ЕДУ В ТРАМВАЕ

Вижу, киска тонконогая бежит.
Вижу, в воздухе подвижном рука её дрожит.
Лапкой нежной снег белый прижимая.
Такая милая, немая.

И парни долгие ворвались в потревоженный вагон.
И девушка красивая стоит со всех сторон.
Мигнула дверь – и побежали крыши,
Всё выше голосят, всё выше.

* * *

Юлии

Косынка пёстрая, и ошалела стойка,
И дикие, как сон в лесу, глаза...
Горелым пахнет кухня и дразнит
Тяжёлою дымящейся котлетой!
И хищный крадется любовник в темноте.
Вот он уже пришёл, вот он сейчас похитит
И быстрый взгляд, и пёструю косынку,
И бледное, как зимний день, лицо!..
Одна лишь птица тонконогая, лишь ты
Останешься кружить и плакать надо мной,
И торопить куда-то, где усами
Поэты потрясают и кричат,
Где тоненький художник развесил насекомых,
Развёл в ретортах червей полупрозрачных
И водку удивительную пьёт
Среди своих созданий паутинных.
Туда, туда я скоро упаду
Порхать на крыльях шёлковых. Стрекоз
Слушать треск сухой. Возвышенным речам
Товарищей моих возвышенных и пьяных
Внимать и с птицею кружить по залу,
Но помнить дикий бег усталых глаз,
Косынку и полуулыбку...

Взором близоруким, мягким, зыбким
Ты проведи по сердцу ещё раз.

* * *

Я перья распушил – когда ж ты ляжешь рядом,
Моя невидная во времени строка.
Вот вместе мы гуляем по таинственному саду,
Дрожит и пламенеет с пальцами рука.

Вот на дороге мы. Сияет солнце ярко,
Бежит машина вдаль и что-то говорит.
Вот пролетает самолёт, до боли жаркий.
В глаза посмотрит близко – и умолкают словари.

И ночью, в темноте, горячею волною
Ты накрываешь бедного меня.
И новой станешь мне женою,
И дашь мне сердце, саблю и коня.

И я опять на воле. Как ребёнок
Ощупываю тонкий призрачный мой мир,
Где расступаются восторженные жёны,
Где муза вновь зовёт меня на пир.

* * *

Тяжёлый шкаф в ночи ночей
Над головой спокойно дышит.
Внизу сверкает тускло крыша,
И дерево склонилось к ней.

Спешит по небесам куда-то пешеход.
Несёт лицо, где светится идея.
И гордо выгнув каменную шею
Тяжёлый облак заглянул в окно,
И падала капель.

* * *

Четыре тени промаячили и скрылись,
И зашипел своим прекрасным носом
Разорванный трамвай легко и грациозно,
Порхнувший на плечо мне, словно крыса.

Пустынны улицы в тумане. Затихает
В далёком небе самолёт прекраснокрылый.
Пасётся у ларьков знакомый алкоголик.
Как утро тихо. Как нежна планета.

И всё весна уже идёт по крышам,
Прошлась по сердцу ласковой стопою.
И весело дышать, и так тревожно
Рассматривать лицо своё в тумане.

* * *

Закрылась дверь, и я бегу.
Менады бьют в колокола и вслед смеются нежно.
И распустив над головой слепящую дугу,
Трясётся поезд важно.

Расправил щёки сверху инвалид.
Весна барахтается в пыли.
Я по Земле бреду, как Вечный жид,
Грудь колесом и жопа в мыле.

* * *

Луна ползёт ко мне в окошко.
И я не сплю, такой вот крокодил.
Я просыпаюсь: солнце возникает
На горизонте, полном светлых крыл.

Седое пиво размышляет в голове:
Теперь мы одинок, но так любви подвержен!
И благодарен ветреной судьбе,
Что подарила нам прекрасный, гибкий стержень!

Твоя нога, как знойный вертолёт,
Взлетит над нами, белизной порхая!..
И снова пиво заполняет рот
Прекрасным утром удивительного мая.

* * *

Вот прыгает столик, свободный, как дикая кошка.
Он мой, когда некуда больше пойти.
Та девушка – думает ли про меня, или больше не птица,
А так, потихоньку над столиком нежно горит.

Я выйду на улицу – пламя за мной повлачится
Шершавым своим, длинноруким, родным, как душа, языком.
Гулящие люди гуляют, и словно приснится
Нога, с которой куда-то бежал босиком.

* * *

Как будто нежное биенье чистых сфер,
Мелькают синие огни в окне вагона.
Вот станция. В шинели офицер
Надел фуражку и пропал со стоном.

Темнеет за мостом знакомый берег.
Мы словно падаем во млечную реку.
И открываются сияющие двери,
И космос нам кричит: ку-ку, ку-ку.

ИЗ ОКНА ПИВНОЙ

Ах, вот сосна вырастает и машет ветвями,
Рядом берёза весёлое что-то поёт.
Там мотоцикл пробежал, как козёл златорогий.
Дальше коровник, свободный, как пламя, живёт.

Тихо в пивной. Бывает, зайдёт, веселясь, горожанин,
Кружку свою опрокинет – и снова стоит тишина.
Слышишь, залаяла дальная где-то соседка.
Тихо, ах, тихо. Вдали только что-то чуть слышно лопочет война.

* * *

Гуляют молодые,
А мы всё водку пьём.
Они все молодые,
Им хорошо вдвоём.

Иль пива засандалить?
Иль взять и покурить?
Гуляют молодые,
А нам всё жить да жить.

Смотреть на этот воздух,
Пить пиво, не спеша.
А то и напоследок
Дать ножкой антраша.

* * *

Вчера ещё я там ходил,
Где сосны падают на сосны.
Теперь плыву, как крокодил,
В трамвае с острова на остров.

Помашет девушка веслом,
Махнёт рукой тяжёлый замок,
Вздохнёт природа тяжело...
Как грустно осенью, ах, мама!

* * *

Бежит Москва, как пьяная собака,
Свой красный высуня язык.
Прохожий в небесах заплакал
И вдруг передо мной возник.

Чужие, незнакомые дома.
Чужие, озабоченные лица.
Ах, осень на дворе, почти зима!
И глаз от тяжести домов двоится.

И памятник, как сам с собой, идёт,
Раскачивая сумрачные плечи.
И раскрывает хладный рот
Навстречу сердцу хладный вечер.

* * *

Уж осень подошла. Валяются деревья.
Летят куда-то птицы, будто на пожар.
А мы, напитка стародавнего солдаты,
Гуляем в воздухе, как будто бы крылаты.

Не ранен ли, – кричит кому-то воробей.
Но нет, кленовый лист подходит ближе
И, раскрывая душу, шепчет тихо:
Прекрасное опять для нас настало лихо.

* * *

Мечтает дева, глядя в книгу,
И смотрит между букв, мечтательно моргая.
Но закричит сердитый голос сверху –
И всё. Она уже другая.

А вот мы песню щас затянем,
Раскинув руки, дружным хором...
Лети, лети, небесный мой батяня,
Сияйте в небесах, Святые горы.

* * *

Бредут толпы́, садятся в поезд,
И он куда-то их везёт.
Мы переменчивые люди.
Мы умираем каждый год.

Растёт на улице берёза.
Она ложится в ноги мне:
"Я родилась для соловья, как роза!" –
И вольно мне скакать на с крыльями коне!

НАЧАЛО ИЮНЯ ПОД САВКИНО

Катер так и шныряет: публику возит на праздник –
День рожденья, вишь ты, поэта случился, народ так и прёт на Поляну,
Все в костюмах, с детьми-паразитами, пиво пьют, визжат, как китайцы,
Рыбу мешают ловить с музыкой своей барабанной по ветру.

Эх, ветер! Ты лишь да я, оба плюём на крикливый тот праздник.
Шляешься ты свободно, где хочешь, я же – донки закинул и отдыхаю.
Правда, рыба вся утонула, ушла вся куда-то, не клюёт мохнатая рыба.
Наелась чего-то, наверное – и на боковую.

* * *

Растёт берёза. Человек прошёл усталый.
Налейте пива, подтянув штаны.
Когда погода жмёт до пола, водки мало.
И пиву, знаешь, нет цены.

Шатает всякого тут. Пьём. И настежь дверь.
Летит за ней по ветру мотоцикл удалый!
Нет нам ни завтра, ни вчера! Но непрерывное теперь!
А нам и горя мало.

* * *

Погода вдруг разбушевалась:
Всю ночь по крыше костлявый дождик брякал.
Засвищет ветер – смолкнут птицы,
Как будто снова мы в пустыне.

И всяк несчастен здесь: так злая муха
По дому мечется, прыгает на окна,
А то и под столом сидит и плачет,
Не знает, бедная, куда ж ей деться.

* * *

Какой-то ангел сел на дальнем берегу.
Пришла машина и молчит, сверкая глазом.
Весь день по небу облака бегут, бегут,
И вольная растёт берёза.

Шепча на ухо о прелестях свободы,
Ветер прибежит, шипя. Скакнёт, как человек –
И полетел, и опускается на воды.
А сердце замедляет мерный бег –

Ах, это я на берегу: сижу, пою,
На реку тёмную гляжу, а там, вдали, беспечно
Мой ангел шевелится в солнечном краю,
Зовёт к себе во тьме сердечной.

СИДИМ ВДВОЁМ, РАЗГОВАРИВАЕМ

Голоногая пробежала с собачкой деваха.
Пусто а посёлке. Только молча пляшут дома.
Пискнула что-то в соснах залётная птаха.
И полетела по воздуху, словно большая душа.

Тётки ползут с велосипедами между сараев.
Слово подруга поймёт – и в груди горячо.
Вот и вечер уже. Солнце сгорает
Над лесом, поднявшем тёмное плечо.

* * *

Любимая ушла, и я грущу.
Мелькнула бабочкой – и больше нету.
Один за столиком опять сижу.
Вертится змейка, лампою согретая.

Расходятся хмельные старики,
Бутылки раскидав по всем углам. И снова
На берегу сребрящейся реки
Встаёт прекрасная, как юный сон, корова.

* * *

Жара. Машина чёрная горит.
О друг мой, сколько пламени на свете!
На перекрёстке в тополином пухе дети.
Шофёр в невидном сиянии дрожит,

Как маленький фитиль под вечным небом.
Гуляет парень, держась за спину
Жены роскошной, как краюха хлеба.
И я стою, разинул рот, скотина.

* * *

Хлопнула дверь в полутьме коридора. Взвыла,
Хлопнула снова. Старушка прошла, улыбаясь.
И в небе повисла, где над домами в белом халате
Горестный врач плывёт, будто облако, формы меняя.

Как высоко ты на лавке вознёсся, тёмный писатель,
На этаже, где смеются и прыгают светлые дети!
Думаешь, к ангелам, бедный, ближе теперь добираться?
Думаешь, бедный, небо стилом исписать перед смертью...

НА ДАЧЕ В ЛОСЕВО

1

Заморозок серебристый.
Пол-луны на солнце тает.
В печке трескают поленья,
Принесённые с грибами.

Шкаф открытый, словно воры
Ворвались и сразу вышли.
Гости все лежат вповалку.
На матрасах, на диванах.

Солнце мчится выше, выше.
В комнатах теплей, теплее.
И поэт, секретно пьяный,
Ходит смирно за дровами.

2

Как выйдешь на крыльцо – завякает машина,
Сосед пройдёт, звеня ведром.
Ступеньки милые, как бы сойти, не развалившись
Разломанным старинным утюгом.

Кряхтя, проснулся бедный Дима,
И чайник закипел, махнув крылом.
Но тишина. Но спят повсюду люди,
Разбросанные по миру, как металлолом.

* * *

Стреляют в Иудее. Министр пропорхал –
Взъерошенный и одинокий воробей.
За ним летит в снегах России, ах, нахал,
Ворон на крыльях прекрасных и с криком: убей!

Песок и ветер. Ни души. Разинув хобот,
Крадётся танк по улице пустынной.
На берегу заснеженной реки
Красавица врагу слагает гимны.

СОЗЕРЦАНИЕ ЗАБОРА

1

Старая, старая на заборе тряпка –
Цвета серого неба, а ведь помню, была в полоску ...
Над прудом носятся мошки, будто играют в прятки.
Преют под забором чёрные доски.

Плотва поплыла по синему небу,
Перьями красными машет мне секретно.
Ходят гости по грядкам, читают книжки,
Тёплыми голосами гутарят легко и беспредметно.

2

Круглые камни лежат у забора.
Добрые они, совсем живые.
Над кустом наклонилось небо
Со всеми своими облаками.

Ветра нет, почти совсем не слышно.
Зато слышно, чивиликает птица –
Этакий добрый мусульманин:
Хвалит без устали единого Бога.

Я тоже сейчас вот из окошка прыгну,
Камням поклонюсь, и кусту, и неслышному ветру
Да хвалу заведу заумно, как птица,
Обращая вопли высокому небу.

3

Что-то колокола давно не слышно.
Спят все монахи, прости Господи, что ли?
Одна только по ночам брякает дискотека –
Не бьёт поклона, знай только приседает.

Что ли убогому мне, по примеру пророка,
Самому отправиться в Святые горы?
Чернецов разбудить, разогнать дискотеку
Да послушать колокольное сладкое пенье.

4

Не шелохнется лист – а вдруг затрепещет!
Ветер дышит неровно, будто играет.
На воле бегают-прыгают мушки, букашки вещие
Топают по воздуху и рады, будто добрались до Рая.

Замахала крыльями над сараем сорока.
Брякнул калиткой сосед, намекая выпить рожею синей.
Слышнее к вечеру мягкая поступь Рока.
Завтра проснёмся – куда ж подевалась Россия?

* * *

Мой дом стоит...

Игорь Северянин

В саду, среди скворечников убогих,
Где грядки утлые с морковкой и капустой,
Мой дом стоит, янтарными стенами
Уютных комнат музу привечая.
Чу! вот она в окно неслышно входит
И на плечо крыло кладёт мне тихо
(И вмиг как бы в магическом кристалле
Иною, полной жизнью оживают
Сады окрестные, домишки, эта яма,
Которую прудом зову я гордо,
Заросшая кустарником и ряской,
Где караси давно уж передохли.)

Здесь мы живём с товарищем. Гуляем
В окрестностях, едим на ужин рыбу,
Наловленную накануне, лампу
По вечерам фитильную засветим,
Порой раскинем карты или в книгу
Уткнёмся отвлечённо, или звёзды
Пойдём считать, усевшись на балконе...

А дом стоит таинственно во мраке
И думает таинственные мысли,
Округу ими тонко населяя,
И, право, словно мы живём тут вечно,
О Боге помышляя, как радостные дети,
И это странно, о как бывает странно...

СТРОИМ ЧАСОВНЮ

Трактор прошёл по скользкой дороге.
Следом плетётся пьяный мужик.
В небе высоком воет корова.
Где-то за лесом жаворонка крик.

Мимо прошлёпала старая в кепке.
Ты ли далёко? – Милый, в грибы!
Как громко, как громко лает собака!
Никак не расслышать голос судьбы.

ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА. РЕКА

Уже светло, но солнце за холмами.
Шипит, сияя в полумраке, спичка.
В кустах чирикнула отчаянная птичка,
Но тут же смолкла всеми голосами.

Комарик маленький запел над ухом нежно.
Не спится нам, комарик, ночь минула, не спится!
Я не убью тебя, товарищ мой мятежный!
На, кровь попей мою – и стану тебе братцем!

* * *

Всё дольше ночи, всё короче дни.
Влажнее воздух, тяжелей дыханье,
Поля пустеют, и коричневое масло
Колышется в глазах раздутой бабы,
По борозде топочущей, и слышно,
Как покидают нас расчётливые птицы,
Разумные расчётливые птицы –
То осень тихо поднимает серп
И мне в лицо уставилась, но медлит,
Пока гляжу на облака, пока
Гуляет по бумаге умная рука.

НА КРЫЛЬЦЕ В НОВОРЖЕВЕ. ЧИТАЮ КНИГУ

2

Гляди, надвигаются с юга тёмного тучи.
И птицы кричат над порогом отчаянно-громко.
Не спит безмятежно усталое войско в окопе,
И римлянин пеший в атаку идёт на германца,

Сжимая в руке изукрашенный щит и краснея...
Синица на ветку свою опустилась и смотрит.
Пыль за окном – проехала чья-то машина.
И я полусонный вздыхаю... не помню, что было.

3

Стучат по улице тележные колёса.
Растёт каштан, тенистый, как мечта.
Как весело, должно быть, лететь по небу с криком,
Когда пылают в мире города.

Растёт, как дерево, судьба.
И мерседес горит на перекрёстке пёстрый.
Лети, лети по небесам, моя мольба.
Сияй над миром луч обоюдоострый.

* * *

Летом протекшим, при всходе румяного солнца,
Я удалился к холмам благодатным.

Владимир Бенедиктов

Летом, текущим светло по холмам моего Святогорья,
Что ни погожий денёк, я, охваченный трепетом тайным,
Снасти готовлю: лёски тончайшие, крючья, грузила,
Цепь самоката, мне верного вот уже лет так с десяток,
Маслом мажу янтарным, мешок снаряжаю походный с едою,
Споро копаю червей, увы, обречённых мучительной смерти
В пасти прожорливой рыбы, дом запираю с калиткой
И, по дорогам холмистым катя на машине скрипучей, старинной,
Скоро к реке выезжаю, несущей прозрачные бурые воды
К славному Плескову граду... Выбрав тихое место
В тени ломких кустов, нависающих по-над водою,
Удочки расправляю, казню червяка на крючке жалоостром –
Точным броском подальше беднягу в пучину забросив,
В рот кладу папиросу сладчайшую в миг этот важный.

Долго сижу я вот так, наслаждаясь табачной отравой,
Взор приковав к кончику гибкой и прочной жердины.
Жду, когда ж оживёт он, легко затрепещет поклёвкой
Леща осторожного, окуня хищного либо плотвы простодушной...
Так вот, дни напролёт провождая знойное лето,
Позабываю совсем книжное знание, мудрость суетную, лиру,
Дев пышнокудрых, там далеко в городах томящихся, бедных...

* * *

Мы вышли в поле белое, пустое.
Почти что небо. Лишь ангелов не видно.
Сначала уши заложила тишина:
Ни крика лошади, ни клёкота, ни даже крыльев
Летящего по воздуху шмеля... Однако,
О сердце чуткое, откуда квакала
Расстроенная скрипка? И шёлковое платье
Шуршало тихо? Шаркала нога?
Как будто бы сухая, белая пурга,
Заполнив поле, шевелилась у обрыва,
Топталась, приседала, бормоча,
С достоинством вертелась вальсом,
Порой притопывая невпопад,
И хриплый смех как будто брякал в уши
И кашель хриплый... Ты руку подала,
Я на бедро тебе свою поставил,
И так пошли мы кругами над обрывом,
Обратив друг другу пепельные лица.

* * *

Уже совсем настала осень. Жёлтый лист
Вертится, падает под ноги. Замирает
На небе мутном солнце, и народ
Был хмур и озабочен. К зиме катился год.

Мы встретились случайно, расстались на углу.
Растерзанные люди всё шлёпают по лужам.
Старуха что-то у ларьков шептала,
Кривя беззубое шептало.

Махнула ты в последний раз рукой,
Сверкнула на меня печальными глазами
И медленно вошла в толпу. И вслед тебе смотрел,
Амур растерянный с колчаном тонких стрел.

* * *

...опять возвратились к себе.

От Иоанна

Ах, как они бежали, задыхаясь,
Один споткнулся и упал, другой
Помог подняться... Два пламени в пустыне,
Среди песков иссохшей Иудеи,
В горячем воздухе иссохшей Иудеи,
Два серых пламени, поникших две идеи
У входа чёрного...

Тяжёлый камень сдвинут, видишь, брат...
И млеешь ты у самых врат
Откуда небывалое отчаянно лепечет:
О, страшно в бездну заглянуть, куда
То ль валится душа, то ль отлетает навсегда.

                        И первым Пётр шатнулся
В прохладный зев порушенного гроба.
И видит пелены и плат главы Его, особо
Лежащий поодаль... но где же тело,
Где тело дорогое и страшное от пыток?..

И поплелись назад, не чуя пяток,
Смущённые, не глядя друг на друга.

* * *

Сижу ли я за праздничным столом,
Бреду ль по улице, закрывшей небо
Тяжёлыми и грязными домами,
Уставлюсь на витрину, иль в душу загляну,
Где ветер звёздный тянет песенку простую –

В ладони я Твоей, и тих и одинок,
В ладони жёсткой и горячей – и трепещут
Во мне слабеющие кости всякий раз,
Когда Ты пальцы ласково сжимаешь
И улыбаешься мне строго, как папаша...

* * *

Сластолюбец вольнодумный,
Я сегодня пью один.

Баратынский

Драные стены квартиры моей неумытой,
Куча одежды в углу, посуда на грязном столе –
Добрый мой дом с воздухом затхлым, сегодня
Вермут высокий и чёрный бурлит в мой стакан.

Что-то пиликает скрипка по радио нежно.
Злобно надувшись, под боком молчит телефон.
Я пью один, никого мне не надо. Подите
Прочь, дорогие сердцу пустому друзья.

Завтра проснусь с опухшей больной головою.
Кофе сварю, грустно в окно погляжу,
Где разметала по улицам буйная осень
Мокрые листья, холодные слёзы мои.

Ну а сейчас напиток в глаза мне посмотрит
Чёрный – и манит тёмным перстом.
И в голове уже пляшут чёрные кони,
Музыка дикая в сердце что-то храпит.

* * *

Дайте мне веник, друзья, сегодня намерен я в баню
Жаркую на Пушкарской славной сходить.
Банщику заплатя, раскрывшему рот, по заслугам,
В пекло, на полку подняться, парочку раз помереть.

А померевши, в хладный бассейн бултыхнуться,
Снова оживши, пива глотнуть – и опять
Лечь помирать сладкою негой на полке.
Средь полумёртвых и голых, смурных мужиков.

Ну а потом лёгкой, воздушной походкой
Вдоль по Зеленина к дому родному грести.
Да по пути не забыть хлеба купить и колбаски,
В рюмочной, где разливают, хлопнуть заветных сто грамм.

Нынче октябрь, всё жёлтые падают листья.
Станет зима – с неба западает снег.
Минет и это, только Пушкарская баня
Вечно в душе христианской будет пылать!

* * *

Сорвался ветер с неба, бешеный, живой.
Как пьяные, бредут по улицам деревья,
Шатаются дома... Ах, скоро осень
Затихнет под холодной белой лапой
Зимы костлявой. Я у окна и плачу.

Который год теперь? Наверно, много
Толпится их, столь разных, за спиной,
Вперёд толкают настойчиво и мягко.
Все щёки в инее. И в сердце слёзы.
Сегодня плачу я. Ах, как я плачу.

И ты, осенняя любовь, прошла по сердцу
Горячей тенью. Сердце опалила
И выжгла всё, что было там живого.
И затерялась средь теней, скользящих
Холодной стаей... Боже, как я плачу!

* * *

Люблю глядеть во мглу, лишь улицы притихнут...

Бодлер

Октябрь.
Дороги мокрые усыпаны листами
Древесными и жёлтыми. Подмышками зонты
Прохожий тащит, даже если солнце
Мигает сквозь серьёзных тучек.
Оно ведь скоро упадёт за крыши –
И город весь насупится. Дома
Как будто съёжились и стали тени
В тени весёлых, безглазых фонарей.
И робко крадется по улицам машина,
И осторожно цокает трамвай – домой
Торопится, наверно, с вожатым полусонным,
С кондуктором, скорбящим на цепи.
И ни звезды на небе. Лишь чуть слышно
Шуршат вверху сырые провода,
Гоняя электричество... в такие вот минуты
Как не глядеть во тьму, где ярче всех:
И фонарей, и вспышек голубых, трамвайных –
Подходят вплоть распахнутые лица
Неведомых, пугливых, диких снов.
И сидя у окна, нахохлившись, как птица,
Я до утра моргать на них готов.

* * *

Я открываю сонные глаза.
Всё те же грязные, ободранные стены,
Всё тот же старенький и выцветший рассвет
Толкается в невымытые окна
И за собой зовёт: давай, вставай!
За мною день бурлит и брыжжет, горячий и густой,
Хлебни его, хлебни и, бултыхнувшись
В его горячий пенистый поток,
Плыви, плыви и выгребай туда,
Где звёзды хладные с округлыми очами,
Послушные гармонии вселенной,
Звучат в твоей груди далёко и всегда...

Ну, поднимаюсь. Плетусь по коридору
В сортир пропахший. Голову под кран
Сую с холодною струёй, и завтрак
Для мальчика растущего мудрю,
Крыла сложившего в своей постели,
Сажусь за стол вокабулы пытать
Чужие, чуждые и обликом и духом,
Но пропитание дающие... Потом
Спускаюсь в магазин за колбасой,
Картошку выбираю посмышлёней,
На пьяниц с завистью гляжу: как боги
Они плывут между ларьков свободно,
И на меня, побежкой суетливой
Бегущего, плюют...

И так весь день, горячий и бурливый,
С обедом, книгами постылыми, музыкой,
Студентом суетным, как я, подружкой,
Порой скользящей мимо – тьмы загадок
Она расставит предо мною глуповатым,
На помело запрыгнет – и пропала.

И дальше я устало загребаю.
Глядишь – и вечер скучный, там и ночь
И сны лукавые... Другие дни придут,
Иль через год, иль через сотню лет –

И всё опять случится, как говорят японцы...
Гремит, гремит над нами яростное солнце.

* * *

Окна пустые. Осень в глазницах.
Каплет на голову влажная дрянь.
Ветки озябшие, голые птицы,
Тучи в лохмотьях, куда ни глянь.

Город проснулся, шевелит руками,
Дряблою кожею шевелит.
Кофе остыло в гранёном стакане.
Ты всё ещё жив? Только сердце болит...

* * *

Глядя в надутое светом окно,
Где город бормочет осеннюю дряблую скуку,
Где шляется ветер меж мокрых деревьев (погода говно,
И редкая птица протянет костлявую руку)

Вокабулы чуждые бедный учитель жуёт,
Чуждую музыку слушает, чутко вздыхая...
Прошлое ль, душу мотая, зовёт?
Воет душа – не отвечает природа глухая.

* * *

Утро серенькое нервно заскреблось в окошко.
Время выползать из ласковой постели.
Я тащусь на кухню, вяло одеваясь,
Чайник ставлю вяло, волокусь обратно.

Как вольная птица, я в небе летаю,
Как вольная птица, я в небе пою.

На столе разбросаны книги и бумаги.
Чаю выпью с булкой и сажусь, тоскуя,
В книжках ковыряться, да со словарями
Чуждыми гутарить на чужой мне мове.

Как вольная птица, я в небе летаю,
Как вольная птица, я в небе пою.

День мелькает скоро. Не заметишь – солнце
Падает на крыши. Накрывает город
Тьма, как будто крышку кто на нас надвинул.
Да хихикнул в ухо: мол, канай на службу...

Как вольная птица, я в небе летаю,
Как вольная птица, я в небе пою.

И обратно ночью тёмными мостами
И в трамваях хладных, от отчаянья белый,
Я скольжу и слышу, как во мраке хнычет
Дурень-иностранец песенку дурную.

Как вольная птица, я в небе летаю,
Как вольная птица, я в небе пою.