Посвящается раннему Цаплину

        Я, махатма Радек, апостол Трубецкой, Лёня Антипенко, дятел по имени Борис Грачёв, Колумб и ещё одиннадцать человек поплыли закрывать Америку. "Я её открыл, мне и закрывать, – решил Колумб. – А вы постоите на стрёме". Стрём – это только так говорится: стрём, – на самом деле Колумба просто ломало плыть одному, он и в прошлый раз два корабля набил под завязку отребьем, лишь бы не тусоваться в одиночку. "Поплыли", – предложил я дятлу Борису Грачёву. Тот поотнекивался, слетал домой, перетёр с кем надо, выцепил Лёнчика, и мы присоединились к остальным.
        – Сам факт закрытия Америки, – репетировал дорогой перед нами свою тронную речь Колумб, – говорит о многом.
        И пошёл перечислять: педагогика форевер, Симплицитус, Дега, ковбои на лошадях, гранд-отель "Маэстро", розовые палисадники, гиганты и атланты, заарифмеченные робинзоны, гравитация, акушёры-нестяжатели, безотцовщина, скупка краденого, антинобель, "расскажите об этом вашим детям", кривое зеркало бесстрашия, центрифуги на колёсах, патетика, патетика и ещё раз патетика, верблюды в пачках сигарет, гонения на карлсонов, расфокусированность воображения, гастрономические издержки, пристрастие к синему цвету (тут он был не прав), рассказы о невидимых глазу гномах, перепалки с чегойтами, вечная раздраконенность, проблемы с нормальной орфографией. Короче, приплыли.
        – Индия! – как не в себе заорал махатма Радек, и все повыскакивали на корму. И в самом деле, вместо индейцев были индийцы.
        Апостол Трубецкой покосился на Колумба и сказал:
        – Почти как в прошлый раз.
        – Ну что ж, – Колумб по очереди, словно рассчитывая найти того, кто сыграл с ним злую шутку, посмотрел в глаза каждому из нас. – Ветер переменится и...
        – Никакого ветра, – перебил его дятел Борис Грачёв. – Будешь закрывать то, что есть. Хватит с нас морских путешествий.
        С дятлами не очень-то поспоришь: если дятел чего решил, это уже окончательно. На берег высаживались парами, хотя лодки были рассчитаны на троих. Это тоже было решением Бориса Грачёва: похоже, кормило власти в нашей экспедиции всё дальше и дальше переходило в руки дятла.
        Встречавшие нас индусы смотрелись неважно: одеты кое-как, с недосмытой краской на лицах, все какие-то перепуганные, дети вот-вот заплачут. Как будто бы они догадались, что мы приплыли их закрывать, или кто-то их предупредил.
        Лёнчик Антипенко как правая рука босса подошёл к одному из индусов и, показывая пальцем, сказал:
        – Всё. Закрыто. Иди домой.
        Индус сделал вид, что не понял, чего от него хотят, но послушно развернулся и пошёл. За ним потянулись и остальные. Некоторые из них, но не все, выглядели откровенно обиженными и недовольными. Те же из аборигенов, кто ещё рассчитывал чем-нибудь поживиться, стали неторопливо пританцовывать, высоко подбрасывая своих и чужих детей. Индусы, хоть и внуки земли, а понимали: если мы, пришельцы с моря, останемся довольны, то их великая страна от этого только выиграет. Колумб хмуро посмотрел на индийские пляски и, подождав, пока они закончатся, сказал:
        – Достаточно. Поехали обожествляться.
        Для обожествления выбрали Калькутту, почему – долго рассказывать. "Здесь раньше, ещё до всего этого, был храм Аполлона", – объяснил апостол Трубецкой.
        – При чём тут Аполлон? – спросил махатма Радек, и все на него посмотрели как на дурака.
        Калькутта – большой город, сплошь состоящий из лавочников и лавочек. Какая-то из них стояла сейчас на месте бывшего храма Аполлона, вот только какая?
        – Эта, – сказал апостол Трубецкой. – По-любому. Давайте. Только без фанатизма.
        По причине языкового барьера хозяину лавочки объяснили, что ему нужно делать, на пальцах. Объяснял Лёнчик: у него это выходило наиболее выразительно и доходчиво. Махатма Радек – лишний человек нашей эпохи – всё время пытался забежать вперёд и разузнать, что именно мы собираемся делать. Я видел, что ещё чуть-чуть и терпение нашего брата лопнет, поэтому постоянно шутил и переводил разговор на другое. Единственный раз, когда даже я не выдержал, – это когда Радек ляпнул: "А давайте оставшееся перед обожествлением время просто побродим по городу".
        Обожествляться пришлось с нарушением всех правил и норм: ни многомиллионной толпы, ни чудес, ни полиции, ни репортёров. Обожествление в наше время превратилось в исключительно частное дело, как выразился Колумб. А частное дело, как известно, – совсем не та отдача и совершенно другой уровень решения проблем. Тот, кто говорит, что закрыть целую страну – это раз плюнуть, – шарлатан и не закрывал в своей жизни ни одной страны. Махинации тут не проходят, понты кидать и драть глотку может любой идиот, а ты попробуй вернись к самым истокам, разыщи – даже не корни – корешки сопричастия и очисти их от напластований времён. Сможешь – и тебе тоже поставят памятник при жизни, короче – если вы считаете наше занятие бесполезным, продолжайте так считать и дальше.
        Радека мы оставили возле колонн: всё равно от него не было никакого проку. В базилику, точнее, в то место, что определили под неё, мы вошли втроём. Колумб нервничал больше всех: для него это обожествление было далеко не первое, не то что для нас с дятлом Борисом Грачёвым. Однако всё прошло настолько гладко, путём, без сучка и задоринки, что даже Борис Грачёв, когда мы вылетели из лавки, не выдержал и, хлопая Колумба по плечу, расчувствованно заорал: "Ну ты мужик!" Колумб тоже был доволен собой: улыбался и чуть ли не мурлыкал.
        – Кадухес, – объявили мы ожидавшим. – Индия закрыта.
        – Кадухес, – объявили мы ожидавшим. – Индия закрыта.
        – Вот так вот просто? – вырвалось у махатмы Радека.
        Все посмотрели, но уже не на него, а на апостола Трубецкого, который в своё время доказывал нам, что без Радека экспедиция будет неполной и что таких, как Радек, людей днём с огнём не сыщешь. Теперь апостол откровенно тупил: он и сам наконец-то понял, какого свалял дурака.
        – Радек, – Лёня Антипенко сказал то, что давно уже крутилось у нас у всех на языках. – Ты нормальный, да? Вон на хрен отсюда. Задолбал всех своей душевной простотой.
        И мы двинули обратно. И мы двинули обратно. Странное было ощущение: по городу всё так же, как и полчаса назад, как и всегда, ездили машины – грузовые, легковые, жёлтые, красные, – всё так же в школу и из школы спешили чёрные дети, всё так же переругивались пешеходы, но теперь это были закрытые машины, закрытые пешеходы, закрытые школы, и даже учащиеся школ тоже были закрытыми. Отныне и до скончания веков Индия стала самой закрытой страной в мире. Каждый дом, каждый город, каждый мало-мальски пригодный для проживания клочок земли этой страны с минуты, как мы покинули лавку, закрыт для всех, в том числе и для самих индусов. Об этом же говорила и огромная светло-бордовая с отливом в серебро надпись на небе, которую никто, кроме нас, ещё не видел.
        А теперь я расскажу о том, что произошло в храме Аполлона.
        Ровным счётом ничегошеньки.
        Ровным счётом ничегошеньки.