М.: Новое литературное обозрение, 1998. – Библиотека журнала "Соло". ISBN 5-86793-042-4 Обложка А.Гольдмана. C.108-113.

        1. Имеет ли кухня отношение к судьбе народа, к его ментальности и философии?
        Только безнадежно узкий ум может ответить на этот вопрос отрицательно. И все же такая связь обычно нами подразумевается, но не осознается. В чем тут дело? В близорукости ли чувств осязания, обоняния, вкуса, побежденных более дальнобойными зрением и слухом? И в этом, без сомнения, также. Человеческая личинка тянет все в рот, и эта стадия глубоко оседает где-то в фундаменте взрослого человека, чьи чувства определяются приматом зрения и слуха и репрессией каннибализма.
        Много ли слов в нашей культуре для обозначения вкуса? Кислый, сладкий, соленый, горький, терпкий, "вкусный", – пожалуй, все. Воистину, словарь примата. И все же одно из самых диких таинств утонченной интуитивной культуры зовется пресуществлением и причастием. Есть, видать, что-то фундаментальное в репрессированном рационалистической культурой чувстве вкуса, что прошивает насквозь все уровни человеческого в человеке и торчит куда-то... в никуда. Можно наесться и рыгать, можно "напертися горнятком кашi", можно предаться пиршеству или гурманству, но – элиминируем жадность – нас будет интересовать только утоление голода, подкрепление сил. Почему такой квинтэссенцией в украинской этнокультуре предстает анекдотическое ныне (что также заслуживает особого интереса) мифическое САЛО? Что это за продукт такой и что в нем?

        2. Сало для украинцев, что для евреев Манна (и для греков яблоки Гесперид), – т.е. блюдо трансцендентное и судьбоносное, и, для расподобления – или "как говорят, в пику" – своим соседям южных рас, иудомусульманам, для них, без сомнения, трефное. Блюдо одновременно цивильное и сакральное, полемически заостренное. Поедание его подобно скольжению на лыжах.
        В мире скоропортящихся на юге продуктов – оно нетленно и в чем-то эквивалентно золоту. В нем идущий от языческих толстых богов счастья культ изобилия – библейский тук – и сухой казацкий паек, бедняцкий н.з., посыпанный крутой солью чумацкого шляха. В его вкусе отчетливы отголоски дороги, – то ли его берут с собой в дорогу, то ли оно зовет в долгий путь по битым, утопающим в мягкой белой пыли, разъезженным шляхам Украины.
        От тех еще телег, осей, кожаных сальниц тянется далеко идущая мудрость первых социальных механиков – "не подмажешь, не поедешь". И оттуда же тот специфический украинский "сум", печаль сидящего при дороге путника (ибо "садло" – праформа "сала" – это то, что осело, насело на мясе, – а отсюда и "сессия", и "заседание"...), да, путника, затерявшегося в степи, сидящего под бескрайним небом, под облаками – этим салом небес. К нему, как правило, достается цыбулына и режется на четыре части, что облегчает навертывание слез печальному  ж р е ц у,  оказавшемуся вдали от родного дома.
        Продукт универсальный – дающий свет, будучи вытопленным в каганце или в виде сальной свечи. Дико калорийный, будучи срезан ножом тонкой "скибочкой". Усвояемость его прослеживается даже в фонетической форме имени – скользящее "С" и влажное глотательное "Л", – ао. Соленое сало, горько-сладкий лук, горилка, пресный, чуть окисленный слюной хлеб – в чистом поле, – вот фундаментальная трапеза степняка-славянина. При виде подобной сцены гордость нарастает на сердце, как сало на свинье.

        3. (Резюме) Важко втриматись, аби не сказати, "сало – наше усе".

        Если срез мирового дерева спроецировать на русскую кухню... то выйдет блин.
        Один из самых уникальных космогонических мифов заключен в русской байке о бабке, стряпающей блины на плеши своего старика. С использованием энергии Солнца, разумеется. Вообще, отголоски солярного происхождения блинов отчетливы и для нас, уже не верящих ни во что. Ведь форма круга отнюдь не проще, скажем, треугольника, и дело здесь не в одной экономии.
        Кухня – один из самых древних театров представлений, особенно в случае с блюдами основополагающими, приготовленными с минимумом средств: мука, вода, огонь. Немного масла.
        Самое русское в печении блинов то, что это деятельность азартная, когда работа спорится в руках, и можно смело пренебречь законом "первого блина". Так возникают созвездия оладий, хтонические деруны, блины ячневые, пшеничные, овсяные и гречишные, из пресного и кислого теста, со всевозможными начинками и без, масляные блиночки, блинки и блинцы. Вообще чаепитие с блинами и самоваром – не что иное как модель вселенной, как русский национальный планетарий, где чашки с блюдцами суть ходящие по орбитам Сатурны и Плутоны, а обжигающий чай аналогичен жизненосному солнечному свету, который, кстати, хитроумные русские научились улавливать и осаждать в желтизне масла и меда.
        Так заселяются русскими, включаются в человеческий космос и поедаются планеты блинов, с поверхностью до того безжизненной и ноздреватой, – как мокрые фотографии Луны.
        Но самый напряженный вид блины приобретают на поминках, где подаются воперво: блины с икрой. Горячие блины с охлажденной икрой – это перевертень и саван, скрывающий гиперболу плодородия. Чреватая жизнью смерть. В свете сказанного монополия номенклатуры и госторговли на икру предстает не чем иным как символической узурпацией права сильных на продолжение рода.
        Не проникая в сознание, в самоотчет народа, мысль эта на излете застоя вылилась в соборное безумие НЛО – когда изможденные, недоедающие и дурно питающиеся люди, подняв голову, увидели вдруг над собой пролетающие, горячие еще блины. Возмутительное их свойство заключалось в том, что очень трудно было вступить с ними в контакт. Но это же внушало и веру, что народ рано или поздно до них доберется.
        Так возникали предпосылки перестройки. Характерно, что почти одновременно с информацией об НЛО возникло новое русское ругательство: "Блинн!" – как гулкая пощечина, сродни американской драке тортами.
        Вот тогда партия поняла, что дальше "перестройку" откладывать нельзя.

        В мире материальном также, как выяснилось, существуют величины отрицательные и даже мнимые. Одной из таких величин является колбаса.
        Ошибаются те, кто думает, что величина эта довлеет и служит пищеварению, – отнюдь. Не голод она призвана удовлетворить (потому что голода в СССР давно нет), а либидо. Свидетельством тому является тот факт – и такое ее основное свойство, – что ее всегда либо нет, либо не хватает. Сквозь физическую ее природу и окутывающий ее психический облак просвечивает и искрит метафизика. Как следует полагать, колбаса и являет собою тот фосфоресцирующий, субстанционально обманчивый фаллос, посредством которого партия осуществляет свое прокламированное единство с народом.
        Эту скрытую природу колбасы с особой наглядностью выявила "перестройка". Когда в партии отмерло несколько ее видных членов и она временно прекратила пользовать народ во все его девять отверстий и, занявшись интенсивным массированием головки собственного клитора, оставила за собою только пять из них, народ вдруг распрямился и, увидев, что партия его больше не любит как прежде, – очнулся вдруг и потребовал гневно колбасы, угрожая, в противном случае, разводом. Но как ни напрягала партия все свои фаллопиевы трубы последующие пять лет, из них ничего не исходило, кроме гласности.
        Скептикам мы лишь укажем, что народ требует именно колбасы – не мяса, не содержания! – но формы. Об этом же свидетельствуют успешные опыты с заменой в колбасном фарше мяса целлюлозой, отчего очереди за колбасой – этим политическим залогом любви – только растут. Недолюбленный народ ведет себя как ребенок, ищущий наказания – впадающий во вседозволенность в поисках кары – и, несмотря на все слезы, испытывающий облегчение от символического шлепка материнской и от ремня в отцовской руке, спасающих его, наконец, от самого себя. Онтологические корни колбасы уходят глубоко в строение человека, в оба его кишечника: головной и расположенный в животе, идеально приспособленные один – для восприятия идеи колбасы, другой – для поглощения ее тела. Следует ли уточнять, что само такое поглощение являет собою акт сексуально-политического каннибализма?
        Вообще нужно отметить, что эротическая природа колбасы носит характер тотальный и комплексный. Можно выделить такие ее аспекты, как: вуайеристский, мануально-оральный, вплоть до фекального – поедания содержимого кишок (что этимологически, кстати, давно осмыслено народом сближением звучания слов "кал" – "колбаса"). Понятно, что богатство и разнообразие переживаний расширяет и углубляет до беспредельности ментальность любого народа, периодически имеющего дело с колбасой, ставит такой народ на пороге шестого чувства, открытого социализмом – чувства глубокого удовлетворения, – где народ и социализм, раз встретившись, не разлучатся уже никогда. Знаменательным кажется также тот факт, что еще на заре нашего века – века победоносного шествия идей Великой Октябрьской социалистической революции – колбаса именно в русском ее произношении, как "кол-ба-са", вошла в международный язык эсперанто.
        И уже недалеко то будущее, тот час – то осуществление светлых галлюцинаций человечества, – когда упорядоченная, избавленная от наименований и пересортицы КОЛБАСА как таковая будет наматываться на катушки телефонных кабелей и доставляться в гастрономы машинами, сродни пожарным, чтоб подаваться как шланг, как бьющаяся и пульсирующая пожарная кишка, – на всю очередь разом, вплоть до полного и окончательного ее насыщения.