Бабушка Тася искала грибы медленно, останавливаясь перед каждым деревом, беззвучно шевеля губами, словно разговаривая с ним – за это время Гриша успевал обежать вокруг по тропинкам, по мягкому пружинистому мху два или три раза и собрать свой собственный "улов". Правда, потом бабушка выкидывала часть Гришиных грибов: он уже научился отличать поганки и мухоморы от съедобных, но те грибы, которые баба Тася называла ложными, часто путал с настоящими. Иногда она подзывала его, чтобы он помог сорвать гриб, потому что наклоняться ей тяжело: ведь бабе Тасе уже за восемьдесят, и она даже не бабушка, а двоюродная прабабушка, точнее, сестра Гришиной прабабушки, умершей несколько лет назад.
Постепенно Гришина корзинка наполнилась, и верхние грибы во время его прыжков норовили выпасть на землю. К тому же в лесу стало сумрачно. Они вышли за грибами вечером, днём было некогда: сначала приезжала скорая помощь, чтобы увезти маму в родильный дом рожать братика, потом пошёл дождь, и лишь после обеда снова выглянуло солнце. А теперь и оно уходило, оставляя красные закатные отблески на вершинах деревьев.
Бабушка переложила часть Гришиных грибов в свою большую корзину, и сказала ему поторапливаться, то есть идти следом за ней, по тропинке. Когда окончательно стемнело, они выбрались на широкую просеку, справа от которой находились пёстрые в лунном свете вырубки.
Бабушка шла впереди, она была большая и задевала ветки головой, кажущейся прямоугольной из-за платка, повязанного не по-бабушкински, а по-пиратски – с узлом сзади. У Гриши на голове была кепка с козырьком, и он даже несколько раз обернулся посмотреть, как выглядит тень от его головы – бульдожья морда без ушей, рассыпанная по траве.
Тропа стала шире, они пошли рядом, и баба Тася начала рассказывать про луну. Гриша её слушал и одновременно смотрел под ноги, выискивая светляков, которые светят своими зелёными огоньками, будто маленькие такси. Но то ли в этом лесу светляки не водились, то ли луна была слишком яркой, ни одного зелёного огонька не попадалось.
Бабушка рассказывала, что тёмные пятна на луне – это Каин и Авель. Каин убил брата и держит его на поднятых вилах словно сноп сена. За это убийство он и сослан на Луну. Гриша уже знал, что пятна –всего лишь большие тёмные ямы, а никакие не братья, но с бабушкой не спорил.
Каин и Авель неподвижно стояли-лежали-висели на луне, а Гриша с бабой Тасей всё шли и шли. Бабушка дважды останавливалась и осматривалась по сторонам как индеец. Наконец, пожевав губами свои неслышные пустые слова, сказала: "Мы, похоже, заблудились. Не бойся, куда-нибудь выйдем". Гриша не боялся – он просто очень устал, и ноги передвигал автоматически, словно перекатывал, они ему казались бидонами, полными воды. Хорошо ещё бабушка взяла Гришину корзинку.
Тропа повернула через гору в сосновый лес, луна с Каином и Авелем куда-то исчезла, зато вдалеке, за решеткой прямых стволов, стал виден жёлтый электрический свет.
Вскоре они оказались возле большого двухэтажного дома из белого кирпича, фонарь во дворе освещал вход и стоящую неподалёку машину скорой помощи. Гриша подумал, что это та самая машина, на которой маму увезли в родильный дом, но бабушка прочитала надпись на стене у двери и сказала, что это просто похожая машина, и они вышли не к родильному дому, а к совсем другой больнице. Бабушка отдала Грише корзинку, потянула за дверную ручку, и дверь громко, по-вороньи каркнула. Гриша вдруг почувствовал какую-то неправду во всём происходящем: словно в больнице их ждало нечто неприятное и страшное, он хотел остановить бабушку, но та уже открыла вторую дверь.
Они прошли в просторный холл, похожий на пещеру из-за своей темноты: светилась лишь лампа в углу, на столе. За столом сидел дядька в белом халате и что-то писал, но когда они вошли, оторвался от писанины и удивлённо посмотрел на них. "Ещё бы не удивился, – подумал Гриша, – кто же здоровый идет в больницу с её больными уколами и операциями. Лучше уж бродить по лесу с тяжёлыми невидимыми бидонами на ногах, чем попасть в это логовище". Бабушка поставила корзинку на пол и подошла ближе к дядьке. У дядьки было большое лицо с тёмными, глубоко посаженными глазами, седыми бровями, похожими на зубные щётки, и тяжелой, выдвинутой вперед нижней челюстью – совсем не доктор Айболит, а настоящий Бармалей, только без бороды. Пока они о чём-то разговаривали, Гриша продолжал стоять у двери.
– Мы здесь переночуем, – сказала бабушка Грише, – доктор разрешил нам переночевать, а утром пойдём домой.
Гриша заплакал, потянул бабушку за рукав в сторону двери, тряхнул своей корзинкой, и грибы покатились по полу.
– Гриша! – воскликнула она. – Ты чего? Теперь давай собирай.
Гриша продолжал плакать, а доктор, встав из-за стола, принялся подбирать грибы и бросать обратно в корзину.
– И где же ты нашёл такие красивые белые? Неужели ты это всё сам собрал? – спрашивал дядька. Гриша чувствовал, что доктор просто притворяется добрым, но на самом деле все эти вопросы его совершенно не интересуют.
– Вот ещё один... И как ты разглядел такой маленький грибок? – Лицо доктора оказалось прямо перед Гришей, тот отрицательно замотал головой и уткнулся носом в бабушкину юбку. – Ну чего же ты не отвечаешь? А знаешь, у нас здесь черепаха есть. Хочешь покажу?
Пока доктор собирал грибы, Гриша не шевелился. Он мог стоять так целую вечность, бабушка хоть ничего и не понимала, но защищала от страшного дядьки. Доктор, тем временем, взяв Гришину корзинку, сказал, что им пора располагаться.
И бабушка поволокла всхлипывающего Гришу по узкому коридору с жёлтыми стенами мимо одинаковых белых дверей вслед за доктором. Наконец, они оказались в маленькой комнатке, где стояли две кровати и две тумбочки, а над головой горели длинные белые лампы. Доктор в комнату не вошел. Стоило бабе Тасе разжать руку, как Гриша высвободился, залез под кровать и свернулся калачиком на полу. Бабушка ничего не понимала, и от этого ему было страшно и обидно.
– Ну чего ты, Гришенька, пожалуйста, вылезай, пол холодный. Сейчас доктор чай с печеньем принесёт.
Мальчик видел бабушкины ноги в резиновых сапогах и кроватные ножки на колёсиках, пол был неровным, колёсики оставили на нем волны и колеи. Гриша дотронулся пальцем до колеса, и в этот момент к бабушкиным и кроватным ногам добавились ещё две – вошёл доктор.
– Ну что, успокоили мальчика?
– Куда там. Вон, под кровать залез, – сказала бабушка.
– А я ему черепаху принес. – Дядька положил на пол перед Гришей маленькую черепаху. – А вот её дом.
Он отошёл от кровати в угол и установил там большую картонную коробку, оклеенную бумагой. Внизу у коробки была прорезь в виде двери, а на бумаге были нарисованы окна и колонны. Черепаха втянула под панцирь лапы и мордочку и смотрела на Гришу маленькими круглыми глазами.
– Спасибо, – сказала бабушка.
– Будешь как черепаха под кроватью сидеть? – спросил доктор, обращаясь к Грише. – А бабушка твоя сейчас чай с печеньем пить будет.
Гриша предпочитал быть черепахой. Он перевернулся на живот, поджал колени и руки как лапки с коготками, – теперь днище кровати словно настоящий непробиваемый панцирь прикрывало его спину. Доктор тихо разговаривал с бабушкой о Грише, говорил, что тот очень возбудимый и его следует кому-то там показать. "Всё враньё, – отвечал про себя черепаха Гриша, – я вовсе не будимый. Мама говорит, что легче слона разбудить, чем меня...". И он совсем не хотел, чтобы его кому-то показывали. Доктор поговорил ещё немного, пожелал спокойной ночи бабушке, черепахе и её братику под кроватью, бабушка ещё раз сказала ему спасибо и закрыла дверь.
Черепаха, когда доктор ушел, высунула мордочку, встала на лапы и заковыляла мимо Гриши к тумбочке.
– Гришенька, смотри какая. – Бабушка развернула её и направила к мальчику. – Она не кусается.
Гриша погладил черепаху по панцирю. На этот раз черепаха не спряталась под панцирь, лишь остановилась, затем внимательно посмотрела на Гришу и направилась в сторону своего домика.
Тогда Гриша, снова став человеком, вылез из-под кровати вслед за черепахой.
– Ну вот, выбрался наконец, – обрадовалась бабушка, – чаю с печеньем хочешь.
– Не хочу... – Гриша снова чуть не заплакал.
– А чего ты хочешь? – спросила бабушка.
– Домой. – Слёзы сами покатились из Гришиных глаз.
Бабушка подняла Гришу, усадила его рядом с собой на кровать.
– Гришутка, что с тобой случилось? – спросила бабушка, – ты не заболел? Обещаю тебе, завтра, когда станет светло, сразу пойдём домой. А сейчас надо поспать.
Когда он перестал плакать, бабушка дала ему уже остывшей воды, сводила до туалета в коридоре, а затем уложила на кровать с холодными жёсткими простынями и кусачим одеялом. Гриша не помнил, как заснул, но когда открыл глаза, было темно, только из окна падал жёлтый свет уличного фонаря. Рядом на соседней кровати лежала бабушка. Черепаха не спала и скребла лапами в коробке в углу. "Чего же ты не спишь?", – прошептал Гриша, и вдруг понял, почему страшный доктор назвал его братиком черепахи. Маму на самом деле привезли именно в эту больницу, и она родила братика, но доктор превратил его в черепаху, а маме сказал, что она никого не родила. И надо срочно уйти отсюда и унести братика, потому что и Гришу доктор превратит в черепаху. Гриша сполз на пол. Он сам надел штаны и резиновые сапоги. Куртку достать не удалось – баба Тася повесила её слишком высоко. Гриша подошел к бабушке.
Она спала открыв рот, и из её рта вместе с дыханием вылетали невидимые мотыльки. Они шелестели бархатистыми крыльями, но не находили лампы, вокруг которой кружить, и поэтому тыкались, куда попало – в стены, в потолок, в Гришино лицо. Гриша взял черепаху – братика, подошел к двери и тихонько приоткрыл её. Несколько мотыльков просочилось в щель и последовало за Гришей по коридору. Он добрался до самого конца, в холл, где они встретили страшного доктора. Там по-прежнему горела лампа, но за столом никто уже не сидел. Зато рядом, на диване, положив голову на свернутый ватник, спала тётенька, похожая на старую облезлую кошку. У неё были седые волосы, собранные в клубок, и этот клубок, будто котенок-сынок, прижимался к её голове. Гриша даже захотел его погладить, но побоялся разбудить тётеньку. Тётенька во сне улыбалась. Её улыбка сначала была доброй, но потом, когда Гриша пригляделся, стала злой и страшной.
Тётеньку можно было бы застрелить пальцем, сложив ладонь в виде пистолета, бабушка говорила, что если указать на человека пальцем и злиться при этом, то человек заболеет или даже умрет. Тётенька ничего плохого Грише не сделала, и он решил приберечь палец для более важного случая. Мальчик подобрался к дверям: первая была открыта настежь, а вторая заперта на крюк.
– Подожди, я сейчас, – шепнул он братику и положил его на пол.
Гриша снова подумал о бабушке, и сказал себе, что нечего беспокоиться – доктору нужен мальчик, а она, старая и больная бабуля, уже никому не нужна, ведь она сама так много раз о себе говорила, и страшный доктор наверняка её отпустит, не причинив вреда. Тем более, что превратить взрослую бабушку в черепаху намного труднее.
Он прошептал мотылькам, чтобы возвращались в комнату и успокоили бабушку. Затем двумя руками сдвинул крюк, осторожно опустил его, подобрал черепаху и открыл дверь. На этот раз, когда Гриша надавил на неё, она не каркнула, только противно и недовольно скрипнула.
Лес даже ночью не спал: он шелестел, дышал влагой, холодом и был такой же страшный, как больница. Гриша, прижимая к груди черепаху, побежал прочь. Он бежал быстро, чтобы не замерзать и не бояться – ведь когда бежишь, бояться некогда.
Он бежал долго, до самого рассвета, тропа давно перевалила горку и теперь вела вниз. Хотя наверху светлело, лес, который впитывал в себя мальчика, становился всё более мрачным – огромные ели заслоняли своими лапами весь свет. Наконец стало так светло, что даже в этом тёмном лесу Гриша мог различить под ногами погрызенные белками шишки.
Ельник закончился полянкой, и мальчик остановился передохнуть. Страх исчез, видимо, отстал по дороге и у Гриши было время, чтобы покормить братика. Однако тот ещё спал и есть траву не захотел. Неожиданно с порывом лёгкого ветра до мальчика донесся запах дыма. Где-то рядом жгли костер. Уже тихо, как разведчик, он прокрался по тропе через какие-то невысокие, цепляющие влажными листьями кусты и оказался возле широкой медленной реки. С Гришиной стороны берег был пологим, зато через реку над водой нависал песчаный слоистый обрыв, местами поросший кривыми соснами и травой. Вода была тёмной, словно чай. Гриша попил этого чая и предложил попить братику, тот на мгновение высунул голову из-под панциря и отрицательно помотал ей.
Мальчик пустил черепаху ползать по бережку, а сам присел на корточки и стал думать, как перебраться через эту реку. Вдруг над головой он услышал густой и громкий, будто уханье филина, голос:
– А ты что тут делаешь?
Гриша не успел испугаться. Он развернулся и посмотрел вверх. Над ним стоял здоровенный дядька в чёрных высоких резиновых сапогах и зелёном, как у десантников, костюме. Ещё у него были очки в золотистой оправе, рыжие усы и кепка. А в руках дядька держал короткую удочку с катушкой и блестящей металлической рыбкой на конце. Гриша знал, что такая удочка называется спиннинг и на железную игрушечную рыбку ловятся настоящие большие щуки.
– И где же твои родители? – спросил дядька так, словно обращался не к мальчику, а к самому себе.
Мама говорила, что нельзя разговаривать с незнакомыми, и Гриша ничего не ответил.
– А это что такое? – Дядька склонился над братиком. – Ой, да это же черепаха! Всё ясно, ты из больницы.
Гриша молчал.
– Ты, наверно, язык проглотил, – не унимался рыбак, – тогда надо в больницу вернуться, доктор язык вытащит.
– Не надо. – Гриша отрицательно замотал головой и шмыгнул носом.
– Ты что это, плакать собрался? – Дядька достал из кармана белый платок и протянул его мальчику. – На-ка, высморкайся и расскажи мне, кто тебя обидел. Мы, рыбаки, в обиду детей не дадим.
– Братик... – ответил Гриша. Почему-то слова перестали складываться друг с другом. – Черепаха. Доктор.
– Так-так. Ничего не понимаю. Да ты замерз! – Рыбак стянул куртку и набросил её на Гришины плечи так, что полы, словно мантия, легли на песок, – пойдём-ка к костру. А там ты расскажешь мне всё не торопясь, по порядку.
Куртка была тёплой и большой.
– Во какой плащ получился, – сказал рыбак, – как у настоящего бэтмэна. Теперь ты ничего бояться не должен.
Они прошли совсем немного по тропинке вдоль реки и очутились около костра. Рыбак усадил Гришу на поваленный ствол, а сам сел рядом.
– Ну, давай сначала познакомимся. Меня зовут дядя Толя. – Рыбак протянул Грише руку, будто взрослый взрослому. – А тебя?
– Гриша...
Гриша рассказал ему про то, как скорая помощь забрала маму, как они пошли с бабушкой за грибами и вышли к страшной больнице, как доктор долго разговаривал с бабушкой, и как Гриша догадался, что братика превратили в черепаху.
– Ну это разве беда? – Рыбак улыбнулся. – Это мы в два счёта обратно разпревратим. Только для этого надо черепаху назад вернуть, в больницу, в распревращательную комнату. И вернуть её должен ты сам, иначе ничего не получится. Пойдём. Я тебя в обиду не дам.
Гриша почему-то поверил. Они поели рыбацких бутербродов с сыром, затем затоптали остатки костра, дядя Толя положил черепаху в карман, взял мальчика за руку и повел назад по той самой лесной дороге, по которой Гриша с братиком бежал от злого доктора. Солнце уже взошло, и с горы сквозь деревья было видно сверкающую серебром крышу больницы.
Теперь всё казалось мирным и неопасным, даже дверь, что ночью скрипела и каркала, на этот раз промолчала, словно испугалась Гришиного спутника.
Когда мальчик и рыбак вошли в холл, бабушка с котенком на голове сразу проснулась и стала извиняться, что задремала, а Гриша подумал: "Вот, взрослые – извиняются, что спят, а детей в садике, наоборот, насильно заставляют".
– Викторыч у себя? – спросил рыбак.
Викторычем оказался страшный доктор. Он сидел в комнате, рядом с той, откуда убежал Гриша. При виде Гриши и дяди Толи доктор встал, но рыбак смело вышел вперед, заслонив собой мальчика.
– Чего это ты, любезный Владимир Викторович, мальчиков в черепах превращаешь? – строго спросил рыбак.
– Я?
– Чего это ты Гришиного братика в черепаху превратил? – Рыбак вытащил из кармана черепаху, поднял её и она, словно в подтверждение сказанному, заработала всеми лапами.
– Ну, я только тех, кто плачет и плохо себя ведет.
– Тогда возьми и сейчас же распревращением займись. Чтобы через неделю снова мальчиком стала. Ты считать-то умеешь? – обратился дядя Толя уже к Грише, – знаешь, что такое неделя?
Гриша начал, загибая пальцы, как это делают взрослые, перечислять дни недели, но тут за спиной у него появилась бабушка.
Она, оказывается, проснулась от разговоров. Гриша попросил отвести его к маме, но бабушка объяснила, что надо идти домой, а мама совсем в другом месте и что тоже скоро приедет домой с братиком. "Пусть себе так считает", – решил Гриша и неожиданно понял, что ни о черепахе-братике, ни о своей ночной прогулке рассказывать ей не будет, и вообще рассказывать не будет – не потому, что никто не поверит и не поймёт, а потому, что это его собственная тайна, и рассказанная, она станет никакой – так зелёные водоросли, красивые под водой, становятся склизкими и неинтересными, когда их вытащишь наружу.
|
