Накануне вечером в блоке новостей было передано короткое сообщение о небольшой утечке на 4-й недавно пущенной кастрюле Угробыльского генератора первомайских облаков, в связи с чем создана правительственная комиссия.
В информации этой, в которой не было бы ничего особенного и необычного – на фоне утвердившейся уже атмосферы ускорения, критики, самокритики, гласности, – все же что-то настораживало. Из-за небольшой утечки создана правительственная комиссия. Но, чем пустяковее утечка, в силу какого-то закона, тем грандиознее и грознее домыслы. Так в тот же вечер по городу поползли слухи. Говорили, что утечка произошла еще неделю назад, и до сих пор кастрюлю не удается накрыть как следует крышкой, что пар выкипевшей жидкости собирается в облака, которые разносит ветер даже и на соседние страны, а поскольку облака не прошли последней стадии обработки – глютаминатом натрия, которого и так не хватает, потому что завозят его из-за бугра, – то произошло створаживание облаков. Продукция целого последнего месяца, десятков ударных предпраздничных вахт, прокисла – мало того, кислая сыворотка выпала на землю дождями и росой и пропитала почву, так что мог прокиснуть весь урожай нынешнего года, так что еще сотни ударных вахт вылетели бы в трубу, а десятки и сотни искуснейших приказов, распоряжений и директив пошли бы насмарку, так и не достигнув цели.
Но куда большая неприятность могла приключиться, выпади на землю створоженная масса – что вызвало бы панику среди населения, не видавшего творога уже в двух поколениях.
Дело в том еще, что люди в этой стране поклонялись Красоте – здесь и в телевизор глядели любуясь. В столице страны на Красивой площади – самой большой в мире – был открыт косметический салон, своими хаджами (которые назывались здесь очередями) давно посрамивший Каабу, Бенарес и Иерусалим. Там лежал вечноживой эталон метра Красоты, в котором все было прекрасно: и лицо, и одежда, и обувь. Вначале там лежало два эталона, но... множественность подрывает абсолют. Второй эталон был тщательно перемерен Центральной Комиссией Красоты, Прогресса и Сияющих Свершений, и, когда выяснилось, что он усох с метра до аршина, перезахоронен под самой большой и красивой в мире стеной, как идеально кратный эталон ее длины.
При таком культе красоты – все будто поклялись когда-то, как эллины: "научно обоснованная мера во всем – до полной победы Красоты!", – при столь развитом культе любое отступление от ее эталона было равнозначно выпадению из культурного мира, впадению в дикое, собачье варварство, – и не было страшнее преступления против Красоты, чем смущение ее Порядка, допущение самодеятельности и паники среди населения. Лица, ответственные за такое допущение, подвергались немедленному лишению талонов на колбасу, пропуска на трибуну и места во всех очередях, что приравнивалось здесь к обезличиванию.
И вот, одно такое створоженное облако стояло, как опара, над городом – и потому так обеспокоены были и предпринимали лихорадочные действия отцы города, – являя внешне эталонное непоколебимое спокойствие и невозмутимость, но от одной мысли о потере лица обильно покрываясь тайным потом и теряя остатки здравого смысла.
Так утром по радио объявлена была велогонка Мира и приглашены велосипедисты двадцати четырех стран (люди этой страны кроме Красоты – как одно из высших ее проявлений – еще очень ценили спорт). Из Город-Героя, колыбели всех красот, доставлен был клоунский мим-театр для выступлений в самых больших в мире витринах продовольственных, овощных и обувных магазинов. В связи с окончанием отопительного сезона решено было, заморозив предварительно вклады в сберкассах, провести уцененную распродажу горячительных напитков по цене, не превышающей одного бля. Всем молочарням города немедленно возвращено было их доброе имя "ресторанов", а всем "горячим бутербродам" гордое имя "чарочных" и "флячек по-львiвськi" – со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Эксперты предупредили, что сотрясение земли от работающих механизмов, машин и просто людского топота может вызвать внезапное выпадение облака на землю.
Немедленно была прекращена продажа бензина частникам и остановлен самый мощный в городском хозяйстве древнеавстрийский агрегат с железными лапами – с исступленностью павиана, насилующего белую женщину, натягивающий обручи на пивные бочки, – а трест по ремонту пододеяльников переведен на работу по оборонной программе – на выпуск эрмитажных войлочных тапочек для населения, чтобы неслышно передвигаться по земле, не поднимая пыли.
Но тут до города стали доходить самые грозные слухи, что створоженная масса все равно выпадет, и тогда наступит самое страшное, и не в том дело, что ее нельзя есть, потому что она очень жирная (хотя уже от одного этого в высохших кишках мозгов может случиться заворот), – но главное в том, что ударят страшные холода: до 960 ниже нуля, и тогда произойдет кристаллизация кисломолочного выстраданного будущего с кисельными берегами, или, по-научному, – йогурт.
Единственным средством спасения, как вещало забугорное радио, было: распустив все теплые вещи в доме и купив спицы из легированной стали (только они не боялись сыворотки и жутких холодов – все прочие просто распадались в руках на атомы), связать себе как можно скорее кокон, и, обмазавшись и приняв стакан йода внутрь – для очистки кожи и нормального протекания замедленных физиологических процессов в организме, – впасть в состояние спячки, подвесившись в коконе в каком-то из внутренних помещений, подальше от окон – в ванной, туалете, стенном шкафу.
Уже с обеда сметены были с витрин все легированные спицы в городе, не успевшие осесть в распределителях (для предохранения все от той же паники).
По внутреннему радио была предпринята робкая попытка контрпропаганды: сладким голосом диктор говорил о возможном выпадении сахарной ваты, а не – как клевещут – творожной массы, и о легком, приятном, как в метро или как мятная таблетка, похолодании.
Но попытка оказалась не весьма убедительной.
Население стремительно окукливалось. Самые малообразованные – как самые сообразительные – окукливались первыми. Эти брали с собой еще в кокон запас провианта: кровянку, муку, алкоголь.
В косметическом салоне на Красивой площади правительственная комиссия тем временем пытала эталон, зацепив ему крючьями веки и пытаясь лебедками их поднять, чтобы понудить его ответить – что нам делать?
Но, как ни драли ему крючьями глаза, как ни кололи в бок копьем, Образец хранил олимпийское молчание.
Похоже все-таки, что он был мертв.
Когда-то опоздали немного с бальзамированием, совсем немного, может, чуть-чуть...
