* * *
Цветы подарил, а они уже некрасивы
Два дня тому, а они уже отвернулись
Прячут лица, только худые спины —
И те согнулись
Два дня прошло — вот и жена некрасива
И характер уже не вынь-да-положь, а кроткий
Причесала старательно подошедшего сына
Разговор обо всём короткий
Был бы длинный, была бы — жила беседа
Только дни прошли, а будущее — смерклось
Как грустны цветы, а разве цветы — не все мы
Все мы смертны
Выйду в поле, где белый гуляет ветер
А земля полна цветов, оттого бессмертна
По траве мой старинный друг идёт, и красив и весел
В чистом поле света
* * *
Лев притаился в зеркале в коридоре
Ребёнку страшно туда идти
Но ему нужно в ванну, там горы и море
И белый корабль на полпути
В темноте, распластанной до блеска
В тёмном блеске, который есть ужас глаз
Лев убийственный и не только детский
Он казнит ребёнка, а после — нас
Ужас ужас — и на этом пустом отрезке
Где мерцают чёрточки и крючки
То болтаемся, как сорванные занавески
То смыкаемся в солнечные пучки
* * *
Марсианин к зеркалу подходит
Вынимает бритвенный станок
По щеке всухую им проводит
(Я смотрю, как он им водит, водит,
И земля уходит из-под ног)
Мне приснился мой отец, он песню
Пел, стаканчиком звенел
Говорил: тринадцатую пенсию
У них выбить и спустить сумел
Песня дребезжит и прерывается
Чтобы солнечный глоток впустить
Марсианин с бритвой как-то мается
Отраженье брить или не брить?
В сон опять войдёшь, а там молчание
Увели притихшего отца
Солнце преломляется в стакане
Спой мне песню до конца
* * *
Вошёл отец и ложится спать.
Я говорю: ты же умер, поговорим давай.
А он мне: очень устал, и в одежде, как есть, на кровать.
Я ботинки с него снимаю.
Посижу рядом немного, посмотрю,
А потом и сам лягу, вставать рано.
Он уйдёт из дому, пока я сплю.
Ноги из-под одеяла
Худые пахнущие торчат.
Его снова нет, я уже представляю.
Вот и тела наши скованные молчат,
Будто двери тяжёлые приоткрывая.
...
...
Над кроватью отца маячит стекло,
И во сне кажется, если туда вглядеться,
То видно и будущее, что прошло,
И райский огонь на границе леса.
* * *
О, как воду ты наливаешь в похмельную чашку
И жадно её выпиваешь
О, как ложишься на маленькую кроватку
Перегаром дыша, засыпаешь
Отец, я тереблю свою вялую память
Всё картиночки перебираю
Похмельной тебе подношу воды
Вот он ты вот он ты вот он ты
В лице всех мычащих пьяниц
Когда-нибудь, оба истлев, мы встретимся голосами
— Здравствуйте. — Здравствуйте. Два бесцветных голоса-ветра
О, если могли бы с тобою лежать телами
В одной постели вне света
Касаться друг друга, смертные комья пыли
В маленькой комнате, в минуте одной спасённой
Если нас спросят — можно сказать: мы были,
Шли по земле весёлой.
* * *
Мои родители, родители меня
Земли и солнца щедрые дарители
Даватели конфеты и ремня
Съедатели друг дру... А мы молчим
Как цирковые вкопанные зрители
Где стол был с реквизитом — гроб стоит
Прозрачный и на железных тросиках
(А там в гробу отец живой лежит)
(А где же — и никто не знает — мать?)
Под купол тёмный медленно возносится
Под истерический разлад литавр
Цветенье цветиков и воспаренье гроба
Мы мысленно мычим что мы устал
Что мы любил что хочет мы уйти
Родители молчат и смотрят в оба
Летание отца и мамы дальний свет
Рёв львов невидимых их запах превосходный
Грядущее, грядущий твой скелет
Заполнил всё пространство тишины
Оркестр стих и дышится свободно
* * *
Смотрим на дерево, смотрим на облако, над
Кроной зависшее, смотрим на серый отряд
Птиц треугольных, сквозь небо летящих
Жён своих спящих
Ветвей, молитвенных листьев, корней,
Мы фотосинтеза гости
И копошенья земли
Птиц треугольных летящих, пропавших вдали
Многое что мы хотели, многое мы не смогли
Многое что мы хотели, многое мы не смогли:
Дерево, листья, трава, копошенье земли
Ветви и корни, склоненье корней и ветвей
Таянье птиц, тайны сокрытых зверей
Шум торжества из-за прикрытых дверей
* * *
Отец мне утешительно сказал,
Что счастья нет. И не сказал о том
Что счастье м.б. есть.
Я в книгах побежал
Об том прочесть,
Но то ли Чехова, то ль Фета острый том
Слетел по голове.
И я теперь ни бе,
Ни ме,
Лишь "счастье есть", мой сын, твержу тебе,
Как будто бы себе.
* * *
Я умер — да. Но это опроверг
Один мне очень близкий человек
Он знал, что я не умер никогда
Я умер — да
Но мной пока живёт
Его спрямлённый напряженьем рот
Его миганье покрасневших век
Часов его остановимый бег
Он весь простыл, ведёт себя к врачу
Где врач, подобный быстрому лучу
Выписывает бисером ему
Понятное лишь богу одному
* * *
Время ночью переводили,
Чтобы свет вечерний наклонней падал
На погоны, серые из-за пыли.
Понятые были, стояли рядом.
Лес вчерашний вырезан, будто молью,
И торговый комплекс за ним открылся.
Комариный воздух стрекочет кровью.
В этот миг отец мой в комнате воплотился.
И сказал: "Сынок, заебал слезами,
Со вчерашнего дня и у нас нет леса.
Ты глаза открой и смотри глазами —
Человеку живому нигде нет места".
А потом спросил: "Ты, случайно, не куришь?"
Я кивнул и достал и возился с ними,
И уже будто издали: "А у нас не купишь" —
Произнёс мой отец и растаял в дыме.
Вышел утром, из травы птица взлетела,
Лес стоял вдалеке, никуда не делся,
И река, прерываясь, внизу блестела
И сходила на нет на границе леса.
* * *
То ли поздно, то ли рано
Выглянула кошка из-под дивана.
Дух осени в комнате был, и стоял
Стул, я на нём сидел, во взгляде её читал:
Помнишь, год назад ребёнок не мог заснуть,
Я ему мешала и в ванной завёрнутая лежала
В полотенце, с грелкой, дыша чуть-чуть,
А в четыре ночи я дышать перестала.
Разве это правильно? Я вижу сад,
Я в саду гуляю, в беседке сижу,
Гуси белые в беседке расписной летят,
В жизни их не видела, теперь вот гляжу.
Дивные плоды, неумным своим умом
Я вас охвачу так, чтобы вы росли
Внутри тела моего, я построю дом,
Шкаф, диван, волоски герани в пыли.
Я люблюцелую вас, чтобы вы меня
Любили и целовали, целовать и любить
Я прошу друг друга, но и вы меня
Будете ли целовать, будете ли любить.
В неподдельном саду утром светит свет,
Ночью света нет, но гуси вверху летят
По краям расписного неба и дальше, где края нет.
Мой осенний сон, мой белоснежный сад.
* * *
Жили на солнце, а о другом молчали.
Мама учила — надо стараться лучше.
Вот набежала туча, и мы сказали:
Будем жить в условиях тучи.
Гром посреди раздался, и мы сказали:
Поживём в условиях грома.
У нас есть вторая печаль внутри первой печали
И дом чуть поменьше внутри первого дома.
В доме не прибрано, страшно, но мы сказали:
Поживём в условиях страха,
Дрожим, лепестки пионерские в актовом зале,
Но вдруг мы воскреснем из праха.
Вдруг мы очнёмся — нет, или мы качнёмся
В сторону ту, где были, и где сияли
Мамины серьги — мы к ним, а они на солнце
Пели и плакали и воскрешать не стали.
* * *
Выйдешь на улицу. Тихий вечер
Скучно и хочется спать
Вдруг оклик тревожащий: Ветер! Ветер!
И ничего не узнать
Там, где скамья испокон стояла —
Барбариса кусты
И здесь, где ты никогда не бывала
Вдруг появилась ты
Мне казалось, что жизнь конечна
С тобой или без тебя
И вот ты мне отвечаешь: "Конечно
Но мне не хватило тебя"
Вечер ветреный — жив и вечен
Вызванный куст — с него можно есть
А человек — он человечен
Весь только сейчас, весь только здесь
* * *
Стань передо мной,
О, кошка перед плошкой
Обеденной святой,
Где мяса есть немножко.
Гляди, моя сестра,
Ты так на лапки встала,
Как пламя у костра
Мою ты руку облизала.
Друг друга мы съедим,
Но не сейчас. Сейчас
Мы в комнате сидим,
Свет падает на нас.
* * *
53 секунды —
Это рекорд моего сына.
Он стоит картинно,
Выпятив губы.
Я его снимаю
И переживаю,
Что не побьёт его он никогда,
Поскольку осень, а затем зима,
И шарф, и куртка,
И варежки, и свитер —
Всё это бесконечно удлинит
Минуту одевания.
Но он, неверия лишённый,
Говорит,
Что будущей зимой
Будет рекорд побит.
Зимой? — я говорю.
— Зимой
Побит? — Побит.
О, сын, о ангел мой.
* * *
Я начал замечать — мой добрый друг становится печальней и прозрачней.
Он будто шуму молится воды и руки всё ещё сухие вытирает.
Выходит в поэтический лесок — тук-тук — находит гриб табачный,
Постукивает палкой по стволам и далее в том леске шагает.
Мы с другом на краю того леска, где будка покосившаяся, рядом
С теплопроводом, в близости сидим, и щуримся на свет, балду пинаем.
Покуриваем табачный гриб и на спор уток перелётных взглядом
Мы останавливаем, он меня громит, в прозрачности своей неисчезаем.
Я сквозь него рассеянно смотрю на небо и на уток перелётных,
С сухим потрескиванием в воздухе застывших, и говорю ему:
Давай пройдёмся, Жень, по теплотрассе, поверх тропинок торных,
И выйдем, Жень, куда известно богу одному.
Мой друг встаёт, весь воздух и печаль, лишь только в сгибах
Он замечаем, по лицу проводит он ума рукой,
Мы по трубе серебряной идём, куда не знаем — ибо
Куда идти ещё — тук-тук — постукивая палочкой сухой
* * *
Как хорошо целуется в лесу,
Вот так, лицом к лицу, травинки, паутинки,
Недавно я поцеловал лису,
Она была изображена на снимке.
В котором говорилось, что в лесу
(О боже, отвернись, что я несу)
Вы встретите и кабана, и сойку —
Они гуляют здесь в лесу везде,
И каждому, кто встретит, по звезде:
За этим просьба подойти на стойку.
Я заинтересован был лисой,
Она как будто изнутри светилась,
И я приник — да что же ты, постой,
И я приник — давайте сменим тему.
В лесу приятно писать и гулять.
Приятно писать, если ты мужчина.
Смотрели Джармуша? Вплотную к дубу встать
И медленно поднять глаза к листве.
Мертвец. Так назывался фильм. В конце
Герой в индейской лодке уплывал.
Читатель, я в лесу, но я устал:
Одной рукой пишу стихи в смартфон,
Другой коляску с Шуриком качаю,
Трель соловья на карканье ворон
Сменилась. Две строфы, и я кончаю.
Лицом к лисе я в этот миг стою,
Она меня как будто понимает
И смотрит на меня и не мигает.
Ты говоришь, я тоже говорю.
Ты говоришь: меня ты встретил здесь
И за звездой положенной на стойку
Иди, ты встретишь кабана и сойку,
Иди туда, но уходи не весь.
* * *
Гуляя по парку увидел и снова
Лису — и замер.
Перебегала она из всего золотого
Во всё из теней и химер.
Во всём, окружённый всем этим,
Стою, разлагаясь,
На сладкую дрожь наслажденья,
На юность и зависть.
Лиса тоже тает, и я огорчаюсь в отрыве
От этой лисы, как всего дорогого
И в парке, и в мире.
Уже из отсутствия делаю взмахи и знаки,
Как те, что видны на просвет на особой бумаге.
Тревожно, занятно, и ветрено, много всего.
(Какую-то палку кто-то перегибает.)
Ошибся, отвлёкся — и снова я вижу: лиса
Во всё из всего издевательски перебегает.
| 