Виктор КРИВУЛИН

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I. ИНТРОДУКЦИЯ

Что Нежданова пела для Жданова?
Про жигана ли голоштанного,
в рубашоночке красной, хорошего,
прожигавшего жизнь задешево...

Раскраснелось ЦК от цыганщины -
как бы в бане себя отстегавшие,
как бы в облаке пара на полоке,
розовея, парят идеологи.

Бремя тяжкое, душное, потное.
Нужен душ, да и сенцы прохладные -
и чтоб рядом артистка народная,
нарумяненная, нарядная,

чтобы вьюжное пенье сифонило
во все щели...еще бы, симфония!

II. КОНЦЕРТ ПАМЯТИ СЕРГЕЯ КУРЕХИНА

в осколках музыки и в зарослях фанеры
в лесу из безнаказанной фольги
девицы пляшут как милицанеры
и чертят красные восьмерки и круги

театр живет закрытый за долги
подобьем жизни внутренней, без веры
что там за стенами и крики и шаги
и даже выстрелы и офицеры, офицеры...

театру все равно друзья или враги
он как привязанный блуждает за бренчаньем
невидимой но абсолютной зги

он что-то спрашивает - мы не отвечаем
он за плечи трясет но в пар его руки
не слишком верится - так за вечерним чаем

включая новости сознанье отключаем
и в точку, в точку, в пол, под сапоги

не среди ли равнины
где высился певческий дуб
наследили колеса и траки
и срывая мелодию с мертвенных губ
рвут на части ее
и от запаха крови дуреют
от воздуха драки

о рванина смыслов перепаханная
пьедесталы с педерастами и феями
среди парка охраняемый собаками
спит орфей и завороженные звери
норовят поближе подбираются
к ложу убранному розами

сон орфея - это все мы словно умерли
словно тени движемся
под звездами сверхновыми
и неважно - в тишине ли в шуме ли -
не слышны слова
одни деревья-стриженцы

их ветвями слабыми навеянное
разбросалось небо над орфеем
что ни говори а небо все-таки
хоть и начерно, и неуверенно
из какой-то драни соткано
кое-где уже и продрано

смерть лошадка смерть мотоциклистка
смерть орфея
в крагах и в очках летающая низко
над землею

стой лошадка
стой скажи мне
при каком еще режиме
под каким еще царем
обомлеем обомрем

в поле зрения кортежа
кожа никель черный лак
провожающие те же
те же руки в зеркалах

но когда ищу глазами -
никого не узнаю
это ведь игра: я замер
прислонясь к небытию

и меня как будто нету
да и некому искать
в том лесу где вечно лето
птичья свара благодать

III. НАКАНУНЕ УСПЕНЬЯ

скоро в зимнюю школу потянутся гуси
гуси-лебеди - кто их тогда пожалеет?
их родители заняты в черных садах выживанья
на огородах на луковых грядках спасенья
в лучшем случае - в призрачной сфере
наробраза

тяжелеет сгущается зелень темнеет
пока наконец-то
(и как раз накануне Успенья)
не займется - но всюду и сразу! -
где лиловым где желтым где изжелта-слабым
а где откровенно-кровавым
легким огнем

IV. ГОЛОС-ДУШЕУЛОВИТЕЛЬ

напряженье звонких нитей солнце рвется в паутине
с барабаниной сердешной      с позвоночной тишиной     
остаешься ночью поздней -    полумысли-полутени
по-кошачьи напружинясь             режут сумрак аржаной

серый свет подобен хлебу      из блокадного музея
героической осьмушке                означающей: спасен!
и не запах почвы клейкий -    синтетического клея
тошный дух      зато спасительный      плывет из тех времен

там дистрофики в оркестре           неизвестно чем наполнив
легкие свои      с такой      мощью трубной и любовной
извлекают голос голый      из пучины горловой

голос раненый саднящий      отсидевший      -      от штрафбата
до впоследствии украденного ордена с кремлем...
и сейчас он где-то рядом      то ли на толчках Арбата
то ли в антикварной лавке      на валюту за углом

в паутине звонких нитей
в нетях рэкета ли крэка
Голос-душеуловитель
помесь шопота и крика

V. ЕГИПЕТСКОЕ РАВНОВЕСИЕ,
или СУПРУГИ ГАНДМАН

мне бы только на шопот не сбиться
ни на крик но закончить как фугу
разговор на дистанции сфинксов
обращенных с вопросом друг к другу
поневоле, вернее по воле
декоратора - противовеса
нашей асимметрической школе
перекошенной в пользу прогресса

в ней стоял отсидевший историк
череп голый беззубый как Будда
он орал на уроках как будто
перекрикивал сталинских строек
визготню матерщину конвоя
или главную - черную пропасть
на допросах где перло такое
что ни вспомнить уже ни отбросить

а жена его лысая тоже
но зато в парике необъятном
на английском своем непонятном
так шептала что было до дрожи
тихо в классе, и тихо и смутно
и в широкие окна сочилось
фиолетно-чернильное утро
сознавая свою беспричинность

VI. ОТПУСКНАЯ

отчитывались мы отчитывали нас
волной смывало отпускного беса
и живомордый плыл противогаз
куда-то в турцию из пушкинской одессы

все это некогда все это не сейчас
а если и сейчас то как бы не для прессы
разваленные бурей волнорезы
и лермонтова остекленный глаз
в киоске сувениров на причале

и парус парус одинокий
в конце путевки или же в начале
пути на север с остановкой на востоке

в какой-нибудь пустыне Руб-аль-хали
где к поезду выносят артишоки
и устрицы в кульках и спрута в одеяле

VII. ЗОВ ПОЧВЫ

и ухом слушая и брюхом помогая
переварить услышанное шли
на экстатическую песню попугая
на голос матери-земли

она звала она или Другая
не видно издали, вблизи не разглядишь
беременный дракон грядущего китая
или вчерашняя тираспольская мышь

ее какие звери окружили
какие облизали языки!
принюхивались к ней, тяжелую, крошили
разламывали на куски

как наркотическую спекшуюся массу
как неочищенный гашиш
пространства где безумствуешь и спишь

и лишь к последнему отпущенному часу
трезвее утреннего мытого стекла
очнешься наконец
и спросишь: Ты звала?

- не я конечно...

VIII. ГОВОРЯЩАЯ ПТИЧКА

не мила мне твоя, брат, сержантская лычка,
и твоя, отец, не мила полковничья получка
а мила мне говорящая птичка
и хозяйка ее, настоящая сучка

поселили их у станции в путевом бараке
на втором этаже возле уборной
у окна их - сугробище вровень с платформой,
и когда я лезу к ним по трубе, то собаки

в снегу барахтаются, норовя порвать мои брюки,
визжат не хуже детей, оседлавших ледовую крепость -
но за наледью желтой не видно ее, суки,
только переливается платье на стуле, и птица над ним, как ребус,

на кольце качается, нахально крича мне;
Чаю! Чай закипел! Пожар! Выключай-ка чайник!

IX. ПОД НЕБОМ В АЛМАЗАХ

крепнет крик полярной чайки
мхат сырой, промозглый свод
зябко здесь но без утайки
обнажаясь проползет
мысль о солнце в таратайке
мчащемся наоборот

пламя, пар - как бы из шайки
выплеснулся без господ
на дворцовые лужайки
раскрасневшийся народ
слушать стародавней байки
маховитый ракоход:

X. КТО ПОЕТ А КТО ПЛЯШЕТ

пламя пепел первый гром
вот запел под фонограмму
несложившийся погром...

кто озвучил мелодраму
запустивши пилораму? -
выяснится но потом

с опозданием на сутки
сводки смутные пойдут
барабашки и анчутки
бородавчатый бамут

XI. ВРАГИ

горстка их - но какая!
их разбойничья горская красота
не спасает

их нивы лихие
не плодоносят

но из них только ленивый
лунной ночью не ходит
на минированный перекресток
вооруженным
русских денег не просит

на прокорм голодающим женам
на проезд до Ростова
их сиротам
их обожженным подросткам

XII. ВСЛЕД ЗА ТРОЙКОЙ

пули птицей полетели
вслед за полевой за тройкой -
не догнать конца недели
не прогнать тоски настойкой

степь рожающая горы
ширь забитая в теснину -
оттого здесь кони скоры
что вокруг едят конину

бел-поток шипя в каменьях
вывернулся весь наружу -
а нутро-то в черных змеях
в язвах измотавших душу

но скалистою волчбою
раздираемый терновник
видит небо над собою
словно волю - уголовник

XIII. ВОСКРЕСНЫЕ ВОЛОНТЕРЫ

ошпаренные кипятком свободы
слезьми сочащиеся и кровавым потом
ребята из родительской субботы
работают с простым народом
по воскресеньям

XIV. ТЕАТР АНТОНА ЧЕХОВА

чехова ставили - то на попа
то вниз головой бороденкой в болото
после октябрьского переворота
в кассах всю ночь бесновалась толпа

администратора били содрали с кого-то
остатки пенснэ - и стояла, слепа,
вера что от соляного столпа
сладкий останется привкус - сладчайший до рвоты
сняли "Иванова" и запустили "Клопа" -
тоже совсем ненадолго, пока Мейерхольда
не протащили с приплясом и с гиканьем по льду

мордою в прорубь - откуда навстречу ему
не удивляющийся ничему
Доктор глядит с выраженьем трофейного кольта

XV. СЛУЧАЙНЫЙ ПОКУПАТЕЛЬ

всё брат не то - и вино и стол не те
и щербатые дети с металлической скрепкой в зубах
не смеются родительской ноевой наготе
не смеют гонять орясиной тихих собак

из них вырастают запинающиеся пианисты издерганные скрипачи
или что хуже - художники пропивающие на крыше
свой косоглазый париж где ханец из урумчи
одевает европу в халаты цвета полярной мыши

на один сезон, а потом все это свалено в секондхэнд
возле метро в бесконечных спальных районах
и охвостьях метели откуда высвистан вечный студент
шинель на голое тело спьяну или спросонок

он торгуется из-за гранаты РГД-2
держаной, китайского производства
ах да не та брат не та - и на него косится братва
не признавая родства

но и не отрицая случайного сходства

XVI. БЕЗ ОГНЯ

одно спасенье - поезда
не спится... я на дне я в яме
и покаянная звезда
над окаянными полями
куда-то светит не туда

но даже зренья бокового
достаточно: озарены
углы сознания где слово
дрожит как мышка без вины
без оправданья без покрова
своей домашней тишины

и вырванный из мест оседлых
и брошенный под мерный стук
такой же я - но собеседник
такой же путник - но Пастух

приходит молча отовсюду
рассаживается вокруг меня
как племя жаждущее чуда
удара молнии, огня

XVII. ПРЕМЬЕРА ГЕРОИЧЕСКОЙ СИМФОНИИ

не опыт первенствует - опус, пустяковина
сыграли раз - не слышат... надо снова
пускай взойдет из глухоты бетховена
крапива-музыка у пункта пропускного

пускай аккордеон кусается бросаясь
под сапоги детоубивца-годунова
и кружит в сорняках беспочвенная зависть
аккордоборца - к боевой раскраске воина

зеленка все снесет и всех покроет пятнами
землисто-ядовитыми на вид
и даже кровь пролитая горит

зелен-огнем под креслами бесплатными
трех литерных рядов заполненных как шкаф
людьми плечистыми в цивильных пиджаках

XVIII. ИЗ ЦАРСКОЙ ЛОЖИ

слушать моцарта мешали
появленья в царской ложе
человечка в камуфляже
с некрасивыми ушами

подошли его машины
тихо стали у подъезда
в зале - прерванное престо
шорох общее смешенье

кто-то вскакивает с места
кто-то ищет задыхаясь
носовой платок, очешник

кто здесь праведник, негрешник? -
Он шевелится под сценой
репетиционный хаос

безначальный ад кромешный