По улице перли монотеисты. Страшно подумать, в городе три миллиона жителей, и каждый из них монотеист. Бедный Иегова. "В очередь, сукины дети, в очередь!"
        Снежный покров имел такой вид, какой обычно имеет постель больного после двух недель прозябания в оной. В домах шевелились люди. Я слишком сильно чувствовал это. Наверное, я снова заболеваю.
        Мы с Юрой, попивая пиво "Амстердам", изнеженно и брезгливо ползли по ночным выстуженным наглухо дворам. "Холодно!" – произнес Юра. "Здесь неподалеку живет Олег по кличке Джексон Скотт, можно пойти к нему и выпить чаю с марципанами", – ответил я. "У него не чай, а бурда, – сморщил Юра свой крысиный фас, – кроме того, эта крыса жадна до марципанов". Мы подошли к подъезду Олега, покурили, потоптались и, не желая делиться "Амстердамом", тронулись восвояси.
        В это время Олег по кличке Джексон Скотт сделал скользящую петлю из мягкого пухового шарфа, привязал свободный конец к люстре, влез на стул, надел петлю на шею и, надеясь, что конструкция его не выдержит (вышеозначенные эволюции должны были толкнуть его родителей на приобретение новой кожанки для сына), прыгнул со стула. Надежды его оправдались, он рухнул на пол, на него чугунная люстра. С черепом его произошло то же самое, что с орехом в рекламе "Баунти".
        Утром в институте обсуждали смерть Олега. "Прежде, чем работать со своим телом, – пропищал юноша в бронежилете, – надо проштудировать учебник по физиологии". – "В данном случае, по физиологии растений, – пробасила девушка в кепке, – дерево – оно и есть дерево". Я сделал трагическое лицо, посмотрел на Юру и выдавил: "А ведь это ты его убил". – "Ты гад!" – ответил Юра. "Нет, в самом деле, – продолжал я, – ты научил его плохому, но забыл научить тому, что к плохому надо плохо относиться". – "Отстань, гад, – подытожил Юра, – я развожу рыбок и к плохому отношения не имею". – "Скажи мне, Юра, – не унимался я, – кто хороший человек? Тот, кто разводит рыбок, или тот, кто умирает за идею?". Вечером Юра подарил мне один из своих аквариумов.
        После однажды проходили мы мимо дверей дома, в котором обитали две обильно намазанные лесбиянки. "Может, зайдем, – предложил Юра, – они хорошие девушки?" – "Нет! – отрезал я, – они опять начнут при нас трахаться, а я устал желать недостижимого". Мы потоптались перед калиткой, но так и не зашли.
        В это время девушки вкололи друг другу по четыре куба грязного вещества и к утру скончались обе.
        "Юра, – сказал я ему поутру, – я вижу тенденцию, а когда я вижу тенденцию, я чувствую себя как волкодав, идущий по следу". "Здесь нет тенденции, – возразил Юра, – здесь только твоя паранойя". – "А у тебя прыщ на носу. Давай проверим, – я определился с нашим местонахождением, – здесь неподалеку живет мой преподаватель по практической этике. Попытаемся к нему зайти?" Мы стояли возле преподавательского подъезда. "Ну что? – задал я вопрос, – зайдем в гости, порешаем этических уравнений?". – "Пойдем лучше по домам, дома кофе и телевизор", – с выражением произнес Юра.
        Утром, глядя на некролог, в котором говорилось о гибели от инфаркта Преподавателя Практической Этики, мы с Юрой курили свои сладкие папиросы. "Теперь мы легко можем убрать кого нам вздумается, вплоть до президента, надо только знать его точный адрес", – высказывал я свои соображения. "В конце концов, всякий дар должен быть оплачен, – Юра задумался. – Попытаемся заработать себе на мороженое". – "Ты сможешь достать заказы?" – я всегда был непрактичным человеком. "Это несложно. Больше всего меня забавляет, что милиция всегда будет на один адрес позади нас. Это апория, достойная Зенона," – тяга Юры к апориям имела нездоровый привкус.
        Через неделю мы заработали свою первую тысячу долларов. Сидели в кабаке, смеялись. "У тебя нет ощущения, что мы на необитаемом острове?" – осведомился я. "Стабильное! Мне хочется скакать голым по заведению и орать похабные песни", – Юра улыбался.
        Мы стояли возле Юриного подъезда. В рюкзаке у меня за спиной было двадцать бутылок шампанского. "Пойдем ко мне, – предложил Юра, – купаться в шампанском". – "Пойдем лучше ко мне трахаться, – ответил я. – Должно же это когда-нибудь произойти, раз мы уже попали на остров".
        В эту ночь со мной что-то случилось. Я был как машина. Ритм моих фрикций напоминал ритм поршней парохода во время гонки по Миссисипи. Юра выл и стонал, радовался и плакал. Через несколько дней он умер в больнице в результате разрыва прямой кишки.