|
* * *
То пол в квадратиках, то баба в полдороги.
Куда идти с тяжёлой кровью, слышишь, папа?
Как городской болван, расставив ноги,
Окно полощет по лицу златою лапой.
Трясёт буфетчица за стойкой рыжей гривой.
Заныли скрипки, задышало сердце.
И дядька пьёт вино, вино да пиво.
И дикие в глазах полезли зайцы.
В ОМСКОМ АЭРОПОРТУ
Гудит какая-то, похоже, дрянь во тьме.
Дежурная в углу чуть слышно дремлет.
И я с полумедлительной отвагой,
Зевая, заношу куда-то чьи-то буквы,
Как в грязном поле на уборке брюквы.
Я рукопашною работой молча занят,
А длинный коридор передо мной бежит прыжками свата
И белый шлейф несёт мне света.
Внизу военные на лестнице стоят.
Дымит во рту чужим заводом сигарета.
Лицо вокруг решительно побрито
И выражает беглую мне скуку.
И не протянет мужественную руку.
А так, кроме глухих за дверью разговоров
И шорохов, по-видимому, случайных,
Царит, подобно царь, приятная мне тишь.
Лишь далеко, за стёклами, взлетает самолёт, как мышь.
* * *
Ночь побежала, крутясь, никого за себя не считая.
Где бы я ни был, кому бы ни врал о Китае.
Вот ворвался зарубленным вепрем соседний за стенкой оркестр,
Но и он ничего не сказал, лишь помахал на прощанье и сразу исчез.
То была ночь. Она залегла по дворам и подъездам,
Будто в подвале дралась кровавая птица.
На часах, уходивших спиной неизвестно куда,
Скучал циферблат.
Может, там была ты?
Площадью, следом, два моих глаза горели.
Два влюблённые юноши на постаревшем лице, словно волки.
* * *
Вот такая ночь, какая-никакая.
Как водится, вино и водка мрёт в портфеле.
Сухая дева по клавишам стрекочет.
Шуршат по улице сухие люди.
Стакан мигнёт – и словно провалились
Компьютер, дева с долгими ногами.
И шевелятся в небе звёзды, руки, души,
Как воины войны далёкой утюгами.
* * *
Смеются на платформе юноши в очках.
И потолок чего-то им лопочет
В ответ. И тяжелеют сонные глаза
Вагона подскочившего. В тоннеле
Ревёт по-своему, как сиплый лев,
Усталый ветер. Я пропал совсем.
Но снова, глядь, в вагоне возникаю.
И, женщину крылатую сажая на плечо,
Лечу во тьме кривой. Порхают люди:
И лица белые, и ласковые груди.
* * *
Какой роскошный девушка в штанах.
Садится в кресло, мне внимательно внимает.
И вот олень мелькнул в глазу, подобно страх,
И очи дивные его сверкают.
"Пойми, такие папиросы, словно эти,
Не подойдут неопытной душе!
Дай сердце мне в неопытной душе!
Дерзай, дерзай, и нас держи в секрете".
* * *
Бежа по улице, когда нельзя напиться,
И пробираясь в городе, как муха,
Раскрыл тихонько разовую книгу
И загрустил, внимая тёмным буквам.
Там девушка в штанах, увы, смеётся.
Глухой старик усядется на плечи
И палкой машет: вечер! вечер! ветер!
И правда, вечер в очи, так-то, братцы.
* * *
Как будто бес какой-то рассмеялся.
Так встрепенулась улица в душе.
Куда бежите вы, немой автобус?
Постой же, люди, дай шепну на ухо!
А он, растрёпанный, не слышит даже.
Он только в землю, голый, смотрит.
Не знает, что она, как мышка, померла.
Ах, ветер, девка, в декабре такой холодный!
* * *
Шум городской летит в окно.
И пыль, и бег, в общем, движенье.
Там каждый скажет: ты мне был бы брат,
Но, брат, бегу, смотри, какие крылья!
Ах, брат мой, маленький, живой.
Кусочек неба, когда ты хочешь встать.
Кусочек тьмы, когда смеёшься головой.
Ты, как и я, безумно хочешь жить!
Мы тут всегда один, горячий,
Я бьюсь за небо навсегда.
Но и меня размеренно калечит
Тугого времени вода.
ИЗ ОКНА
Вот и солнце, как мышь, показалось
Из-за крыши соседнего дома.
Мордой похож на меня, промычал грузовик вдалеке.
Ветра нет. Не шелохнётся берёза, не дрогнет осина,
И детская горка пустынна.
Ночью был дождь.
Идёт по колено дорожный прохожий.
Деревья желтеют, прощаются, смотрят в глаза,
Будто нет никого им дороже.
* * *
Жизнь наступила иная теперь: машет на кухне крылами
Муха, на повороте глазами сверкая.
Булькает варево на огне, шевелится в углах паутина.
Тишина. Далеко за горами бряцают железом трамваи,
Да бредёт по нагретым проспектам толпа, словно мёртвая птица.
Мальчик легко прокричал в безоблачном небе.
Стрекоза на плеча мне уселась и смотрит, ушами вращая.
Тихо проходит день полусонный, красивый.
Вечером в гости всех с собой прихвачу, станем в пламя глядеть и смеяться.
* * *
Кухня, маленькая мышка,
Пискнет, стукнет, застрекочет
Пролетит, как бездна, в очи,
Засияет, как сберкнижка.
И, бежа до телефона,
Будто кем-нибудь украден,
Я забуду про законы,
Будто сам себе стал прадед.
И своею дочкой сяду
У забытого порога.
И сомнительного сада
Дверь открою понемногу.
* * *
Травой зарос, заглох мой огород.
Не разобрать, где кабачок, где свёкла.
Горох повис неряшливой тряпицей.
Капуста вся изъедена червями.
И всюду, всюду властвует крапива.
Ладони жгучие протягивая ветру,
Смеётся надо мною, нерадивым...
Но есть коса в сарае, слышишь, люди!
* * *
Стучат по улице тележные колёса.
Растёт каштан, тенистый, как мечта.
Как весело, должно быть, лететь по небу с криком,
Когда пылают в мире города.
Растёт, как дерево, судьба.
И мерседес горит на перекрёстке пёстрый.
Лети, лети по небесам, моя мольба.
Сияй над миром, луч обоюдоострый.
* * *
Облаков понагнало. Всё с запада прут, как славяне.
Одно крокодилом суровым глядит, другое совсем отвернулось и пляшет.
Водка уже улеглась. Чистота в голове – словно окна открыли,
И сад вошёл и ветром дохнул и запахом яблок.
Тихо сижу за столом, наблюдаю природу, которая мирно
Шевелится. Порою вдруг крикнет, зрачками сверкая.
Впрочем, птицы уже стаями ходят по небу.
Скоро и нам чемодан собирать, да на север опять, где трамваи.
ВЕЧЕР
Темнеет сад. Пропал куда-то огород.
Роскошный голос стелется над прудом,
Парит над прудом, словно голая нога,
Да, словно маленькая. Ровно дышат
Над лесом облака, заглядывая в окна.
Иное разбежится – и молчит.
Когда б не тело, тонкое, живое!
Когда бы не с тобою расставаться!
* * *
Кривая времени ещё подбросит.
На голос тонкий скрипки вскочу верхом,
Гляди, гляди: старухи голые раскинулись на бреге.
О, слушай, слушай: к небесам вопит безумный хряк
Под острым ножиком. О, папа мой, не надо!
Но мама снова будет рада,
Присев на край пружинистой кровати,
Надо мною нежно напевати
Про огненный Китай, про китайчонка Ли,
Сливаясь с голосами прекрасными земли.
ВДРУГ ВСПОМИНАЮ, ЧТО ОТЕЦ УМЕР
1
Сижу в кафе, как бледная мартышка.
Чего желать? С тобой поспать, как зверь,
И, крылья распустив, увидеть папу,
Когда он в небо раскрывает ласковую дверь.
Напротив – пьяный Лютик. И лепестки опали.
Нальёт в стакан – и падает в окно.
Какие времена! Всю улицу колышет.
И поцелуй, как рыба в домино.
2
Тяжёлый вагон закудахтал по рельсам, как белка,
Словно совсем уже рассвело.
Где-то мелькнула Нева, растворяясь в домах, в роскошных квартирах.
Золотом купол мигнул и захлопнул потухшие очи.
Снова тихо в оставленном теле.
Звонкие крики летящих по воздуху женщин
На сердце ложатся и там продолжают прекрасную перебранку.
Воробей, как приличная птица, раздвигает большими руками
Два невидных забора, прячется за калитку.
Скоро ль встретимся – звучит почти как молитва.
* * *
О Господи, красивы эти облака,
Которые порой зовутся тучи.
Как быстро время тащится, когда
Я вижу их над проходящими домами,
Когда лечу в трамвае через мост
Лицо, как небо, пьяно и открыто,
И ветер там гуляет, будто свой.
А вот и девушка достала бутерброд
С каким-то маслом, тихий рот раскрыла...
Распущенные волосы её
До половины спину закрывают,
И туфельки такие на ногах
С тончайшим длинным каблуком,
И нос прямой сияет,
А полы длинные роскошного пальто
До пола влажного свисают,
Когда она, жуя свой бутерброд,
Жевала бутерброд, куда-то вдаль смотрела
И бутерброд свой с маслом ела, ела...
* * *
Но когда войдёт в трамвай блондинка в шляпе,
Но когда она раскроет алые губки
И очки свои поднимет и надменно
Мне расскажет за тётю под Херсоном,
Я тогда уж, право, расстегнуся
И песню ей скажу про ласковые очи...
Ручка ты моя, ты мой любимый карасик,
Ты так мне нравишься, короче.
* * *
Дым поднимался над заводом,
Ломая тёмный воздух крыш.
Растрёпанные дерева, качаясь,
Куда-то вдаль бредут осенним косяком.
Пустая улица трясётся к морю
И вязнет в тонкорылых тупиках.
Плывёт решётка, а за нею, над станком
Кто там поблёскивает тусклою деталью
И сон, как масло, льёт из памяти хрустальной?
ГЛЯЖУ В ОКНО, ТОСКУЮ
Пришли облака под окно, постояли, потолкались
И дальше поплелись потихоньку и важно, как латиняне.
Так и исчезли за облезлыми крышами да весенним снегом.
Вдаль гляжу: там шевелятся грубые голые деревья.
Девку вспоминаю с распущенными волосами, распущенную, как во время битвы.
Ах, все пошло прахом, лишь горит в животе, шевелится раскалённо и гневно.
* * *
Смурной и пасмурный был день:
По воздуху летает ветреная влага,
Чихают, брызгаясь, гулящие машины.
Раскроешь очи, изумляясь, наугад –
Как будто топчется по всей стране
Тяжёлый парень тяжёлыми ногами.
Я всё ещё живой. Сижу в квартире
Или бегу по улице, смешной и пьяный, –
Базар мелькнул, растут дома и тают.
Стою, разиня рот, гляжу на башню,
Где пьяные часы показывают время,
Когда бежала осень между нами.
* * *
Мокрая осень. Дети в школу бегут, задыхаясь от страха.
Трутся бездомные у ларьков, глотают восторженно водку
И испаряются. Прыгает в спину
Ветер лохматый, листая безбрежную книгу
С грохотом тихим в душе.
Пешеход краснорожий легко становится другом,
А что говорят меж собой потихоньку летящие рядышком пули,
Не так уже важно. Осень смотрит уверенно, прямо,
На глазах меняя шуршащий наряд на прозрачный, но не менее пьяный.
Ах, это лёгкое к жизни похмелье,
Ах, эти странницы тёмные, будто деревья.
ПО ГОРОДУ
Прохожий юноша мотает головой.
Он тут сидит. Почти не дышит.
И птичка больше не поёт со мной.
Спят поезда, и в небесах всё тише.
В раскрытую поверхностную книгу
Слепая женщина глядит во все глаза.
И расцветает тёплая слеза
В груди. И вот фонарь, как вождь, запрыгал.
* * *
Порой на Невском бешеный чечен
Оскалит злую кость и засмеётся,
И в полуобмороке юный полисмен
Летит во тьму, шепча молитву отцам,
И каменный троллейбус завижжал
И, хвост прижав, в дали проспекта мчится,
И церковь растопырила отчаянно глаза
И опрокинулась на воды, голубица,
И ты, поэт, нечёткою походкой
Идёшь тревожно и растерянно домой.
А в спину бьёт волной чернобородой
И развевает бешеный башлык.
* * *
Толпы бредут, как разнеженный жаркий ручей,
По дорожкам старинного парка.
Фонтаны, фонтаны в зените.
Словно мальчики белые с облака прыгнут в раскрытые воды залива.
Взлёт и паденье холма. Герой выступает в разрушенный замок,
Машет ладонью, вперёд пропуская на входе, на миг исчезает –
И рассыпается в нежной руке, словно пепел.
Рокот моря в камнях под ногами, когда просыпается кожа.
* * *
Вот и ночь опустилась на треснувший город.
Телевизор погас и рыдает.
Теплится тусклая лампа в далёкой под сердцем кровати.
Моется женщина, в стороны груди кидая.
Тонкое тело и тихое. Не кричит, не бросается сковородкой.
Говорит спокойно, смотрит сквозь, как холодный ангел.
Но гаснет лампа, и карабкается на стену
Чёрный конверт, незнакомая буква.
НОГА
Когда радикулит гуляет по спине,
Как по стране какой-нибудь Будённый,
То днями обожжённая нога
Болит далёко, будто за кордоном!
То поползёт она, распухшая мокрица
Иль раненый душман в своей тряпице грязной,
И ей в слезах цветут сады, родные лица,
И говорят, звезда с звездою, звёзды.
А то бежит она, прекрасная и гордо,
И ей, раскрыв объятия, внимают горы, травы...
А я лежу себе в кровати твёрдой
Какой-то праздной и орущею оравой.
* * *
Полупустая, как бывает слово,
Под сводами каких-то кирпичей
Родная комната, где мы висим, как боги,
И пиво льём друг другу, кто бойчей.
Когда же грянет миг, когда забьётся
Под курткой сердце нежнее и больней,
Мы полетим туда, где водка блещет,
Где распускается кувалда перед ней.
* * *
Машина, вёзшая матрасы,
Запела двигателем нежно.
И мы с товарищем весёлым
Захлопали счастливыми глазами.
Товарищ, гости на подходе.
Товарищ, расставляй матрасы.
Судьба идёт походкой гостя,
Се, машет радостной десницей.
Но сник, задумался товарищ,
Сложил тяжёлые крыла...
И монастырь, узрев пылающих пожарищ,
Тяжёлые забил в колокола.
* * *
Ты на реке останься, маленький злодей.
Как быстро солнце катится. За занавеской
Гремит посуда, что-то жарят с треском.
Ты на реке останься, робкий. Без людей.
Куда ж торопится светило? Зябко
Дрожит вода, и падает деревня,
И расплескалась. Робко
Седая женщина за руку отведёт
На край селенья зыбкого, где жаркая река
Рассыпалась гармонью. Оклик рыбака,
Как будто тень прошла, светлея и играя.
Как мир велик и тёмен от края и до края!
Три всадника внезапно выросли до неба
И растворились над рекой –
Но гул всё катится сквозь видимый покой.
Крик рыбака приходит будто из Эреба.
ЛУНА
Спустилась тьма. На фоне светлом неба
Трепещет лист. Повисла тишина.
Огромный мир заполнила луна,
Вот лапами топочет ближе, призрачно и твёрдо,
И вой сочится сквозь деревья зло и гордо
И в дом врывается. Застыли домочадцы,
Глаза как плошки: кто держал в руке
Столовый нож, кто книгу, кто оставил
На клавишах забытые персты. Звучать невмочь,
Свернулась музыка. Одна сияет ночь,
Когда рукой по небу проведёшь
И чуешь пальцами сгустившуюся ложь.
* * *
Кто там кричит, поднявши гневно руку?
Ах, это птичья тьма серчает.
То ли бранится, то ль рыдает,
И внемлем хриплому, больному звуку.
Она пришла. Зловеще звякнул колокольчик.
Как будто солнце встрепенулось в раненом окне.
По полу босиком зашлёпал мальчик
В железных крыльях и блистающей броне.
Что скажешь им, стареющая тень?
Бледнеешь и почти уже не виден.
И близится иной, уже не страшный день,
Когда проснёмся в мерцающем Аиде.
* * *
Набей-ка трубку, маленький рыбак.
Гляди, как над рекой красиво
Струя плывёт синеющего дыма.
И надвигается с востока чистый мрак.
Сидит на берегу отчаянный рыбак.
Клубятся за спиной стальные тучи.
И вот гроза рванёт сейчас сквозь время.
И он завоет, словно дикий Иеремия.
* * *
Природа снова расцветает
Последним яростным, божественным огнём,
Как будто с неба к нам пришла комета
И водит взад-вперёд по полю языком
И треплет по щеке небрежно,
Когда я с удочкой стою на берегу
И ничего совсем не подозреваю,
А небо охватил от краю и до краю
Какой-то ветер – тело чует,
Что за безумие гудит в мозгу:
Вот два крылатые спускаются, с саблями во взорах,
И на верёвке за собой ведут
И вот клеймят печатью огненной в уста,
Стою на месте – а куда-то волокут.
От ужаса пылает стремительная Мста.
* * *
Мы в поле поднялись. Несутся облака,
За ними небо чёрное, и звёзды, звёзды,
И где меж них, ну, где же дышит Бог?
Ах, если б я увидеть это мог!
Жуют коровы, аист с ними.
Дорога сбитая, колёса и копыта,
И мы усталые. Рассказывай и пой,
Грядёт торжественный, убийственный прибой,
Торопится, рождаясь в недрах тёмных звёзд,
И судорогой по вселенной пляшет.
Куда ж, скажи, куда помчатся души наши?!
В ЧУЖОМ АВТОМОБИЛЕ ИЗ СВ. ГОР
ВОЗВРАЩАЮСЬ ДОМОЙ, ПОВИДАВ СЫНА
Тучами обложило. За обочиной дача горит чужая.
Дождик пойдёт – и ресницы порхнули вдали.
Тихо рокочет мотор. Словно кого-то рожая,
Толстый, прекрасный падает где-то полковник ГАИ.
Горько рыдает, мелькнув на стоянке, машина.
Мчатся куда-то в тусклом огне провода.
Грустно ль тебе? Трава совсем пожелтела.
Осень идёт. Лето стоит, как всегда.
* * *
Как тот ларёк подвижный затаился
И во тьме, как маленький, горит,
Так и я, печальный, русский, нежный,
Разгораюсь, словно в топке антрацит.
Вон дерево мне денег не попросит,
Лишь тихо улыбнётся мне в ответ.
И как листок, меня по ветру носит –
Ах, разгулялся знойный ветер в голове!
* * *
Поторопись, испуганный художник.
Все злые улицы чумного Петербурга
На шее холодно сейчас сомкнутся...
Как бьётся сердце. И рядом никого.
Вдали помашет ласковой ладонью –
Как звали? Имя скрылось в складках
Седого неба, утонуло в облаках,
И пепел шевелится в отчаянных руках!
Один, один, совсем, седой и голый,
Под инфернальный грохот рок-н-ролла.
* * *
Как сладко воет улица!
Возьмём её за хвост
И, спотыкаясь, побредём по свету...
Смотри, какую пьяную поймал планету!
Но, дверью хлопнув, глянув кротко,
Вошла в халатике коротком,
Двурогий месяц серебрится в волосах
И небо тёмное колышется в глазах.
Как небо тёмное колышется в глазах!
Какой же век идёт железный,
С печатью на устах!
ОЖИДАНИЕ ОТДЕЛА КАДРОВ
Хлопают двери. Стучат каблуки.
Мрамор зеркальный холодного пола.
Медленно, тихо куда-то уходит
Лысый охранник: двоится в стене,
Капает на пол, становится лужей –
Вот уже снова моргает, – и бьётся
Толстая жила на шее. Кричит
В тёмном дворе – человек ли, собака?
Нет, это птица, громкая птица
К нам на минуту на крышу присела –
Вдруг великанша кому-то приснилась,
Брякнула челюстью и убежала...
Девица тихо вдруг подошла,
Что-то шепнула и повела.
В ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОМ УЧРЕЖДЕНИИ
Каблучки зацокали
В тёмном коридоре.
И газета шелестит
В сумке напряжённо.
Тёмные фигуры бродят,
Словно волны в море.
И дрожат, зевая,
Дряхлые колонны.
У дверей заквакали
Женщины, мужчины.
Ловит сердце тонкий луч.
Голосит ребёнок.
Хмурые глаза повсюду,
Согнутые спины.
Запевай глухую песню,
Всей страны подонок...
* * *
Подали по копеечке,
Когда ещё не жили, не смеялись.
А тут и ночь пошла, играя, выше,
И грудь уже над всей землёю дышит!
Куда – кому-то на восток, кому-то плетью
Перехлестнуть упрямое столетье
И, рот раззявя, гнать позорные полки...
Какой тревожный профиль этой каменной реки.
В подвале затаился, голый и простой,
Как сон головастый с неженской косой.
Куда теперь летишь, счастливый и слепой,
Ночную бабочку подстерегая?
И ночь по жилам пробежит нагая –
И шепчет, бьётся кровь: о, не молчи, но пой!
Но помним: медленный рассвет переступая,
Крыла отбросив, выходим мы из Рая.
* * *
Далёкий голос позовёт,
Как будто небо прорвалось и хлынуло. И эхо
В груди болит, никак не заживёт.
И рвут её раскаты человеческого смеха.
Какая улица! Девицы многоногие
По ветру скачут с сигаретою в руке.
Дома, витрины яркие, убогие.
С гармошкой парень в мерседесе. На реке
Спешит упасть прохладную волну
Тяжёлый свет ночной рекламы. Крыши
Сейчас взорвутся. Стонет про войну
Кудрявый дом... Но боль всё тише, тише...
В ПОСТЕЛИ СЛУШАЮ РАДИО
Дожди в Испании, дожди в Париже,
И нервно бегают по улицам вороны.
Француз лопочет, бьёт крылом испанец,
Европа, что поделаешь, Европа.
А здесь в постели петербургской тихо.
Далёко дремлет лампа на столе, пылятся книги,
И рукопись ворчит, скрежещет буквой,
Как будто не моей рукой возникла.
Поёт, вздыхая, тёмный итальянец
В приемнике, от гордости раздутом.
Но вот Москва далёкая вплотную
Придвинула лицо и громко дышит.
СИЖУ ДО УТРА
1
Плещет ночь волною тёмной,
Бродит кошка под окном.
И поплыл чердак огромный
Зимней вьюгой, тихим сном.
Две синицы за окошком
Слабо пискнули – и вот,
С молоком неся лукошко,
Тёща тёмная плывёт.
2
Плещет полночь зыбью томной,
Ходит кошка, кис-кис-кис,
И чердак колышет тёмный
В во́лнах тёмных вверх и вниз.
Спит молоденький парнишка
На кровати кувырком.
Пробежала в угол мышка
Улыбаясь длинным ртом.
* * *
Глаза слипаются. Идёт слепая осень.
Судак зубастый проглотит пескаря,
И над деревнею багровая заря
Раскинет крылья. И подолгу носит
Над вспыхнувшей рекой печальный жёлтый лист.
Из-под земли вдруг вырастет старик
С лицом землисто-сизым.
Пройдёт вдоль берега горящим колесом
И в небо упорхнёт, как ветер, нем и невесом.
Смеркается. Пора крутить до дому.
По воздуху, как вечность, голубому.
* * *
В поле чёрном гуляют грачи,
Облака чистят пёрышки в небе, порой и заплачут.
Где-то сохнет моя одинокая дача,
И дятел по куполу неба стучит.
Собираются на горизонте
Танки весёлой, кудрявой толпой.
Ты мне, облако, чудное канто напой,
Как я падал под пулей на фронте.
Дунул ветер в окно – полетел, застонал!
Говорят меж собой торопливые капли.
Ходит в поле, ногами сучит голенастая цапля.
Расползается, нитка за ниткой, страна.
* * *
Серенькое утро. Ветерок гуляет.
Зацветают по земле огненные маки.
То один набросится, то другой разинет
Пасть и захохочет: сладко жить во мраке?
Cладко жить на свете, я ему отвечу,
Под весёлый вой и топот по земле железный.
Вишь, взлетает чёрный дядька, кровь от счастья стынет.
Слышь, смеётся, умирая, бедный танк в пустыне.
* * *
Война, везде война... как сладки нам враги,
Когда по сердцу скачет солнце, словно мячик,
Когда – о, далеко – расходятся круги
По небесам, и чёрный автоматчик
Бежит по тротуару, весело стреляя...
О, ангел мой, как правильно в груди
Стучит живое мясо – люби, надейся, жди...
Ах, вот и ночь ползёт, зевая.
И по́ небу огонь кричит, от края и до края.
* * *
Как тряпка мокрая, в шкафу зерцало виснет.
Рукой прозрачной провела по стенам
Машина, возвращаясь, видно,
С ночной попойки, –
И закачались, зыбкие – как будто в корабле
Плывём, а не летим в планете.
Змеятся рыбы между звезд, галдят
И трогают лицо руками.
Какой тут сон! Крылатый мальчик
Один лишь спит, прикрыв две чудных ночи –
Два глаза, полных звезд и ветра.
Дыхание скитается по стенам.
* * *
Тарелка мятых помидоров.
В окно просунул нос Озирис.
Ты позови – и будто нет разлуки,
Ты позови – какие ласковые руки!
Немая тень стоит за дверью,
Над горизонтом мама снится.
Какие руки на рассвете!
Какие ласковые очи!
* * *
Уже светает. Ночь прошла.
Неслышный звон стоит в природе.
Запела птаха в огороде.
Спим, спим... И выросли рога
У милого, родного утюга,
Какой лежит на полочке, красивый.
То вдруг заржёт, потряхивая гривой,
То в лавровом венце, с кусочком пирога
Пьёт чай из блюдечка. А ласковые жёны
Порхают рядом пёстрокрасочной толпой...
Прощай же, мама, Господь с тобой.
Ты не гляди, что корчимся в пыли.
Ах, мама, дни сухие, верно, подошли.
Прощай же, утро за окном златой кричит трубой.
* * *
Кликнул голос на проспекте –
Голос дальний, безутешный.
То автомобиль рыдает,
Видно, в пробке он застрял.
Утро с головой накрыло
Маленький, дрожащий город.
И подошв тревожный лепет
Отражается от стен.
Дай-ка руку. Ну, пройдёмся,
На людей не очень глядя,
Головой касаясь неба,
До реки полупрозрачной.
Два крыла полупрозрачных
Распахнём и, задыхаясь,
Закусив губу от счастья,
Поплывём над островами.
* * *
За поворотом, где торгует лавка,
Сверкающая тонкая булавка
Трепещет в небесах, а на земле с домами
Бормочут тени обнажёнными душа́ми.
Мне душу распахнёт наш милый огород.
Душа, смеясь, на небосклон взойдёт,
Ворона пьяная воссядет на плечо,
И ляжет облако на крыше горячо,
Мышь пробежит, шурша. Повеет ветер.
Прошелестит по лесу мягкий вечер.
И закрывается усталая земля.
И ужинать садится тихая семья.
* * *
В открытое окно влетают голоса:
Вот голос бабочки (куда-то ведь уходит
Она, пылающими крыльями вздыхая,
А вслед за ней, махнув ресницами, душа),
Вот мальчика спокойный дальний гул
Или грозы роскошный ропот,
И птицы тиньканье в ветвях, на берегу
Такой загадочной, и тоненькой, и страшной,
Как переход по нежным облакам,
Такой наполненной гудящей пустотой
Изломанной, нелепой жизни...
Пока не видно перевощика, пока
Струится воздух и живой, и горький,
Пока я здесь, среди тене́й, одна из те́ней,
И карандаш в руке тихонько дышит,
Я буду слушать вас, и мальчик, и пчела,
И вечер-бабочка с горящими крылами...
|
