Леша Герасименко был очень нехорошим молодым человеком. Папа щедро давал ему деньги, а он вместо того, чтобы раздать их нищим или купить цветов для мамы, проматывал все в компании таких же плохих ребят, как он сам.
        Леша работал в отделе по борьбе с наркоманией среди школьников, но, конечно же, не был честным борцом против социального зла. Выследив компанию юных наркоманов, Леша и его друзья-сослуживцы хватали ребят и везли их на какую-нибудь злачную квартиру. Там они, употребив отобранные только что наркотики вовнутрь, вступали в интимную связь с подростками, которых запугивали предварительно пистолетом и служебным удостоверением.
        Но и этого было мало молодым повесам. Удовлетворив свою похоть, они обычно расставляли в большой комнате стулья, как в театре, сажали на них школьников и танцевали, переодевшись женщинами, изображали канкан. И это была лишь прелюдия. Дальше шла главная часть представления – глумление над святынями. Леша и его друзья читали стихи Пушкина, вставляя в оные матерные слова, называли Христа обидными прозвищами и пели неприличные частушки на музыку Чайковского, особенно хорошо у них получалось под танец маленьких лебедей.
        Однажды, отпустив очередную партию подростков домой, молодые повесы лежали на диване и думали, как бы им еще поглумиться над всем человеческим.
        – Я знаю, чего мы еще никогда не делали! – сказал Леша. – Мы просто забыли, что хлеб всему голова. Если я встану на хлеб, то мы в какой-то мере поставим все с ног на голову.
        Он принес из кухни буханку черного хлеба, встал на нее, и тут же провалился в тартарары, ко всеобщему изумлению.
        Несколько минут он несся, сидя верхом на буханке, через какой-то пурпурный простор, и вдруг врезался в огромный пенис, торчащий из булькающей и крайне сексуально выглядевшей жижи. Леша упал на небольшой островок у подножья живого члена и огляделся. Точнее, не успел он оглядеться, как оказался зажат между двух то ли чертей, то ли сатиров, один из них тут же пристроился сзади, а второй, угрожая лопаткой от тортов, сунул ему в рот. Третий же черт, вооружившись очень изящной плеткой, стал охаживать Лешу по спине. Сначала Леше понравилось, однако черти были чересчур неутомимы, а из булькающей пучины прибывало им подкрепление.
        – Ребята, сколько же вас? – спросил Леша.
        – А ты знаешь, сколько чертей может уместиться на острие иглы? – переспросил тот, который с плеткой.
        Лешу привязали за ногу, бог его знает к чему, и стали иметь в рот, висящего вверх ногами. Потом мочились на него, а двое щекотали ему пятки, отчего Леша смеялся так, как не смеялся никогда в жизни. Потом все расступились, и пришел черт с кастрюлей горохового супа. Лешу поставили раком, и он лакал суп, пока кто-то засовывал ему в зад пушечные ядра. Гороховый суп произвел свое действие, и ядра вылетали со свистом из жопы его в черное небо, чтобы стать там звездами.
        Однако и чертовски неутомимые существа иногда устают. Черти легли на красный песок, обмахиваясь чем-то, что Леша обозвал про себя жасминовыми тирсами.
        – Ну, теперь все? – осведомился Леша.
        – Нет, – сказал черт с плеткой, – просто теперь его очередь! – и он показал на тот самый, огромный, торчащий посреди острова пенис.
        – Хлопцы, помилуйте! – завопил Леша.
        На лицах чертей образовалось грустное разочарование и неподдельное удивление.
        – Так ты его не хочешь?
        – Нет, я уж ничего не хочу!
        – Может, тебе с нами не нравится?
        – Да как вам сказать, вообще-то не особо!
        – Тогда какого хрена ты, козел, залез на буханку?
        Леша ощутил могучий пинок под зад и вылетел из тартара прямо в свою комнату, шлепнулся на кровать и зарылся лицом в подушку. Ему было как-то сладко неподдельно томительно грустно, словно кончилось что-то важное, и дальше будет совсем иначе, и надо, наверное, радоваться, а вот вместо этого лежишь, ревешь, как последний зануда.