Откуда это влечение к теплой межматериковой луже, куда нечаянно вступил итальянский сапог? Что за армейские переклички мифологического взвода от:
– Аякс! – Я!
до:
– Янус! – Здесь мы!
К чему пепельные губы араба у родника, белое солнце (пустыни?), пистолет, отказ от исповеди? На кой сдались тароватые карточные фокусы Даррелла, все эти мятные Мелиссы, недобродетельные Жюстины, Балтазары (без Каспаров и Мельхиоров), Каподистрии (без Нессельроде)? Откуда страсти по Антиноеву заплыву? Грампластинки с александрийскими песенками? Помпейская пепельница? Битый стройматериал в Афинах?
Мы зябнем. Ленивое сердце вяло качает пастеризованную кровь. На плечах – вязаная кофта, ноги укрыты пледом. Камин. Шерстяные носки. Чай и водка, чтобы согреться. В школе мы ненавидели физкультуру: маты пахли носками, раздевалки – подмышками; форма не лезла в портфель. Грубый учитель нещадно-площадно бранился и норовил облапать любимую одноклассницу. В результате мы выросли хилые, а он, сволочь, все бегает каждое утро в скверике.
Чуть не забыл: в Бога мы не веруем и в церковь не ходим. Забрели как-то полюбоваться кудрявыми барочными штучками некоего храма, но испугались сумасшедшего церковного сторожа и убежали. А сторож кричал вдогонку: "Что в Божий Храм нейдете! Грехи не пускают?"
Ладно были бы грехи. Но и грехов нет. Ничего не происходит в нашей жизни, а если и происходит, так сейчас – за письменным столом или в мягком кресле под жолтым душем торшера. Так в детстве, будучи неспособными ни к идиотическому "Царю горы", ни к банальной "стенка на стенку", мы играли (в одиночку!) в солдатики, переигрывая Ватерлоо в пользу маленького серого капрала. В хоккей нас не брали, но мы одной левой и с закрытыми глазами обыгрывали любого фраера в настольный.
Теперь у нас настоящий эллинский понт. В креслах, нога на ногу, мы беседуем с древними. Древние невразумительны: поземка забирается под пеплум, снег сыпется на благородные лысины, нос краснеет, бороды индевеют. У них першит в горле от табака и едет крыша от водки. Но сеанс продолжается: мы вызываем любимые тени трением сухой ладошки о корешки книг – и древние проходят перед нами, как в кино, но в немом. Платоны, плотины, виргилии, катуллы, ксенофонты, аполлодоры и авлыгеллии изъясняются жестами, неопределенными отмашками рук и ленивыми гримасами, словно телевизионный диктор для глухонемых. Они равнодушны и забывчивы, но алчны до подарочков (читай, цитирования), как Свифтовы струльбруги. Мы с радостью удовлетворяем эту их страсть. Цитируем. Всласть.
Вот наш компактный складной рай. Завывание метели за окном волшебно превращается в шум ласкового медитеррианского прибоя. В сто ватт сияет портативное солнце. Гроздьями винограда наливаются и тяжелеют спелые слова. Телефонный треп мнится сократическим диалогом. А посреди ледяной пустыни, по которой гуляет лихой человек, торчит гипсовый истукан с благонамеренной мордочкой дюжинного школьного учителя. Аполлон в мехах.
Продолжение книги "Профили и ситуации"
|
