Эти двое подростков вошли в трамвай, когда и он. Они сразу ему не понравились, и он сел возможно дальше от них, сзади. Они поболтались впереди, кажется, даже пробили талоны. Потом, как в дурном кино, подошли к Михаилу Геннадьевичу и обсели его: один рядом смотри не смотри, а вот он, мерзкое тепло, горячее дыхание, а другой впереди, но обернувшись сюда и положив свою поганую улыбчивую смазливую рожу на спинку сидения, как на блюдо.
Ну, начал первым Михаил Геннадьевич. Вы хотите что-то сказать?
Тот, что впереди, помотал своим счастливым лицом и прыснул, словно Михаил Геннадьевич пошутил. Другой, однако, ответил:
Хотим. Филя просто стесняется. Он вырос без отца. Дамское воспитание, комплексы, знаете ли.
Этот неуместно изящный оборот сильно не понравился Михаилу Геннадьевичу.
Мне скоро выходить, ответил он высокомерно. Вы не могли бы лаконичнее? Вам нужна мелочь?
Мелочь? тонко переспросил тот, что рядом. Разве я говорил о деньгах, Филя?
Сияющая рожа выразила удивление, не прекращая сиять.
Мальчик мучительно ищет отца. Вглядывается в лица порядочных мужчин подходящего возраста. Вот у вас, например, были... э-э... девятнадцать лет и четыре месяца назад случайные связи?
Не ваше дело. И вообще я впервые в этом городе.
Лицо Фили выразило безмерное удивление.
Что значит в этом городе? разлепил он губы. Это Москва, отец.
Я тебе не отец.
Вы хотите, чтобы мы поверили в сказку насчет того, что вы впервые в Москве? в голосе рядом проявился металл.
Вы выходите на следующей? вдруг озаботился Михаил Геннадьевич.
Мы вас выпустим, сказал рядом.
А мы тоже выходим, обрадовался Филя.
Они дружной компанией подошли к дверям и вывалились на свежий воздух. Стояла чудная весна, зеленый май.
Ну, нам туда, с улыбкой произнес не-Филя.
А мне туда.
Ну конечно! Извините, если мы были назойливы.
Да ничего.
Неужели? Конечно, нет. Не успел он сделать и десяти шагов, как его окликнули:
Товарищ мужчина!
Что еще?
Только один вопрос: у вас была женщина в Кунцево в восемьдесят втором?
Нет, ответил Михаил Геннадьевич чистосердечно и даже усмехнувшись.
А, например, в Филях в семидесятом?
Михаил Геннадьевич крупно вздрогнул.
А это вас не касается, и пошел вон. Ребята шагали по бокам, как конвой. Он встал. Они встали.
Я сейчас позову милицию, сказал он негромко и веско.
Прекрасно, обрадовался тот, что всегда сбоку. Там все и уточним.
Действительно желаете? криво улыбнулся Михаил Геннадьевич. Вас там уже знают? Часто к мужчинам пристаете?
Зачем вы так? неожиданно жалобно сказал Филя. Я вашу карточку у мамы видел. Вы Барсуков Михаил Геннадьевич. Я в милиции так и скажу, они паспорт посмотрят и все проверят. Я в трамвае стеснялся, он натурально всхлипнул. Знаете, как это без отца? Мне мама столько о тебе рассказывала. Папа.
Тут, как по сигналу, Михаил Геннадьевич рванул вперед. Эти двое поотстали. Он знал, что ему не убежать от двух молодых. Они догонят. Они всегда медленно и неотвратимо догоняют, как наплывает тень. Только не оборачиваться. Может быть, как-то обойдется? Например, сердце может разорваться на бегу. Вот и не догонят. Сзади раздалось:
Ой, ё.
Что?
Ногу подвернул.
Есть Бог? А тут как раз переулок, а в переулке закусочная. Вдруг? Не заметят, не посмеют, не узнают? Спиной к дверям. Так. Лучше бы зима, скинул бы верхнюю одежду. Но и так... Спина горит.
У вас такой вид, будто за вами гонятся.
Михаил Геннадьевич поднял лицо. Напротив него за столиком сидел молодой человек очень складного, приятного вида.
Возьмите компот.
Спасибо.
Он выдул компот одним махом, сплюнул какой-то фрукт, присосавшийся к губе, вываренный до нуля.
За мной действительно гонятся.
Что ж вы такого натворили? Благонамеренный с виду человек.
Ничего.
Совсем ничего?
Не совсем.
Складный человек не форсировал беседу, спокойно кушал люля-кебаб с кетчупом и рисом. Михаил Геннадьевич тоже вдруг остро захотел есть. Внутри него разворачивалось некое безымянное счастье.
Я возьму себе второе, а потом вам расскажу. Вы подождете?
Молодой человек размеренно кивнул.
Пока стоял в краткой очереди, набирал на поднос, платил, счастье прояснилось: если бы они догадались, то давно были бы здесь. Значит, не догонят. Значит, не суждено им сегодня догнать. Такая истома привалила в колени, что еле доволок поднос до стола.
Вы молодой человек. В молодости, знаете, многие совершают глупые поступки.
("Идиотское вступление. Ты бы еще с грехопадения начал", пошутил Михаил Геннадьевич мысленно сам с собой и чуть не заржал вслух.)
Путь к гармонии лежит через гормоны. У меня была девушка. Хорошая девушка. Нам было хорошо, но я не был готов жениться. Вот сейчас я готов жениться, да никто замуж не берет. А тогда... Я испугался. Ранние браки распадаются. Я много потом думал о том, что тогда случилось.
(Молодой человек возьми да почеши нос отчего-то этот простой жест слегка встревожил Михаила Геннадьевича.)
Ее звали Любовь. Любовь, кстати, была. Я много думал.
Вы это уже говорили.
Но я не говорил, что именно думал.
Вы ешьте, остынет.
А пусть остынет. То, что я вам сейчас говорю, важнее, чем люля-кебаб.
Извините.
Ничего. На чем я остановился?
На том, что много думали.
Да! Я понял, что страх это начало ответственности. Абсолютно безответственный человек ничего не боится. Женится себе, разводится. А ведь чем крепче сшито, тем больнее рвать. Вы согласны в принципе?
Мне надо подумать.
Это правильно. Я не женился и продолжаю считать, что прав. В принципе. Другое дело, что по мелочи я... вел себя очень глупо, инфантильно. Лгал. Прятался. Подключал третьих лиц ну, совсем... как бы сказать? неделикатных людей. Ничего серьезного, но... избыток юмора. Так все неловко получилось, ну, как нарочно, очень, очень неловко.
Я понимаю.
Да ничего вы не понимаете, и к лучшему. Сейчас я смог бы так оставить женщину, что она меня бы благодарила. Это как хороший стоматолог и дурной огромная разница. Огромная, уверяю вас.
Я бывал у стоматолога.
Ну конечно! Словом... я оставил ее беременную. Она пыталась покончить с собой, вскрыла вены ну, очень неумело. Ее спасли, слава Богу, но тогда как бы считалось, что при социализме нормальные люди с собой не кончают. Иначе говоря, ее поместили в специальную больницу. Я хотел ее посетить, но сказали, что это нежелательно.
(Он опять почесал нос!)
Ее накачали какими-то средствами. Залечили. Хорошее слово, да? В русском языке очень выразительные приставки. Проплатить вот слово?! Немножко больше, чем просто оплатить. Так и залечить немножко больше, чем просто вылечить. С захлестом.
Родился урод? Мертвый ребенок?
Что вы такое говорите? Родился нормальный красивый мальчик. Я приходил к нему в детский сад. Наблюдал издали. Ну, то есть со средней дистанции. Чудесный мальчик.
То есть все в порядке. И вас просто мучает понемногу совесть?
Какой порядок? Какая совесть?!
Извините. Продолжайте.
Эта женщина...
Любовь.
Любовь она так и не вышла замуж. Я предлагал алименты... ну, небольшие, я ведь не богач. Она отказалась. Это у них, у современных баб, типа спорта, поднять одной ребенка. Вес взят. Словом, она даже как-то преуспела в этой новой реальности. Побольше меня. А ее психическая болезнь, если и была, она испарилась. Почти.
(Что же он не чешет нос? Впрочем, я помню, как он его чешет. Надо снять блок. Вот Люба. Она прыгает. Вот. Промотать. Она кривляется. Так. Она чешет нос. Нет. Совсем непохоже. Простая мнительность. Она сводит меня с ума. А я не сойду. А я не сойду.)
У нее теперь, видимо, хватает денег на жизнь с небольшим запасом...
С захлестом.
Пусть так. То есть она может заказывать разные оскорбительные шутки, нанимать этих паяцев из театральных училищ. Она... она... эта тварь донимает меня! Я ходил в милицию но что я могу? Они никогда не бьют. Я гонялся за парой с фотоаппаратом на ремешке, они только смеялись и уворачивались, но меня пальцем не тронули. Пальцем! Понимаете?! А в милиции посмеялись надо мной, сказали, что не могут наказывать за розыгрыши. Эти сволочи рассказали мне про какую-то деревню в Тверской губернии, где все друг друга разыгрывают. Некоторые шутки действительно сомнительные. Ну и что мне, ехать жить в эту деревню? Я коренной москвич. Она... эта тварь... Любовь сводит меня с ума!
Тут Михаил Геннадьевич почесал нос и так и застыл с носом в собственных пальцах. Так вот оно что.
Значит, все подстроено. И чтобы он вышел на этой остановке, и чтобы пошел в эту сторону. И симуляция вывиха ноги. Как он подложился.
Вам тридцать лет и четыре месяца? спросил Михаил Геннадьевич жестко.
И шесть, так же жестко ответил молодой и складный. Я ведь недоношеный.
Извини.
Ничего.
Михаил Геннадьевич огляделся.
Она здесь?
Не знаю. Она может быть везде. Она наблюдает... наблюдает.
Я понимаю.
Вы неплохо все рассказали. Только она не вылечилась. Конечно, сейчас она купит любую справку, а может быть, она чисто медицински и здорова. Чисто медицински.
Я понимаю.
Я много раз с ней говорил, но она не слушает.
Я понимаю.
Вы уходите. Спокойно, без паники. Я, если что, попробую их удержать.
Не надо. Я не брошу тебя.
Как ты себе это технически представляешь?
Михаил Геннадьевич, оглядываясь, вынул из кармана клочок бумаги с чьим-то телефоном, непишущую ручку и процарапал свой адрес.
Вот. Приходи ко мне. У меня однокомнатная, но мы поместимся.
Молодой человек невольно улыбнулся.
У нас есть ваш адрес.
Говори мне ты.
Хорошо.
Говори мне папа.
Хорошо, папа.
Я пойду.
Конечно.
Я пойду и она меня не догонит.
Конечно.
Как эта песенка, видел по телевизору, две девочки поют?
Видел.
Барсуков оглядел потолок в зеркалах, дальние углы, подмигнул на всякий случай на все стороны. Ушел. Вернулся.
Ты знаешь, мне однажды пьяный двинул по роже на нашей остановке, ну, у нас там свой контингент, так я так обрадовался. Понимаешь, если двинул, значит, не подослан. Так обрадовался.
Я понимаю.
Это как-то по-русски, без этого ехидства, просто, хорошо. Человек выразил свое отношение. Я так обрадовался.
Я понимаю.
Ну, пока. Звони. Телефон есть?
Есть.
Ну, пока. Только не пропадай.Я так рад, что мы встретились.
Конечно.
Барсуков толкнул дверь и вышел.
Бушевала весна.
2001
Продолжение книги
Леонида Костюкова
|