Несомненный и окончательный способ похоронить художника – это говорить о нем только хорошее.
Нет жанра подлее предисловия. Хуже только каталоги, задуманные как маленькие типовые мавзолеи.
"Если хотите жить – давайте враждовать" – так следует поставить проблему, отдавая себе отчет в исключительной мере ответственности за сказанное.
Когда читаешь Платонова – Набокова нет и не может быть, он не существует, для него просто нет места, иначе Платонов лжет, – и наоборот.
Но, к счастью, вражда в культуре и вражда в жизни – абсолютно разные вещи, субстанционально разные.
Мир культуры состоит как бы из более тонких атомов, в нем нет абсолютных смертей и окончательных потерь, – но, напротив, какое-то мутное приближение к жизни вечной, к замыслу природы, – вечный уход и вечное возвращение, выход на стремнину, уход под воду и опять выныривание в труднопредсказуемом месте в труднопредсказуемый момент. И самое потрясающее, что происходит это не с биомассой по законам среднеарифметическим, а в формах персональных и по законам загадочным, которые не укладываются в наши однокомнатные души и умы. Законы – нет, а люди – да. И я сам знаю нескольких читателей-многоборцев, которые любят Набокова и Платонова одновременно, равносильно и верно. Любить всех – есть блуд, подсказка отъявленного рационалиста Сатаны, любить каждого... своими силами для человека непосильно. Действие культуры, живой ее части, разворачивается где-то посредине, но всегда чуть вверху и впереди, в некоторой области парадоксальной во всех отношениях. И хватит об этом.
Провинция в силу бедности привыкла смазывать разнокачественность величин. Люди в ней живут как бы не всерьез, не принципиально.
Поэтому и занимает меня Аксинин как Культурный Враг.
В том, что это достаточно крупный и последовательный художник, не сомневается никто, но речь пойдет о соблазне его творчества, о некоторых его духовно опасных чертах. И, к сожалению, возможность такого подхода санкционировал он сам, поверив в явленность смыслов, возжаждав быть не столько художником, сколько послушником и учителем, аналитиком и прорицателем, возжаждав точно знать и владеть такими вещами, которых точно знать и овладеть которыми нельзя, и не обращение, а общение с которыми требует исключительной искренности, чуткости и такта.
Надо сказать, что это была общая болезнь 70-х, высшая нота, взятая и "официальной" и "неофициальной" культурой тех лет. То были поиски смысла преисподней, онтологической обеспеченности пребывания в историческом обвале. Ключевое слово той эпохи – "вечность".
Или так еще: Человек в поисках смысла.
В Москве стали догадываться, что это не "высокая" болезнь, еще в конце 70-х, но, боже, каким позорным финалом, какой дешевой распродажей Логоса разрешилось это заболевание еще через 10 лет, т. е. уже в следующую эпоху.
Гессе, Булгаков, Тарковские – какой великолепный шифр, пароль, – и какой эзотерический разврат развился на этой почве, какое рукоделие и эклектика, какие гляделки до обморока – как субститут созерцания; какое невиданное словоблудие. Вот один из истоков немоты, поразившей вскоре – на фоне разнообразнейшего треска пустоты – русскую культуру.
Аксинин, в чьей фамилии щиплет язык отдаленный аскорбиновый привкус безотцовщины, поднял имя Александр (а все, кто читал Павла Флоренского, знают, к чему оно обязывает) и, соорудив из двух А песочные часы отмеренного себе времени, поехал в Москву, чтобы видеть Шварцмана, и в тогдашнюю графическую столицу – Таллин, чтобы разговаривать с Тынисом Винтом. Винт прохаживался по своей черно-белой квартире под взошедшим на стене знаком для медитаций – как семиотический повар из чаньской легенды – и ребром ладони намечал: низ-верх, инь-ян, жена-муж, симметрия-асимметрия, – после чего с криком "Х-хак!" наносил один удар, и анализируемый объект распадался на части, готовые к употреблению.
В каждой эпохе есть своя красота.
От Свифта, Кафки, Кэролла к расшифровке книги #1 той эпохи – "И Цзин" – такова логика анализа Аксинина. Линия аналитична. Тот же проводник: есть ток, нету тока. Аксинин как художник замкнутых фигур все прогрессировал, работы его становились все лаконичнее, точнее, сильнее; штриховка все гуще.
Мир расползался, он же скреплял его своими офортами.
Так, сидя в закутке, в бабушкиной кофте, штопают чулок на лампочке.
Он много работал.
А если вам снится сон о работе – надо продолжать это дело. Это значит, что пробуждение близко.
Пока не был послан ему будильник такой страшной силы, что проспать он уже не мог.
Александр Аксинин (1949-1985) – львовский художник, погибший в авиакатастрофе.
