– Пап, пойдём на "Карателя"!
        – Давай лучше на "Гарри Поттера".
        – Давай.
        "Поттер" шёл в "Познани" – ехать через весь город, на Салтовку, но на "Карателя" мы ходили в прошлое воскресенье, а "Поттера" не смотрели уже давно.
        В метро Алёша уступил место пожилой женщине, для него – вообще древней старухе. Такие на "Барабашова" садятся сотнями: вместо мётел – швабры или лыжные палки, вместо чёрных котов – пекинесы, вместо беззубых ртов – крепкие, сделанные на века челюсти. Старуха Алёше понравилась: всю оставшуюся дорогу он, любуясь, не сводил с неё глаз.
        – Пап, а динозавры вымерли? – спросил он, когда мы вышли из метро.
        – Вымерли, – ответил я, не слишком задумываясь.
        – Жаль, – сказал Алёша.
        Очередь в кассу была ни то ни сё: минут на десять, не больше. Фильм уже прошёл по всем кинотеатрам, и все, кто хотел, его посмотрели. Сюда пришли такие, как мы, – кому что Гарри Поттер, что Джон Траволта, лишь бы провести выходной вместе.
        Объявление над кассой мы увидели в последний момент: "Поттер" отменяется, вместо него партия "Наша Украина" проводила конференцию на тему "Что немцу смерть?" Под патронатом Германского культурного центра, но на русском языке. Алёша вопросительно посмотрел на меня.
        – Выборы, – пояснил я.
        – Националисты? – спросил Алёша.
        – Да вроде нет, – я и в самом деле не знал, националист Ющенко или нет.
        – А сколько стоит?
        Билеты на конференцию были по пять гривен. "Поттер" когда-то стоил семь.
        – Пойдём, – решил Алёша. – А потом мороженое поедим на скамейке. Или ещё чего-нибудь.
        Ему, как и мне, не хотелось снова садиться в метро и ехать через весь город домой.
        Огромный зал "Познани" не был заполнен и наполовину, поэтому мы, даже не посмотрев в билетах места, сели там, где захотели. Перед конференцией показали мультики, потом – короткометражный документальный фильм о взятии Рейхстага, после чего вышел человек, зачитал приветственные телеграммы участникам конференции и вызвал на просцениум докладчиков. Их, как и апостолов в известном сюжете, должно было быть двенадцать, но один не пришёл, похоже, заболел или куда-то уехал. Стульев докладчикам не дали, зато перед каждым поставили по микрофону.
        Первый докладчик – профессор Кёльнского университета Вольфганг Казак – пообещал нам показать обобщённый образ смерти в немецком фольклоре. Выходило, что в немецких народных сказках смерть являлась в виде лысоватого толстячка средних лет в очках, не очень хорошо отглаженном синем костюме и с тремя-четырьмя листами бумаги формата А4 в руках. Было видно, что немецкая смерть нравится украинским детям. Ещё она умела аккуратно сморкаться в платочек, а потом им протирать очки, что уже всеми – и детьми, и взрослыми – воспринималось чуть ли не как фокус.
        – Смерть в немецком фольклоре – дело интимное, – подвёл итог своему выступлению докладчик.
        Вторым дали слово представителю Русского Движения Украины: я понял, что конференция задумывалась как межконфессиональное мероприятие. На сцену вышел парень – не парень, дед – не дед, а так – полторадядька.
        – Я вижу в зале много детских лиц, – сказало РДУ. – Поэтому приглашаю всех, в том числе и взрослых, принять участие в увлекательной игре. Вы, конечно, помните поговорку "что русскому хорошо, то немцу смерть". Давайте, чтобы ответить на вторую её часть, сначала перечислим всё, что подходит в первую.
        Судя по Алёше, дети ещё не совсем понимали, чего от них хотят.
        – Ну, давайте я начну, – предложил докладчик, и дети облегчённо выдохнули. – Мороженое для русских хорошо? А?
        Кто-то, не выдержав, кивнул.
        – Вот, – обрадовалось РДУ. – Значит, для немца смерть. Теперь понятно?
        Да, теперь мне всё было понятно, и я потянул Алёшу к выходу, но он неожиданно заупрямился, и пришлось остаться.
        – Давайте, – продолжил докладчик. – Что ещё?
        – Гантели, – предложил кто-то сзади, по голосу – не ребёнок.
        – Ага, – у микрофона аж подпрыгнули. – Отлично! Гантели для немца – явная смерть.
        – Да и для русских... – не закончил фразу тот же голос.
        – Для русских гантели – жизнь, – мастерски отыграл провокацию докладчик. – Ещё! Ещё!
        Дети, по-видимому, вспомнив зиму, ёлку и призы за правильные ответы, начали просыпаться:
        – Жвачка!
        – Хорошо!
        – Танк!
        – Великолепно! В самую точку!
        – Гарри Поттер, – они ведь тоже пришли на "Гарри Поттера".
        – Пускай, – похоже, докладчик был всеяден.
        – Тридцать три медведя!
        – Даже один – и немец уже мёртв. Ну-ну-ну, следующий!
        Вольфганг Казак смотрел на детей во все глаза и улыбался. Я подумал, что и флегматичной немецкой смерти по душе живые и жизнерадостные украинские дети.
        – Безработица!
        Никто не удивился: приближались выборы.
        – Конечно.
        – Футбол!
        Докладчик не моргнул глазом.
        – Апельсин!
        – Снег!
        Бывают и умные взрослые.
        – Ныряние! – это дети.
        – Золотуха! – это снова взрослые.
        – Кольчуга! – понятно, кто.
        – Часы!
        – Забор! – это дети.
        – Запор! – это снова наши.
        – Сталлоне!
        – Гопак!
        – Белоснежка!
        – Уксус!
        – Коридор!
        – Неправильный глагол!
        – Окно!
        – Самовар!
        Кричали все и обо всём. Докладчику оставалось только кивать и бегать по сцене. Со стороны это выглядело так, как выглядело. Новая школьная программа. Зарубежная литература. Одиннадцатый класс. Томас Манн. "Марио и фокусник". По-украински. "Марiо i чарiвник".
        – План! – то ли взрослые, то ли дети.
        – Клеёнка!
        – Пила!
        – Селёдка!
        – Артист!
        – Книга!
        Вот тут они были неправы.
        – Луна!
        – Стол!
        – Гангрена!
        – Биссектриса! – на "Гарри Поттера" ходят дети всех возрастов.
        – Клоун!
        – Клоака!
        – Пещера!
        – Крематорий!
        – Топор!
        – Кирпич
        – Кипяток!
        – Обрыв!
        – Обвал! – диалог возвращался к предмету обсуждения.
        – Грибы!
        – Заноза!
        – Москва!
        – Лошадь!
        – Дождь!
        – Питирим Сорокин! – ого!
        – Скафандр!
        – Курица!
        – Парк культуры! – почему? Хотя, с другой стороны, почему бы и нет?
        – Русалка!
        – Енот!
        – Рубрика кубика! – сказал кто-то пьяный. – То есть – кубрик Рубика!
        – Нострадамус!
        – Оползень! – взрослые.
        – Землетрясение! – дети.
        – "Приключения Электроника", – хором и дети, и взрослые.
        – Кусачки!
        – Траншея!
        – ... – не выдержал Вольфганг Казак.
        – Что-что? – переспросил докладчик.
        – Рак желудка, – повторила немецкая смерть.
        Все замолчали, как будто немец сказал что-то, нарушающее правила игры. Воспользовавшись общей паузой, Алёша спросил:
        – Пап, а немцы – это же народ?
        – Народ, – подтвердил я.
        Алёша разочарованно вздохнул, о чём–то подумал, а затем громко, на весь зал, спросил:
        – А что русскому смерть?
        Я ничего не успел сделать.
        – Э-э-э, – сказало РДУ: в зале могли находиться корреспонденты газет. Но процесс остановиться уже не мог и не хотел:
        – Шахты!
        – Самолёты!
        – Подводные лодки!
        – Терроризм!
        – Коррупция!
        – Почему? – успел возразить полторадядька.
        – Глупость! Лень! Жадность! Хамство! – кричали на русском языке украинские дети.
        Кубрика Рубрика отчётливо и без тени сарказма сказало:
        – Пьянство, – и я понял, куда дальше двинется диалог.
        – Непослушание.
        – Невоспитанность.
        – Невежество.
        – Злость.
        – Трусость.
        Взрослые молчали и слушали. Теперь говорили только дети. Причём, всем было понятно, – о себе. Даже Русское Движение перестало бегать по сцене как мономан, по одному и тому же маршруту, и приостановилось.
        – Неряшливость.
        – Враньё.
        – Забывчивость.
        – Несдержанность, – внёс свою лепту вдовицы мой Алёша, и я удивлённо посмотрел на него – точно так же, как другие папы сейчас смотрели на своих игорьков, серёжек и павликов.
        – Воровство.
        – Грязные руки.
        – Плохие оценки, – мы переходили на следующий уровень.
        – Я вчера уроки не сделал, – сказал кто-то маленький.
        – А я рубашку порвал и спрятал.
        – А я машинку украл у Жени.
        – А я знаю плохие слова.
        – А я уписываюсь по ночам.
        – А я курил.
        – А я папу не люблю, – я представил, что это произнёс мой Алёша, но он молчал.
        – А я на стройке прыгал.
        – А я притворяюсь, что болею.
        – А я козявок ем на спор.
        – А я обеды в унитаз выбрасываю.
        Представляете? Обеды – в унитаз?
        – А я за мамой подсматриваю, – тот ли, что папу не любит, или уже другой?
        – А я никого не жалею.
        – А я птицу убил, – мы переходили на следующий уровень.
        – А я вас всех ненавижу. За это.
        – А я никогда не буду больше ходить в школу.
        – А я буду деньги красть.
        – А я буду водку пить.
        – А я – людей убивать, – это был уже точно не тот, кто расправился с птицей.
        – А я никогда никому правду не скажу.
        – А я никогда не стану взрослым.
        Со сцены на нас – украинских детей и их пап, – казалось, смотрели все смерти разом – немецкая, русская, украинская и все остальные. Во все двадцать четыре без двух глаза. И не верили ни одному из них.
        – А я никогда вам больше не поверю! – заорал на нас мальчишка – тот, кто уписывается по ночам.
        – А я никогда вас больше не буду слушаться!
        – А я никогда вас больше не полюблю!
        Я посмотрел на Алёшу: я боялся за него, но Алёша молчал.
        – А я никогда больше не буду с тобой играть!
        – Мне не нужны твои подарки!
        – Я не хочу быть таким, как ты!
        Дети стучали ногами, как копытами, визжали и все-все-все, кроме Алёши, захлёбывались в рыданиях. Дети готовы были разорвать нас на мелкие клочья, а потом – и себя.
        Первой не выдержала немецкая смерть:
        – Я воевала против вас, – сказала она.
        Кто-то перестал плакать и прислушался.
        – Я три недели не гулял с сыном, – сказал один из апостолов смерти.
        – На моих глазах утонул человек, – сказал другой апостол. – А я его не спас.
        – Я получил за эту конференцию триста гривен, – сказал ведущий.
        – Со мной не разговаривает жена. Я хожу к её сестре.
        – У меня маниакально-депрессивный психоз, сказали врачи. А я никому не говорю об этом.
        – Я беру взятки. Каждую сессию.
        Дети примолкли, ожидая.
        – Я алкоголик.
        – Я на вас на всех пишу отчёты в СБУ.
        – Я работаю на две партии сразу, – призналось РДУ. – И на украинскую.
        – Ко мне за зачёты приходят студентки, – добавил преподаватель-взяточник, и стало видно, что это далеко не последнее, что было у него за душой.
        – Я жду, когда умрёт тёща.
        – Я издеваюсь над своими подчинёнными.
        – Я отравил соседского пса.
        – А я стреляю по птицам. Просто так.
        – Я довёл до самоубийства секретаршу.
        – У меня от неё ребёнок. То есть наоборот.
        – Я ненавижу свою работу.
        – Я каждый вечер напиваюсь в хлам.
        Отовсюду, из зала на сцену, со сцены в зал, неслось: я, я, я, я. Я обманул, я покалечил, я предал, я убил – двух, трёх, четырёх, – хотел убить, но не получилось, залечил, затравил, загрыз. Соседку, коллегу, случайного прохожего, шофёра, старика, старушку, болтливого напарника, первого встречного, любимого человека. Каждый присутствовавший торопился поделиться со всеми, словно боялся, что день гнева в любой момент может прерваться.
        Время закачивалось, время подходило к концу, времени больше не было.
        – Я... – сказал я, но Алёша взял меня за руку и попросил:
        – Пап! Не надо, папа. Пойдём.
        Мы вышли из кинотеатра.
        – Пап, – сказал Алёша. – Давай в следующий раз всё-таки сходим на "Карателя".
        И я ему это твёрдо пообещал.