с аладдинами солипсизма".
Тост VIII
Я пил бы кампари за нас, Герника,
не укради клара
кораллы совместного благополучья
у карла со склада
утиля. Я пил кларета релакс
под переборы клавиш,
западавших на гидродиске пилотном,
где полетел кластер.
Я уткнулся в бельмо телеизвера,
в его блеклый стеклярус,
в нем новостей зубастая паста
размазана по склянке
экрана. Неглиже кинескопа
акриловой кровью рекламы
переливалось: нескромный кадмий
крылатых прокладок
светился аквамарином
в тазобедренном окладе
красотки – на ней в Интернете
я б сделал закладку!
Бейбик-мультяш a la бэйвис
молочными деснами клацал,
требуя памперса панцирь.
Гугнивый слюнтяй осклаблен,
если подгузника демо-версия
вся в лакмусовых кляксах.
ПДУ тасовал телеканалы.
Декартезианский кладезь
минводы обогатит семейного
образцового клана
домашнюю рациональность.
Белой магии анклавы
исцелят от венервного напряженья,
венца безбрачия, сглаза
сеансами иглоукалываний
и тантрических эякуляций
или сиропом с уриной цезарки
и толченой скулой кулана.
А брокерская контора
по благоустройству кладбищ
еще наладить готова
в обход аудиторов клаки
спецпоставки реек, брусьев,
штырей и перекладин,
чтобы сколачивать стеклоплахи
для увеселительных закланий
узников совести и наслаждения,
если те амнистию клянчат.
Если не я, то кто тебе, Герника,
пришлет портфолио доклада,
как я уткнулся в бельмо телеизвера,
в его бель стеклярус,
или замкнулся в белье телеизвера,
где крахмал и стекла резь.
Моя демоница и коммунистка
с дипломной коркою бакалавра,
владела ты стадионной бранью
и площадным боем кулачным,
на гоблинских летучках ты слыла
говоруном из главных,
и на анархо-гремлинов митингах
ораторствовала складно –
оседлав свой конек утопий,
погоняла истории клячу...
Варьете спецслужб за тобой
учинило надзор негласный,
в мюзикле конспирологий
ты маскировалась то в гладко
отутюженный китель с шевронами,
то в шоколадных
полутонов бандлон,
то в камлотовых складках
кунтуш, и плакалась, что из трикотажа
у тебя ни кола нет.
Дай тебе воли жаровню,
жизнь свою запекла бы
с кардамоном радостного
равнодушья в кляре
приключений, саспенса,
спецэффектов, интриг первоклассных.
Ты зацепила меня прически
всклокоченной укладкой,
и хоть я зазубренные углы
исчезновенья тебя сгладил,
и на рецидив тебя обостренья
наложил пломбы заклятья,
и дырку в рогалике крика,
где тебя нет, заткнул кляпом,
но твое отсутствие свернулось
в блазированный калачик,
сбирая с меня мзду скулежа,
клаузул, отрезвления, кляуз,
паранойи, и мне – не угомонить
о тебе глумленья регламент.
В сберегательном банке боли
я замороженный вкладчик,
на депоненте скопил недостачу тебя,
вакуума накладку,
одиночества призрачный
капитал я сколачи-
вал, и сведен к знаменателю минуса
смысл калькуляций,
тобою заверенных и подтасованных так –
тут осеклась ты...
Так и сверзил меня в кювет
тобой запущенный эскалатор
безрадостности и невроза.
А кулинарных новинок лавка
на планете Эрония поместила
в своем прайс-листе коллаж из
деликатесов эронической кухни
всегда глазированных шоколадом.
И если бы не новинка –
предохранительный клапан –
то жировая масса
альбатроса или баклана
из поддона фрифрюрницы
все текла и текла бы.
Тост IX
Пью кампари, Герника, за то,
что ты под руку мне сказала:
"Назвался гвоздем сезона в аду –
так задиристо полезай-ка
в заполненный озареньем
бачок сливного абзаца".
Герника, мы совпадали в постели
как два ломтика пармезана,
как в лотке салата
сельдерей, и киндза, и
базилик, как в романе мандьярга
змея и мурена, как стрекоза и
термит из басни, и по трафарету
живого тебя отрезанье
для меня загвоздка,
на живодерне раз-два-терзанье.
По гарсоньерке афростандартной
я мечусь клин клином взад и
вперед, мимо все той же
синтепоновой лямки рюкзачной
оторванной, мимо филенок мебели
и коленкоров затхлых.
Хотя два часа дня, но как
депрессивный подросток, взятый
в меланхохота пароксизме, принимаю я
нету тебя и засы-
паю. Только консорциум сновидений
меня обеспечит займом
твоих эфирных теней,
привидений, иносказаний
тебя, – их взбил в гоголь-моголь
на внеурочный завтрак.
Поедая тебя, я произвожу с твоим
сытным эхом стыковку зано-
во, и ты из ниоткуда выдаешь
мне пинком резюме под зана-
вес, что пищевых отбросов любви
я пережевываньем занят.
Тост X
Пью кампари, Герника, за твои
силлогизмы задиристой ворчуньи:
"Я не очень жалую женщин,
в них есть много от ассасинов,
испуганных мягкостью кары
за несделанное преступленье.
Бывало, я с компаньонками
по амурному бизнес-плану
толковала накоротке
об их (иль моих) брачных
подвернувшихся вариантах.
Они, если честно, меня бесили
своею энергичной хваткой,
повторяя в один голос:
"Если поймала его на крючок,
надо следить, чтобы не сорвался".
Знать, женская сексуальность –
занудное крючкотворство,
въедливое цеплянье,
рутина привязанности
к заунывному спиричуэлс
кардиологической болтанки.
Знать, женская сексуальность -
просто заинтересованность в жизни,
более припудренной,
нежели им данная,
чаще подвергаемой техосмотру
и с глянцевым экстерьером.
Искренность – не из моих пороков,
и фривольностью я не грешна...
С изворотливостью аррогантной
я незадачливым ухажерам
забрасывала притяженья
блесну без крючка и наживки,
чтобы раскатанная пасть
мужского фантазма
опрометчиво промахивалась мимо
кассы меня обладанья
(пусть и опустошенной
не инкассаторами, а
моей же истерики налетом).
Мои отставленные партнеры
слыли – и по заслугам –
чемпионами звездной лиги
отъявленных мазохистов.
Они славили мое шефство,
мое падишахово самодурство,
легитимировали, не прекословя,
мои шерифские полномочья,
испытывали благодарность
к поощрительному топтанью
их апломба и самомненья.
Ты ж меня загонял в тупой угол
своим острословьем ультимативным,
не знала, чем тебя отвадить,
каким неприязни сертификатом
иль пререканием высоковольтным.
И дело не только в природной
моей неуживчивости, не только
в дурной сентиментальной жилке
иль в заниженной самооценке...
Дело в твоей профсноровке
довести меня до кипенья
раскаленней бойлера
с терморегулятором неисправным,
довести меня до трепыханья
неуправляемого антициклона,
довести меня до состоянья
асфиксии висельника из Эфеса,
довести меня до сумбура
неразгаданного чайнворда,
довести меня до диссонанса
самой себя и своей страсти".
Тост XI
1
Пью кампари, Герника, за не-компромисс
меж нами, достигнутый разве в мифе
о тебе, и профнепригоден, видимо, мист,
чей сглаз расквитал меня с кумиром,
2
то есть с тобой. Не раскусит полемика в СМИ
и дознанье межведомственных комиссий,
почему наших склок-и-свар застарелый комизм
раззадорили мы до ювенилий космизма.
3
На макроцефала нашей грызни нету громил,
приемами тэквондо чтоб ему вмеж вломили,
его устранением послужной не пополнит наймит
мафий, и урегулированием мирным
4
кислород ему не перекроет дальновидный МИД,
не тормознет его мент с дипломатичной миной,
на космодрома плато его не тронет термит,
его не слизнет мусоропровода алюминий.
5
Заряд нашей страсти аккумулирован вмиг
до испепеления без возможных ремиссий,
мы себя растратили на потогонный кишмиш
мести иль на маджонг неисполненных миссий
6
прирученья друг друга. Тверже, чем доломит,
конфликтный характер нашей любви; ее мину-
совую заморозку не прожарит электрокамин,
не прокалит вольфрамовых дуг выпрямитель.
7
Колумнист пройдется по нам, или брамин
не дозволит нам переливанье душ факсимильных,
иль, превысив понятных вполне ошибок лимит,
распадемся друг в друге финансовой пирамидой,
8
мне безразлично. Мне по барабану, глумись-
не-глумись, сохранит обвинительный акт фемиды
пункт ослепленья тобой, иль шоры тебя элими-
нирует славящийся дороговизной мистик.
9
Китайского производства брелочными костьми
брякнет наша борьба. Сколь иглы ее ни суммируй
и в ширпотребе бурбона ни растворяй тмин,
вытянем на сортировке нету для нас компромисса.
Тост XII
Я пил кампари в миноре,
наобум делая заппинг,
в компании телеизвера,
мерцающего по-хозяйски.
Теребя бронерейтузы,
моби-диктор пузатый
с микки-маузером в кобуре,
из мальтийского базальта
брошью, мозги фрезеровал –
как футу-турист сказал бы –
новостной индустрией,
жирующей на политики зигзагах.
Парламентский нагоняй
свежевыпеченный Тирано-завр
учинял, в рапсовом френче,
с турнепсовой плешью, мерзавец
по СМИ рейтинговым оценкам.
Производя бессрочные займы
для путан
артели вокзальной,
он скопил капитал и в виде
госпошлины запатентовал розарий,
где по ваучерам отоваривали
клиенты импортных казачек.
В токарь-шоу зоил театральный
интервьюировал исправно
исполнителя всех партий
в освистанном стерео-залом
моноспектакле "Бестии",
где продырявлен в Европу задник
революции цитрусской с ее белым
квадратным пейзажем.
И хотя из кожи вон лез
и подстраховался дизайнер
прострочить эльзевиром
заглавье поимпозантней,
но его для устрашенья
прибили к бизани
списанной галеры
папы мафии пизанской.
Знать, и та, и эта реальность –
только отсутствия форзацы,
твоего отсутствия, Герника,
я б скривился в пике абзаца.
На тебя забыванье я экстерном
выдержал экзамен,
но в телеизвере вижу одну тебя,
словно всучила ты взятку
зренью, и тебя миражирует
пустое множество мозаик,
иллюзион твоего изображенья
на паузе замер,
ты то под фатой,
то под морганою исчезаешь,
я переключаю каналы тебя,
наобум делая заппинг.
Тост XIII
1
Пью кампари, Герника, и, не глядя на роллер,
нигде засекаю твой мелированный локон,
ведя сам с собою коллоквиум о росте
апатии, об абстиненции, похоти, скуке, ломке.
2
По телеизверу лидер коалиции экологистов
ратует за права депортированной одиссельди,
заняты втуне прочесываньем и зачисткой
два-три танка среди тонированных сепий
3
пустыни. Оглашает цитрусского вече спикер
коммюнике о купюрах в государственном гимне
и строгий наказ – лазурь мессианского шпига
добавлять в цитрусской словесности гирос.
4
Переведен голкипер истмийской сборной
в опалу одной из штрафных секций,
в опаре страсти сын миллениума болен,
у него на кардиограмме кураж сердца.
5
В трудовой колонии отснял стрингер,
как депортированным ростоманам и фрикам
по случаю легализации всенародного наркотрипа
выдали внеурочно спецовки из фриза.
6
Так, разбавляя кампари телекартинок сидром,
перематывая на старт своей жизни титры,
я просиживал минус часы тебя в солипсичном
размышленье о неутешительной перспективе
7
заказать надувную, из латексу, куклу
или био-эрзац из древнейших гильдий,
но частица "нету тебя" осклабилась акулой,
растворенной во времени формальдегиде.
8
То, что нет твоей клипсы из плавкой стразы,
то, что нет твоего мальтийского монисто,
во мне вызывает обостренье сатириаза,
или нет – трансцендентную астению.
9
Тебя недостача – действеннее виагры,
зияньем тебя эрегированы пространства
возле и после... И до обидного тривиален
выход любой из разлуки транса.
10
Нигде я перебираю жестами сюзерена
твои с растушевкой мелированные кудри,
видно, пожизненно я посажен на ренту
обожанья их запаха миквы и маракуйи.
11
Обожанье тебя не спугнуть иеремиадой,
его не задобрить страданий суммой солидной,
не вытравить ни ипритом, ни аммиаком,
от него не нырнуть на нет рапаном или полипом.
12
Для голосования против него нету кабинки,
его не залить свинцом, олифой иль смальтой,
и терпеть, похоже, пока в рот не забили
топинамбура земляную массу.
13
От обожанья тебя не скрыться ни в ромбе дзота
прошлого, ни в будущего амбразуре,
ни в пустыне, где ни кочевника, ни дромадера,
ни в телеизвера пасти, по-раблезиански разутой.
14
Телемагазин предлагает уцененные метизы,
форсунки, из дерева гринго модель каяка,
гимнастические снаряды от ревматизма,
лазерный меч с пластикатовой рукояткой.
15
В продаже чабрец, помет ибиса, почечуи,
сулема, долгосрочный запас гербалайфа,
теокассеты с римейком "Шестидесятое чувство"
и армированный бочонок малаги.
16
Дискант диктора обращен к "нету тебя" абоненту,
зиянье тебя везде без каких-либо паллиативов,
если нету тебя сейчас множить на вовсе тебя нету,
все равно нулю равен эффект кумулятивный.
17
Пока нету тебя не развеет тайфун, торнадо,
пока нету тебя не слежится в грязи, в компосте,
я работником буду на нету тебя комбинате
и во время брифинга жизни, и после.
Тост XIV
Пью кампари, Герника, забредя
в этот район рабочий
и примостясь в этническом шалмане,
где на пластикате тарелок
размазывают клейкую массу –
по вкусу фалафель
с прогорклой питой,
с отрыжками шаурмы
и мешаниной порея.
"Под каким соусом
подать современность,
под барбекю, карри
или маринадно-чесночным?" –
прокартавила свои дифтонги
Герника, и я моментально
обернулся. Никого.
Только разморенный духанщик.
Местной антисанитарии
поставил бы пять баллов
и придира цистолог.
В плевательницы заглядывать
не рекомендую.
*
"Согласись – ты сюда
забрел, чтобы
заново изобрести меня
и современность", –
заслышал я, Герника,
твою непрошеную картавость
и ничего не испытал,
ничегошеньки, кроме
мягкой пушистой ностальгии,
по инерции принятой за
депрессивную скуку
(и нам, невеличкам,
свойственно заблуждаться),
и отмел я ее улыбкой
стареющего мальчугана.
Я сильно сдал за эти невзгоды,
и к этому приложили
руку и ты, Герника,
и твое отсутствие
в макросной мере.
*
"Пополняй современности
ипотеку ерундистикой,
накопленьями пустяковин:
купчими суверенности
и аккредитивами задора.
Современность тебя вряд ли
сделает ликвидным,
прилепит ли к
функционерской кормушке,
превратит ли в
бизнес-плана аппендикс,
посадит на обезжиренную диету,
все под хвост Бахусу
спустить заставит,
переведет на щадящий
режим отторженья,
взгляни без дозы хоть раз
на ее издержки".
Тост XV
Пью кампари, Герника, за так.
В 90-ые разросся
ресторана "Миллениум"
шлакоблочный акрополь,
взгроможденный
призматичным торосом
над фешенебельным
котлованом-курортом.
В него вложенный капитал
достиг оборота
приличного при катализе
небольшого террора,
когда много групп
оппозиционной крови
ушло в истории
турбулентную воронку.
А после реформ позволена
гомеопатия фронды,
работай себе либералом
на два афронта.
Трудно тут контингент
чем-нибудь опорочить:
здесь каждый стригольник,
урка, погромщик,
по нему плачет электромебель
или гаррота.
Полемизируют, как нам
Цитруссию обустроить,
корпулентные апаши
из десяток неробких
и на одной виагре
услужливые геронты,
в каракуле и канотье
цыганские наркобароны,
отставники и особисты,
нюхающие туберозу.
В папоротниках вольера
натурализованы тролли,
на глазах заказчика
их крошат в профитроли –
физиологией кухни
я чуть-чуть покороблен.
Майстер Генрих, с тантричным
тату гурона,
провел меня в перепавший
от снятой бро́ни
кабинет с пропорциями
шайенской пироги,
отделанный под туф
и мрамор паросский,
где консоме из не тронутых
ящуром уродцев
без консервантов и специй
я заказал на пробу.
Я взирал в телеизвер
на гнусных известий профиль,
в меню новостей неприглядных
тыкая экспромтом.
Заикающийся, что тарталья,
телеликтор-дистрофик,
в манишке из банковских
бланков, ордеров и
квитанций, жевал
информации крокус,
подгоняя нещадно
цитрусского болеро курс.
По центральному каналу
президенди артрозный
принимал инаугурацию
в ванне тминного грога,
заплывая в экстазе
государственным кролем,
его юфтяными подвязками
закидывали матроны.
По кабельному каналу
с ограниченьем "для взрослых"
в прямой трансляции –
неудачные роды,
у одра роженицы –
акушеров ростры,
фараоново сеченье
оператор нарочно
подал разбитным рапидом
для вящего фурора.
Прогоняли по МузТВ группы
"Забойные" гастроли:
ребрышки регги, лапки ламбады
и гребешки фокстрота.
Из репертуара не-
завуалированных эротик
L-канал хардкора я отобрал,
и с ромом
рюмку я уронил,
когда в монитора ромбе
увидал, что ты, Герника,
дебютировала в скоромном
конкурсе жесткого порно
с изрядной сноровкой.
В гинекее с инвентарем
снарядов для аэробик
ты выгибала спинку гибче
"стиморола" и "дирола",
с апломбом полуфиналистки
в ненормативном кроссе
ты доминировала верхом
на измотанном квартероне,
хотя твой партнер –
вылитый макаронник.
Ты вставляла в себя по привычке
чехленый дротик,
в смекалке минета
была далеко не рохля,
эксплуатировала шесть на девять
прием коронный.
Я слюнки пустил на твоих
родинок россыпь,
под стать елизаве-
тинскому барокко,
твоего локона я б взъерошил
спиральный провод,
некогда смоляной,
обесцвеченный пергидролем.
Стянуты твои кисти
медно-никелевым тросом –
читательницы митингуют
за рифму "розги",
но от вербальной порки
мало желанного прока,
смаковать с/м предоставим
ларечной прозе.
Вынес бы здесь вердикт
видавший виды ироник:
"политика и секс –
разновидности некроза,
анорексии, мальтузианства,
невроза,
иль ассортимента
из удовольствий микронных".
Знал бы, что секса секрет
кодирован так просто,
а для нас, простофиль,
вовсе не запаролен,
стал бы тебя, комету в законе,
испытывать на прочность.
Тост XVI
Пью кампари, Герника, за то, что ты мне говорила.
Говорила, что твой поцелуй напоминает таблетку-плацебо. В одном – излечит. В другом – погубит. Себе льстила. По вкусовым показателям я б его уподобил суррогату смородинового пломбира, хотя и нам, невеличкам, свойственно ошибаться.
Говорила, что женщине ужас – конечно, в разумной дозе – часто идет на пользу.
Говорила, что руки у женщин нередко молодеют обратно пропорционально их физическому износу.
Говорила, что, в конечном итоге, немногие вещи оказываются настоящими, среди них: билингвальный путеводитель по исстари дегенеративной стране (где ты провела щербатое угрюмое детство и шелковичную творческую юность), обман, кокаин, взгляд искоса, бульонный кубик, микробиты скуки, изредка, секс, и совсем редко, боль. Сама же себя ты
никогда не причисляла к эмпирике настоящих, – что-что, адекватности тебе было не занимать.
Говорила, что твои прежние разжалованные партнеры по амурному бизнесу, по амбициям большого секса, если ты переводила стрелки в сторону нового романа, безропотно, без негативных эмоций, переключали жизненный тумблер и принимались устраивать
себе (и тебе, кстати) карьеру или совершенствоваться в арм-рестлинге, бобслее или интеллектуальном туризме, а иногда перебирались в незнакомую, но фешенебельную местность, где зализывали нанесенные тобой косметические, даже полезные чем-то, ссадины страсти. Меня же, как ты догадалась заметить, каждый твой, даже превентивный, разворот в радиус другого повергал в аварийные передряги, что ты научилась использовать процентов на много.
Говорила, что если нас купили на прошлое, мы себе протезируем будущее.
Говорила, что с незапамятных тебе импонирует формула Маркса – история, дескать, стартует с трагедии, а финиширует фарсом (твоя модернизированная огласовка). Твой персональный жизненный "квест", как ты англицировала, ухмыляясь, сводился к дознанью того, следует ли что-нибудь за фарсом. Выяснилось – и так, и этак. По-разному.
Говорила, что ты, осознавая свою недостачу, всецело рассчитывала на аутопсию моего тренированного взгляда, полагала, что он соберет и тебя, и недостающие тебе звенья в полном комплекте. Но вместо своего достроенного до искомой полноты мимесиса ты обнаруживала на моей непроницаемой ретине только отраженные
солончаки и бахчу,
менгиры и барханы,
болиголовы и примулы,
светофильтры и морщины вины,
но только не себя, обидно.
Говорила, что несоразмерно долго ты пыталась, пыталась до меня достучаться, и скреблась коготками о сталелитейные створы моего герметизированного, наглухо задраенного эго. И когда ты догадалась, что все эти створы, бдительные КПП и магнитно-пластиковые турникеты моего эго были для тебя всегда, всегда открыты, оказалось, что внутрь меня заглядывать тебе стало попросту нелюбопытно.
Говорила, что мы оба – чересчур электризованные прошлым, обремененные балластом близости и такие бедовые бетонные голубки.
Тост XVII
Пью кампари, Герника, азы
измывательств извлекая из антик-
варного телеизвера, где гроссмейстер
этюдом шахматным занят,
на игровом минном поле Минервы
нас разменивая на залпы
ненависти – мы друг другу антитела,
антиэрзацы,
мы взаимной титаномахией
расплатились по гамбургскому займу
любви – мне вменив ее,
ты купила меня на гамбит зау-
рядный, и теперь я из черного
ящика недоуменья не вылезаю,
слыть для тебя каталептики
ящиком черным себе приказал я.
После тебя осталось печенье,
где журнальный рейнвейном залит,
рядом с дамским журналом
с пассатижами дизайна,
обзор сопротивления феменад
деспотии мужемерзавцев,
в нем профилируют наказы
мадоннам-хозяйкам в трансе вязанья
жевать сурепное семя,
а если недомогает борзая,
ее пользовать мазью суремной,
а для наказанья нерадивого зятя
или супруга использовать
импортный стигматизатор
или пыточный галстук испанский
с крепежными пазами,
красуясь при этом в колье от "Горгоны"
с натасканными гюрзами.
А для сессии вампатриоток в Трансирании
забронирован замок,
пронырливость зная твою,
что в любую, Герника, пролезаешь,
подозреваю, ты там завербована в шоу
сексокалорийных казачек
в парандже андрогинного баядера
из рэп-новеллы Бальзака.
Клон какой-то парки, кажется, Клото,
неуклонно тебя урезает,
мимо моих альвеол проливая пинты
виски или бальзама,
того, что мы вместе утром
оприходовали на завтрак,
но кредитная карточка переводная
нашей совместности иссякла,
и декалькомани нашего союза
со всех поверхностей облезает.
Всего-то, что мне от тебя хотелось, –
большого успеха азарт и
чуточку куража,
приключенья клиповую завязь,
экстремального в меру,
счастья комфортную заводь,
от национальной вич-истерии
рецепт выживания на завтра,
в нашей партии пат я поставил,
сделал эндшпиль, но, оказалось,
ради пешки семи удовольствий
я спокойствия ферзя сдал.
Тост XVIII
Пью кампари, Герника, за то,
что я все-таки не знаю,
зачем я забрел в этот парк
с перитонитом топляка
и базедовым сухостоем.
Вязче клея-герметика суглинок.
В раскладке древесной клавиатуры
редки оттопыренные умляуты чаг
и аксантами перекрученные коряги.
Воздух – нечто среднее между.
Зависают прокатные монгольфьеры.
Прокашливается кукурузник.
Чей-то застенчивый деверь
сокрушается трибунным шепотом
об экстрадиции олигарха.
Дети, дети, собою не обманитесь,
гомункулусы, мандрагоровы человечки,
в утепленных вареных фуфайках,
по бросовой цене скинутых
челночными авторитетами.
Меня обогнала вприпрыжку
поджарая, несколько откляченная,
с осанистым (остеохондроз) торсом
цвета классического пергамента старуха
с едва намечающимся ожиреньем
в районе седалищной мышцы,
что издевательски не скрывали
застиранные лосины.
Я у ней апатично поинтересовался:
"Зачем я забрел сюда, не в курсе?"
Она отшатнулась и припустила
по накатанной дорожке.
Я проводил ее без приязни и автаркии
чего только не перевидавшим взглядом,
как всегда озадаченным чем-то
прилипчивым, например, диссонансом
тебя, Герника, с остальным "я".
Тост XIX
1
Пью кампари в афростандартной гостиной,
санирован воздух мелиссовым дезодорантом,
бачки термосливов переплюнут и стинга
в трухлявом фатер-клозете, где эльдорадо
2
рухляди, отбросов, продуктов метаболизма,
где мотки эребопроводки слиплись в лианы,
и бергамотное бра свисает болидом,
и набранный цицеро лит из фолианта,
3
как и все, тронут пленкой пенициллина,
плесени плюсны и на антикварной турке,
осознанье, что тебя, Герника, нет, цилиндром
крутится вокруг вынутой втулки
4
изо дня в день. Так – суше инжира,
горче аджики, мельче кунжута,
я травму трагедии так транжирил,
что и отделался фарсом дежурным.
5
Проверил на вирус я стеклотару
почты, твою прозеркаленную депешу –
посулом реверса или фальстарта
очередного, – извлек из трельяжа, опешив,
6
и плеснул себе арманьяк за пикантный
новый твой пируэт чрез семьсот двадцать, –
ты пробила опять меж нами обговоренную баррикаду,
принятый по умолчанью паритет расставанья.
7
Ты писала, что с прямолинейностью галеона
добилась меня эшелонированным наездом,
и зря я претендовал на статус пигмалиона,
будучи сам из страсти сырого теста.
8
Мы двигали друг против друга роты и эскадроны
сожеланий, сходясь меж бруствером и эшарпом,
ты устраняла в два счета, словно взмахами эспадрона,
против тебя укрепленные шанцы
9
моей независимости. В подборе, в перестановке кадров
амурных, кандидатуры друг друга с тупым упрямством
мы отбирали, но, даже увесившись бунчуками
и султанами приключений, не ужились в одной упряжке.
10
К тому, что нас разведет событийный тетрис,
было невпроворот знамений, оракулов и гарантий,
слишком много копилось трещин латентных
в совместной жизненной программе.
11
Вокруг олово, канифоль, замызганный пандус.
Профицит нету тебя золотого тельца,
заключенного в непрошибаемый панцирь
отсутствия, я фиксирую меткой на стенке.
12
Я б тебя обнулил, будь к тому стимул
гормональный или гордыни импульс,
но в семи стенах афростандартной гостиной
каждый предмет и так обнуления тебя символ.
13
Нету тебя различит и вдали, и вблизи дальтоник,
нету тебя подтвердят результаты ордалий.
И режим нашей связи не в пульсе, а в тоне...
...и все тонет в каньоне нету тебя, и дальше, дальше.
Тост XX
Пью кампари, Герника, за каждую подробность
нашего адюльта современных героев
стопроцентных – мы эквилибрировали на кромке
экстремального опыта с гарантией невроза
и ламинированной скуки передозировок.
Попадая в триплеты, ритурнель или рондо,
в тупик иль терцину, мы тасовали роли:
мы были друг другу – вивер и недотрога,
непоседливый бэбиситтер и старлетка-кроха,
робот и нимфа, ковш и вино, повар и кролик,
мы были – патрицием и сквалыжной матроной,
гарсоном и вандой, горжеткой и фон-бароном,
мы были друг другу впритык – горло и тромб в нем.
Тост XXI
Пью кампари, сам себе меморандум,
идиллию dvd на телеизвере озираю,
где оцифрована прошлого психодрама...
Почтим прошлое треносом, дифирамбом,
эпифанией или шарадой
(почему твой запах с примесью майорана
мне сносит уже не крышу, а только дранку
осознанья тебя утраты в близи панорамной).
Тебе вслед шипованною резиною ретирады
не разразимся, ни диффамацией, ни браво,
и, будучи каждый домашним тираном,
поиздеваемся над существованием сепаратным
cum grano salis или с флегмою филигранной.
На идиллии dvd упиваюсь я пасторальным
зрелищем прошлого, едва ль взаправду
его промываю сетчатки драгой,
пропускающей только моменты драйва
к твой совратимости.
По контракту
в субаренду достался трейлер нам у окраин
кампуса, у ювенильного моря. Из крана
со шлангом его водоем бассейнообразный
ты заполняла и, напрягая прану,
превосходя субмарину иль тральщик,
рассекала V.(алы) синкопами брасса,
распугивая голографических пираний.
Я караулил на дюралевом катамаране
или ступенек циклеванных зиккуратах
и расстегивал сразу бретелек стразы
на твоем кибербикини, наподобие катаракты
снимая его, и на полиэстерном матрасе
барвинков, флоксов иль померанца
тебе под тирли теорбы вставлял вибратор –
куда не скажу, это ясно из практик
анатомии, и методично входил в раж я,
то есть в тебя, вгоняя читателя в краску,
раз уж взялся его баловать оральным
перечисленьем стигм нашей g-страсти.
Мы в потемках сумерничали инфракрасных,
подневольно прислушиваясь к магистрали,
соединяющей l-корпункт газеты центральной
с дольменами m-графства.
Там, по слухам, в патио ноосферато
конгрессмены из вампатриотических фракций
барской кровью скрепили контракт брачный
дибукки с цитрусскою генеральшей.
Мы ставили всё на энтузиазм странствий
и на балийские мутанцы в палевом трансе
галогенового танцпола, где собирались
типетки, клокеры и натуралы,
на все ненастоящие, как принято, гаранты,
что жизнь окажется клипом контрастным.
Над кинематикой видимости перестарались
я, веб-мастер, и ты, маргарита, моей правой
руки биопротез, отягченный оралом,
а также новейшим обеспеченьем программным.
А гектары мнимости располосовал траппер,
слямзенный из вестернов киноэкранных.
Настоящими не были чакры просек аграрных,
маховик бельведера, обтянутый рапсом,
и на зубчатой передаче разъемы оврагов.
Настоящими не были прожилки мелиораций
и озеро в форме кавалерийской кирасы.
И море было не морем, а химерою декораций
от павильонных съемок, из-за хлорида кражи
замороженных. Бутафорские бараки
были на хозрасчете у предприятий охранных,
где едва ль самоокупается надзиратель.
И горы, на первый взгляд, и не горами
были вовсе, а взгроможденные домкратом
мини-макеты алмазных копий с нулем каратов.
Настоящими не были сваленные на террасе
парасолька, рампетка, для барбитуратов
фиюмская табакерка, пыльник, конфедератка.
И на гамаке рядился ненастоящий бражник
под чалму магометанина, убор магараджи
иль обманку бурнуса, забытого в серале.
Настоящим не был гулкий штакетник трассы,
грейдеры усугубляли перегруженный траффик,
невезуч оказался наш гоночный "сакралик" –
его рейнджеры разобрали на части, дурачась,
раскидав комплектующие, ступицы, баранку.
Ненастоящими были и наказов твоих перифразы
с репримандром, вбитым в каждый параграф
увещеваний, чтоб в резиньяцию раз за разом
я не впадал, не наступал на одни грабли,
больно бьющие по...
Я ж отстаивал право
зарабатывать в ритме ударно-авральном
зуботычины страсти, ее подзатыльники, травмы
и нанесенные по удовольствия прейскуранту
самолюбия ненастоящие (sic!) раны.
Настоящим не был и прошлого респиратор,
пропускающий не нас, а крупицы керамик,
бетонную крошку и разнобой витражный...
Теперь ты йок, упала иллюзий гора с плеч,
тебя видимости нет свое до иль фэ отправить,
теперь нашего блицкрига, конфликта, распри
на чистую мемоводу выведены диаграммы,
и я доверился хрусталиком эстрадным
идиллии dvd третейскому арбитражу
пить за тебя литры вины с оттенком кораллов,
псалмодию клико или гипнос граппы,
или кеносис абсента с добавкою арака...
Так метания мнимо-s я на телеизвере дозираю,
где оцифрована прошлого мнемо-рампа,
сам себя по плечу хлопающий меморандум.
Тост XXII
Пью кампари, Герника, за то,
что мало здесь изменений.
Та же дементия современности.
Те же закопченные апсиды
солярия или массаж-сауны.
Те же просмоленные контрфорсы
на страховой или консалтинговой
конторе "Малый Армагеддон".
Те же экседры профтехучилищ.
Тот же засоренный монетоприемник
на раздрызганном автомате,
прямо на элеватор
выплевывающем ассортимент
надувных сожительниц –
латексовых кукол
с гарнитурным наименованием
Хлоя, Клеопатра иль Нефертити,
по прихоти клиента.
*
Современность так хороша.
На баррикадах дежурит
всякое анархо-старье,
в желтых блузонах,
а изнуренные конформисты
в шестеренках комбинезонов
честят и поносят
мягкотелых олигархов,
салютующих с рекламных тумб.
Вертикаль власти
иногда вздымается до,
до священной высоты,
до безвестности.
*
Силовые ведомства
в коричневых касках
выслеживают картели
торговцев, сбывающих с рук
АКМы и прочую мелочевку.
За переборками пабов
режутся в дартс.
Префектура ратует взять
цитрусский след.
По клубным картам
проходят на отдых
саржевые и поджарые
пикейные жилеты
и синие воротнички,
таящие под собой
укатанных спичрайтеров
правых, левых
и третьих сил, не более.
*
Жмутся у кабарешек
разухабистые малолетки
с формовкою губ
для грильяжа и караоке.
Здесь не без коммерции,
ну и ладно. Если здоровый
сексуальный аппетит
они вызывают,
здоровье всего дороже.
*
Здесь дауны, депутаты,
путаны, сливки местной элиты,
киллеры, театралы,
рокабили и синефилы
только придуриваются такими.
Здесь конфитюр краснофонарный.
Волчанка распивочных стоячих.
Здесь все по отдельности
и с отвращением вкупе –
дуумвират современности
и тебя, Герника,
вызывающий настырно –
два узловатых пальца
в рот можно не класть мне –
рвотные спазмы
и неотвратимое taedium vitae.
Наш проект сопродюсерский
запустили без учета
занятости прайм-тайма.
*
На раздувшийся гипофиз
пакгауз нисколечко,
ничуточку не походит,
оттого с ним сопоставим
непроизвольно.
*
"В современности
меня удивляет",
зачастила Герника,
"что чаще всего,
она не меняется.
Мало кто замечает,
что это на редкость
стабильная и надежная вещь.
Наверное, из-за уклончивой
стадии фронтира".
Тост XXIII
1
Пью кампари, Герника, за то,
несказанное, – иль за это,
не за то, что подумала ты, – мой тост
черенками уходит в этос.
2
Ты взяла свое – неуместен торг,
заполняй из вопросов семи анкету,
сопротивленье оставь за бортом,
с депонента сними накопленья ретро.
3
Первый штрафной – "Было ли что
между нами?" – "Накладываю вето
на "да" с кавалькадами литот,
"нет" вариант правильного ответа".
4
"Второй – ты почему?" – "Повтор
ошибки, тебя вновь подвела меткость
в отсеве спутниц, это симптом
неприятный, конечно. Давай третий".
5
"Зачем ты тогда?" – "Форменный моветон
женский, мы часто бросаем себя на ветер,
кое-как реализуясь в развлечений лото
иль планируя с кем-то семьи тетрис,
6
тут недочеты твои – в наш суп-с-котом
вовремя не закинул генплана вегету,
а подсуетился б – и я виляла хвостом
не хуже комнатной собачонки, левретки
7
с "Педигри"". – "Навяз четвертого фтор
в зубах – как тебе было?" – "Петтинг
жрицы ночи жалеют клиентам, или ментол
иногда концерны экономят на сигаретах,
8
и я на тебя сэкономлю премиальный жетон
и непременные комплиментов метры,
хотя, по чести, из моих амурных постов
твоя синекура была приоритетной".
9
"Пятым на новый отталкиванья виток
перейдем мы. Прошлого приметы
какие запомнились?" – "Донимал пародонтоз
меня всё турне в кондоминиум Валетты,
10
мы втридорога забронировали "Шератон",
поймались на утку рекламного буклета,
на молу мы делали это вольтом, крестом
мальтийским, или валетом
11
козырным. Смуглые, словно с припеком крутон
или карибцы, за утренним ристретто
мы столковались с другой парочкой о том,
чтобы делать это коллективно, квартетом.
12
Запомнились мне и вмурованные в бетон
кольца и два-три взмаха гамбургской плетью,
когда мы предавались барочнее Ватто
садомазохизма меланхолии запретной.
13
Запомнилось многое – с праведной тошнотой
борясь, присягну я гигиеническим пакетам,
такая антисанитария с упитанным глистом
сексуальных амбиций не снилась даже аскетам
14
никейским". – "Понятно, на очереди шестой –
почему ты уходила?" – "Я хаотичным скетчем
была, ты тянул на порядочный фельетон,
мы друг друга парировали ракеткой
15
машинально". – "Седьмой наивно простой:
зачем это все?" – "Покопайся в сетке
инфоблоков глобальных, зайди на фронтон
портала с известьями обо мне, и диспетчер
16
альтруистично тебе поднесет монитор,
где я бултыхаюсь телепузика макетом –
под ногами ходит огнеопасный торф
желаний, а на тебя боязно опереться.
17
Без тебя я впадала в прострацию, коматоз,
нимфоманию, женских фобий набор трафаретный,
но меж форвардами двумя без единых ворот
затяжная игра – не лучший советчик.
18
Какой тебе в знанье-незнанье толк?
От него микрогоре, старенья ретушь.
Прими мой вердикт: для меня ты никто,
меньше, чем джойстика битая гашетка,
19
меньше, чем радиоактивный на Марсе шторм,
чем в тайском салоне массаж уретры,
чем в целях учебных брошенное на атолл
спецподразделенье зеленых беретов...
20
Ведь я не венера, закутанная в мутон,
и не прагматичная кокетка,
зря меня ты слил в экстатичный затон
меня же и в долгой истерики гетто".
Тост XXIV
Пью кампари, Герника, забредя
в этот парк романский,
где диаспоры статуй и
бюстов на удивленье спорадичны.
Боги по обыкновению
партикулярно скучились
среди субтропической рассады,
в бахроме оригами.
Шеренга полубогов
подражает чинушам
из кадастровых управлений
на окраине метрополии.
Гипсовая толчея дискоболов,
цирцей и сатиров
слипается в сканворда
буквенную неразбериху.
Светофильтры щитка
талдычат о необходимости
пастеризовать отходы
наземных цивилизаций.
Если прислушаться,
бурчит амфитрита
себе под обглоданный,
временем стоячим
арамейский нос:
отношения между женщиной
и мужчиной
сокровенная и великая тайна
только для них самих,
ни для кого другого.
Стоит прислушаться к мудрости
древних отбросов.
Улетученной тайны
тебя, Герника,
и подавно ее морщин
нигде уже нету.
Нету тайны тебя
среди автоларечников,
по смехотворному демпингу
сплавляющих очешники
для начетников аюрведы.
Нету тайны тебя
и в мангалах около кемпинга.
Нету тайны тебя
и в обветшалых крыльях
департамента лепреконов –
знака сплывшего регентства
сверхдержавы инопланетной.
Нету тайны тебя
и в акватории запруды,
где перевелись озеропродукты
из-за экологии, наверно.
Нету тайны тебя
и во мне, и в моем
предпочтенье нектара
из мякоти айвовой
в палладиевой пиале,
я пью его в анфиладе
ресторана "Миллениум",
с видом на пингвинарий,
ожидая появления не тебя,
а давно заказанных тарталини.
Нету тайны тебя
и в тебе самой.
Для меня, преданного паладина,
ты была соковыжималкой,
не брезгуя выжиманием
всех соков,
смалывая и цедру
тебя тайны.
Нету тайны тебя
в твоем нежелании
стать жертвой.
Нету тайны тебя
в эффектной нехватке
жизненной сложности,
хотя мы и простоты не ищем,
и бежим не от простоты,
так себе, серфингуем.
Нету тайны тебя
в мраморных комбинезонах
нимф, сильванов и фавнов,
цезарей и квиритов,
своим заседаньем пленарным
напоминающих о посюстороннем
исчезновении pax romana.
Нету тайны тебя.
Тост XXV
1
Пью кампари, Герника, иль минералку с бакарди,
за то, что уже не та ты,
не засахаренная монстра,
утроенная не такая.
Не пеняй на себя, двухтысячного дикарка.
На псуподхвостное время пеняй,
оно станом прокатным
подминает, как знаешь из "Vogue",
все рукава кармы.
Скоро твой праздник, праздник и мой,
ведь я твой телоприказчик,
хотя за его беспричинность, безместность
не дам ни ломаного дуката.
2
Тебе было тринадцать и половина,
когда мы попытались,
по апокрифа версии локальной,
ты была вертлявою неумехой,
раздрызганной гастролеркой,
сексуального дьявола адвокатом.
Ничего не боялась, только страху
биологического старения потакала,
находя его обсуждению не подлежащей
материей деликатной.
Избежать его тебе не хватило
ни прыткости, ни смекалки,
как и всем, кого страх старенья
прибрал голыми руками,
или загнал знамо куда спецназовскими пинками.
Тебе уже не тринадцать,
но – без аподиктики сарказма –
до фазы старенья тебе еще так далеко, как до
самарканда.
3
Тебе уже не тринадцать, и прыщеватый кафель
отроческой эпидермы уже получил закалку
мужскому желанью устраивать нокаут.
Скоро твой праздник,
хочу нарезку из биографий,
покамест
возможных, тебе от всей анимы пожелать
без надрыва и зубоскальства.
Кроме тебя нет во мне скверны, я человек, знаешь ли,
мономаниакальный.
4
Скоро твой праздник,
я вручаю тебе назидания нахлобучку,
высшую меру наказа:
живи, как живешь, взрослей,
заводи интрижки с деканом
художественного факультета, с нефтяником,
супервизором, токарных
дел мастером, качком, да с кем угодно,
расплачиваясь квитками
разочарований. Заплетай доверчиво дреды,
кувыркайся хип-хоповским истуканом,
иль записывай обреченные синглы,
пародируя эмбиент или кантри.
5
Пристрастись к эклектике свингер-пати
в оранжереях с цитрусом и тропиканой.
Из эротических будней не запамятуй то,
как тебя захватил наслажденья тисками
мастерский куннилингус,
небрежно сделанный кем-то
на гасьенде шикарной,
принадлежащей кому-то из тех.
Принимай за должное
скуки раскидистую эстакаду,
патологию привыканья
к жизненной необязаловке, к обвальному каскаду
6
неважного. Или снюхайся
с инсургентов цитрусских
группировкою радикальной,
На Балканах
верховодь этнических малых народностей
голью взмыленной, перекатной,
за смутьянные кличи антиглобалистов ратуй
шершавым сленгом плаката,
науськивай друг на друга наркокартели,
управляй наемников полками,
насылай на почтенное европейство
в саранчовом порядке образцовых терактов
египетско-аравийские казни.
Вчиняй Реальности свое озорство,
сумасбродство, дерзость, лукавство.
7
Затем обзаведись положеньем семейным,
обеденный сервируй,
в кус-кус добавляй каперс,
подсиживай сослуживиц, товарок подзуживай
к средней руки изменам
и, если выдастся твой праздник,
благоверного и потомство
накорми заливным с карпом
зеркальным.
8
И выдастся если стареть, то смирись,
отмечай, что теряют упругость
и прочие качества ткани,
раздавайся в бедрах, делай подтяжку груди,
страдай от целлюлита,
выдворяй токсины,
второпях накапливай кальций...
9
Наверно, все будет не так, живи, как живешь,
напивайся, бесись, отдавайся,
обкуривайся, сатаней,
заводи отчаянья дисконтную карту,
пеню взноси за просроченные
коммунальные платежи,
и всё в таком темпоритме
за декадой декада.
Я с тобой не справился. Разговаривать с тобой
так же накладно,
как и с действующим вулканом.
Твоей фирменной пакостью было цеплять
повострей альпенштоков и кошек,
меткими крючками,
чтоб, раскатав губу, мужское желанье
с опрометчивой прытью
промахивалось мимо кассы
10
тебя обладания. Тебе уже не тринадцать,
когда мы отъявленно поторопились,
когда я в тебе разгадал
безукоризненный индикатор
взвинченности, неуравновешенной грации,
неуверенности в себе и во всем,
неустаканен-
ности. Я тебя демонизировал несусветно,
приравнял к суперпризу
в стрелялки компьютерной аркадах,
хотя девушка тот еще бес, кто знает,
чем она ляжет – брошенной костью,
разносом двоичного кода
иль бесшабашным таро арканом.
11
Так в прозекторской жмурик ждет не дождется –
вот коснется с просверком скальпель,
так в провизорской ждет пациент –
вот-вот подвезут лекарство,
так и я, окрик и ордер не ожидая,
демонтирую потихоньку
твоего послевкусия арматуру
и затяжные каркасы
от тебя нейрохимической зависимости,
удостоенной прогрессии великанской.
12
Все союзы, как знаешь из "Elle",
скрепляются, если нет противопоказаний,
за габардиновыми облаками,
и, когда союз распадается, зададимся
кретиническим вопрошаньем:
"кому это выгодно?",
"кто заказчик?",
и если это никто и ничто,
то его слишком много
в тебя расторжения кадре
хроникальном.
Тост XXVI
Пью кампари, Герника, за теперь,
когда нет истории, когда
тюнер здешней реальности
и турнюры потусторонней
нас опять настраивают
на серьезный лад
воспламененья друг другом.
Мы чинно испепеляемся
до состоянья жженой стерни –
знать, вредителей сорняковых
взялись фермеры извести
ацетоновой горелкой, –
нас и задели вторым фронтом.
Но полностью мы не сгорели,
так, обуглились чуточку,
покрылись аспидной сажей
и базиликовым слоем золы.
И был нам утешный динамик,
никуда не звал,
твердил заученное ноу-хау
скрипучей гитары гавайской:
ваша история прекратилась,
освободите, пожалуйста, ее тамбур
до полной, беспламенной остановки
ее обесточенного локомотива.
Для разогрева подливая бифитер,
купленный в такс-фри намедни,
ты обратилась ко мне, Герника,
от застарелого ринита
сексапильно картавым прононсом:
Хорошо, что история прекратилась,
наша, по крайней мере,
я-то думала, она так и будет
циклами воспроизводиться,
хотя и без нас ее пустельга
накрылась бы чаном плавильным,
не оставляя даже
картуша прошлого
иль будущего тушки, –
положиться ль на дактилоскопы,
скулить ли о том, сокрушаться ли.
Тост XXVII
Пил бы кампари, даю на отсеченье, если бы не усталость
нету тебя делить на три-четыре детали
плевка, остекленелого кристаллом
любви, ее медленной психологической атаки
на меня, а в чем щеголеватый мастак я –
это усталости сопли по максимальной таксе
размазывать, подражая рывкам силача и его штанге,
поднимаемой беспрестанно,
сегодня усталости не светит ускоренное питанье,
и своей жировой массы подчиняясь диктату,
обжора усталости – каннибал или шпагоглотатель? –
себя поедает штатной
единицей, двойкой, прочим номером инвентарным;
не радость, но и не горе – преждевременная старость,
не организма всего, а усталости биотары,
когда к усталости горлышку прикладываются ртами
заспанными, отверзается глубина ее штампов,
ее уровень гемоглобина, контрольный тампакс,
что выдает в усталости женщину низшего пилотажа,
вроде тебя, но одетую хуже, в мотню трикотажа,
с мигренью цвета мучных фисташек,
ей бы лолитную избирательность гитаны,
непоколебимость александрийского притана,
ей бы квартплату снизить за сериал пристанищ,
ей бы казачьи чикчиры, фланельную разлетайку,
но прет-а-порте для усталости шьет китайский
и лаосский пролетариат, чьи промыслы не тайна
для Верховной Цивилизации З., и считается бестактным
устанавливать контакты
с кутюрье усталости на стороне – так на так и
выходит: галактика вся в отметках гомеостаза,
белый карлик усталости на вырост натаскан,
он него не удрать на шаттле иль тарантасе,
не зачураться гербовой печатью нотари-
уса, и не ждет усталости голод элементарный
вспомоществований гуманитарных
ниоткуда, и не спрятаться от усталости нотаций,
даже если искренно попытаться
постелить себе на твоих подмоченных репутаци-
ях и, следуя вольному поведению кентавра
или креола, слиться с твоим постанываньем картавым,
перегоняя усталости инфекцию изо рта в рот,
и, колобродя, улечься в двуспальный штабель;
в индустрии любовной немаловажен табель
о рангах усталости, – ей потискать кота бы
улыбку или перенять приземленность орангутанга,
но усталости ближе бенедиктин, сахароза в гортани
или бессмысленные шатанья
по стерильному темному коридору в каталке
усталости, ибо она приходит хунтой весталок,
опороченных только тем, чем они наглотались
перед сном, и в манере Калло кошмаров синтагмы
подступают стеганой ватагой,
стягивая кожу, приспуская усталости стяги,
вымпелы и знамена; и за полу розафорную хватая
предмет усталости, его на черта я
так раскурочил – бетонных голубок стая
из него вспорхнула, или овец фаянсовых отара
отпрянула от усталости рикошетной петарды,
чей хлопо́к – бряцанье кимвала, бренчанье гитары,
сбрендившей от усталости с нами в пандан; и в стачке
предприятия нашей любви виновен, кто напортачил
дебет взаимности и кто некредитоспособно подтачи-
вал нас изнутри – безнадежный и капитальный
смех, и мы лыбимся, будто нас до смерти защекотала
она самая, усталость.
Тост XXVIII
Пью кампари, Герника, за то, что тебе говорил я.
Говорил, что все несносные женщины сносны по- разному, все сносные женщины несносны одинаково. Ты себя причисляла к несносным, и, по всем приметам, не очень-то заблуждалась.
Говорил о детстве. Когда дети играли в скалки или лапту позвонками мясомолочных пород, стыренными с хладокомбината. Когда приходилось маршировать среди активистов фальцовки века, в середине колонны, и хотя был я гораздо сильней идущей меня впереди приземистой ударницы, но задирать ей легонький ситцевый фартук – понимаю, тебе трудновато поверить, – мне нисколечко не хотелось.
Говорил об экологии, профилактике и гигиене ожидаемых ошибок. Бывало, мы засиживались допоздна на балюстраде ресторана "Миллениум" с видом на пингвинарий, как раз в пик помешательства на питательных эмульсиях без вредных пищевых добавок. Ближе к полуночи ты заказала "голого карлика" (из столбца "главные блюда"), и вышколенный разносчик в плексигласовом комбинезоне на шунтированное тело подал на серебряном противне "голову карлика", приправленную эмульгаторным лаком. Я продолжал говорить о досадной систематичности нам ниспосланных, явно не сверху, ошибок.
Говорил о любви, что любовь только повод, причем некрепкий, недлинный. Супружеская любовь, если прислушаться к мнению Канта, еще и повод друг другу сдавать взаймы свои органы половые. Боязно и подумать, какие при этом накапливаются проценты, какие комиссионные нарастают, как раздувается пресыщенности депозитарий. Так что куда рентабельней усматривать в любви заведомые поборы, насильственные реквизиции себя у себя же, и такое рвачество мне сподручней и ближе.
Говорил о скуке, что скучно всё, все разветвления европейской мысли. Раздражают теплично-парниковые интеллектуалы. Скучна мне модная мысль-катастрофа, нарыв и гнойник. Не менее претит мне и мысль – прилизанная подпевала. Будоражит меня, цепляет только мысль – непокладистая разгильдяйка, всеми обласканная, вроде тебя, Герника.
Говорил, что ты – полутьмы дама, а я джентльмен неудачи. Видно, неудачник не потому неудачник, что его преследуют многие неудачи, а все неудачи его донимают, поскольку он по сути своей неудачник. Единственное, в чем мы, не прекословя, сходились: наша история явно тянет на хорошо промасленную внутреннюю неудачу.
Говорил, – если твое отсутствие с его дрыной и рындой допечет меня донельзя, уж замучит невтерпеж, я стяну с твоего отсутствия ароматическую кожу, пропитаю ее цибетином и стираксом, накину ее на плечики из буковины, подвешу на бенелюксовый стояк и, разгладив твоего отсутствия кожу по всей длине распялки, застегну ее на для того припасенные кнопочные заклепки снизу доверху и – понимаю, тебе трудновато поверить, – изысканным извращениям с нею предаваться не буду.
Говорил о поле, конечно, о поле, что, помимо женского и мужского, вареного и сырого, предусмотрено и бремя экстрапола, возогнанного, удержанного и утаенного чуда несовместности. Долговато его мы с тобой, Герника, избывали, трепыхаясь упитанными – в своем соку – бетонными голубками, напружиненными.
Тост XXIX
1
Пью кампари за то, что кладем на полку
зубы разлуки в конечном кювете,
и за то, что поныне будят апостроф
придыхания мысли о том, как мы делали это,
2
Герника, на людях, в гипертонусном кризе
публичности, в портшезах и суши-барах,
на складах с лаком и тиккурилой,
на площадках для боулинга и на барках.
3
Ты производила соглядатаев кастинг
придирчиво – нас созерцала бригада
спелеологов средь сталагмитов и карста,
сборная регбистов или парусная регата.
4
Мы делали это в местах скопления яппи,
в пролетарских кварталах, у заправок, у банкоматов,
на банкетках из дерматина и драпа
и в цифровой среде обитанья карманных
5
монстров – ты их, клонируя, называла
"покемоны". Число вуайерствующих за нами
множилось словно машиной копировальной
в желанья проекции ортогональной.
6
Мы делали это в сафари и на ривьере,
на прокат взяв глессер иль аквабайкер
на глазах курортных чистоплюев и фертов
мы кувыркались четою манежных барсов.
7
Мы делали это в ольшанике, в ожине,
в тутовнике, под саговника паранджою,
на дорожку для джоггеров скинув джинсы
иль в изъеденной древоточцами джонке.
8
Мы делали это не впопыхах, – по законам жанра
амурного, соблюдая конвенции пункт за пунктом,
и в тряске почти безрессорного дилижанса,
и на постоялом подворье за жженкой-пуншем.
9
Мы делали это в распаренном фитнесс-клубе
на тренажере для дельтовидной мышцы,
приспособив под годмише призовой кубок,
а киберсексот нас отслеживал мышью
10
суперсенсорной, мы делали это в джек-поте
под глиссандо раздрызганных автоматов,
или в автоангаре, вместо упора
используя фюзеляж пропеллерной иномарки.
11
Мы делали это в лазарете, в офисе, в бильярд-пуле,
где эвфония страсти заглушалась киями,
иль в подсобке путейцев, обслуживающих пульман,
среди разъемных ключей, рашпилей и киянок.
12
Мы делали это в кальянной и в мультиплексе
под саундтрека фальцет, под сольфеджио долби,
или в лобби библиотечном под кельтским пледом,
или в концерте в такт косоварским домрам.
13
Мы делали это на суаре в магистрате,
в литейных цехах и на дисплее лэптопа,
и доцент, и адъюнкт, и валяльщик, и траппер
подтвердят, – где мы это не делали только.
14
Делали даже среди геральдических конструкций
пустоты, и, отсутствий твоих арендатор,
я делал это с нету тебя, притворяясь трутнем,
храмовником, калигари, идальго, удачи солдатом.
15
Остается в розетку воткнуть завалящий штек и
с нету тебя заключить удовольствий консенсус,
чтоб мы делали это при свете обсессивного текста
разлуки, – так изглодан эрозией сейнер.
16
Из тебя нету не пластифицировать стенку тела,
персонал нету тебя на хлеба вольные я уволил,
и скорби обрезки, коронки разлуки, протезы
прошлого крутятся в центре нету тебя и где-то возле.
Тост XXX
Пью кампари, Герника, за тебя.
Если б ты колыбельную мне напела,
она походила б на биопсию страсти,
на белорыбицу, барракуду или
неблагородную рыбешку
в острокислом соусе томатном,
на смятую вандализмом энциклику,
на раскромсанные тропарь, фелоны,
митру, епитрахиль и что-то мирское.
В плеске твоей колыбельной
такие бы глоссы слиплись –
Представь себе: ты уже – не я,
ничто сверхчеловеческое тебе чуждо
и природное неприемлемо.
Ты не касатка, койот иль динго,
не бук, не вяз и не граб,
не жужелица, не шиншилла,
не францисканская пичуга
среди омелы и лесопилок.
Ты вовсе уже не тот,
за кого себя принимал,
большей частью даже не те,
за кого принимали тебя другие.
Ты, увы, не байрон, не пруст,
не выпь, не баран, не спрут,
нечто среднее между прочим.
Когда сосуд разбивается,
из него вытекает вино,
реже – проливается свет,
еще реже – эмульсия темноты,
иногда из него выплескивается
одна пустота, иногда
и она в нем иссякла,
это самый тяжелый случай,
претендующий на анамнез
нашей случайно затянутой в узел связи.
Самое смехотворное, посуди,
что друг другу мы так безразличны,
что́ нас и связывает жгутом
к нам безразличной по своему боли.
Герника, пью за то, чем тебе обязан:
за пустоты буреломы;
булавки, загнанные под;
из бидона разливанное бренди;
за педалированные размолвки
и перочинную развязку;
заурядные седутивы на тумбочке,
валиумные примиренья
и репчатое облучение горя;
за прессованный аквариумный комбикорм
с истекшим сроком реализации
и недремлющий "бетакам"
за нами следящего безразличья;
за кампари пьяную горечь
в колоритной бурде твоей пустоты.
За тебя, моя давняя эмоция-фикс,
мой тотемический подельник –
в подклети вакуумной заморозки
так и не пробила метановый лед
рыбешка твоей колыбельной.
Послесловие Алексея Парщикова |
