М.: ОГИ, 2001. ISBN 5-94282-012-0 48 с.

* * *

я повторяюсь: не говори со мною:
как перебой в природе, как снег весною;
я возвращаюсь вором на место кражи,
поздним курортником выть на пустые пляжи
рыхлым небодрым мучимым геморроем
робко взрывать песок бредя рваного моря краем

давай помолчим поедим попьем поиграем
ну ее старую речь с непригодным кроем
я разродилась поэтом потом героем
я уже знаю: что говорим – теряем

слов моих корнуолы – формулы без решенья
как на больном лице пустулы обнищанья
я не прошу у господа завершенья
я не пишу о господи завещанья

но моя речь – горячечный жест прощанья
вся моя речь – о том, как прошу прощенья




* * *

Все огни погасли
В городе ночном
Все пути опасны
Потому – пойдем
Ах при лунном свете
Мой дружок Пьеро
Мы идем как дети
Лейка да ведро
Кепка да панамка
Носовой платок
Лес да луг зеленый
Листьев шепоток
Папоротник совы
Летние цветы
Корабли готовы
Сожжены мосты
Не пылит дорога
Сколько ни иди
Рвется имя Бога
Птицей из груди
Как на дне стакана
С мутною водой
Вытянулся странно
Месяц молодой
Мы идем куда-то
Две сестры – два брата
двухголовый зверь
Что теперь, ребята?
белая палата
белая палата
крашеная дверь




* * *

оставь мне каплю на дне твоего стакана...
почти "наше радио", вырубим его на хуй
в тишине давай ездить домой пустыми полями
родим с тобой девочку назовем ее карамелькой
как американцы только прости если
только прости если я засыпаю
так и не захотев, потому что слишком
близко к окну стоят эти ели в белом
строгие как медсестры




* * *

гладит меня по голове культёю холодной
гладит и просит о чем-то глаза собачьи
я твое дитя рожденное быть свободной
а ты мне холодный бульон твоей канители
а ты мне скучный вальсок сиротских проулков
а ты мне: ляг не ходи не то заболеешь
где же мне быть как не здесь?
нигде не будет так негде
кроме как здесь нигде
не найти такой жалкой ласки
нигде у нищего не попросить подачки,
даже у дочки нищего, у его собачки,
у его мозжечка не попросить подсказки,
у мертвой птицы пера, у серого неба краски




* * *

Eла, говорит она мне, что-нибудь?
ела, говорю, да, что-нибудь точно, говорю, ела,
только вот что, не помню, то ли, говорю, было
видимо, что-то не очень, то ли я была как-то слишком

хочешь ли – нет, говорю, только бы вот, пожалуй,
может быть лечь как можно говорю ниже
без подушки спасибо нет только разве укрыться
собственно, ноги, а так тут тепло вроде

дверь поплотней закрыть, придвинуть кровать к стенке
голову обмотать сжать кулаки сдвинуть веки
а то не вспомню ела или пила,
была или нет, любила или болела

а то не вспомню ни угла ни стола
ни скрипа заржавленных сочленений качели,
ни грубой строчки по краю туфельки красной
ни младенческой паники: все мол было и было,
ела пила любила качалась пела
а всего то мне есть пять лет,
и мама у края площадки
докуривает, щурясь на майскую зелень




* * *

мы все чьи-то дети у нас остались привычки
втайне предпочитать зажигалкам спички
ходить босиком полуночничать говорить тише
чем удобно тому кто пытается нас услышать
нас купали по очереди в грушеобразных ваннах
наше лето тянулось в выцветших деревянных
неудобных домах с запахом чужой грязи
но мы с удивлением видим что вышли в князи

и что теперь делать с лежащей у ног столицей?
поковырять ее велосипедной спицей?
построить на лбу ее карточный домик, что ли?
и для того ли мы, мучась, учились в школе?
пели, братались, ели сырое тесто?
но бог с ней, пускай, оставим ее в покое –
главное, что я тебе предложу – такое:
родственник мой, давай избежим инцеста,
оденемся письменной речью как камуфляжем
и ничего друг другу больше не скажем
потому что роднит нас выговор пуще темы
еще пара слов – и успеешь лишь охнуть "где мы?" –

глядь, шуршит свободой невыключенный приемник
дети ищут чего позавтракать светло на террасе
на клеенке карты, вчерашняя запись счета,
сигареты "Прима", фрагменты вареной гречки.
полосатый матрас из-под простыни выполз
вдоль дорожки в сортир желтеют цветы укропа

я сижу на пороге сложа руки
а передо мной разбитое корыто




* * *

кустурица, ромер – всего за полчаса
пока безлюдно в каменном колодце
и воздух сжат грозой и неба паруса
надулись так что сердце с места рвется
за четверть часа в несколько минут
до первых слов до первых капель звона
которые обратно нас вернут
словно на лбу убитого дракона
станцуем танец маленьких свобод
пока толпа свидетелей не смыла
куда-то вбок куда-то в жар и лед
то тихое что с нами было




* * *

"Amour est un enfant timide..."

блеснет великолепной ляжкой
и судьбоносною стрелой –
и нет его: не доли тяжкой
он нам желал бы, а иной,
чтоб мы внезапно будто птички
запели бы, презрев мотив,
забыли кандалы привычки
и трепетали б, воспарив

он к нам, а мы ему – не лазай,
не подлетай, не щекочи
ты к нам с какою-то проказой,
а мы тут счастия ключи
или еще чего покруче
что силы есть себе куем –
ты нас своей повадкой сучьей
нет, не заставишь быть вдвоем

амур – ребенок боязливый
его не стоило ругать
его так просто напугать
понтами всякими любою ксивой
лишь тот достигнет с ним небес,
кто от него не отмахнется –

он улетел и больше не вернется,
не бойся, он исчез




* * *

знаю все что знаю о тебе
помню все что помню о тебе
(форточка закрыта занавеской)
помню больше чем было и чем будет

но не смотри мне в глаза не стой рядом
не наклоняйся не подходи или
вспомню больше того что помню
узнаю больше чем знаю
не смогу уже не смогу отойти больше

не смогу уже отделить от того что вижу
то что знаю то что мамочки то что
то в чем господи нет пусть будет как было
помню и помню. тихо. стоп. всё, пожалуй.




(О ЛЮБВИ)

Твоя шапка пахла дохлыми мотыльками
В вялых пальцах был виден вульгарный изгиб торговца
Казалось смешным хотеть потрогать руками
Твое отсутствие торса

Но когда тебя не было – будто не было хлеба
А когда ты был сгнивала и стыла пища,
Будто ангел раздвигал коленями небо
И мочился на мое жилище




16. ЛОТОФАГИ
(вариации на тему Теннисона)

Мы устроим завтра спортивные игры
Когда съедим ваших баранов, выпьем вино и проснемся.
Что вы моргаете, что вы жметесь, как пидоры?
– Просто у нас никогда не заходит солнце.

За дальнею волной погребены
дома и жены наши; гром мечей
и топот ног, и весел дружный ход
оставим прошлому: струятся вниз дымы
потоков очарованных, и рот
не ищет поцелуя горячей,
чем поцелуй покоя, – есть ли сны
покойней снов отравленной страны?

... И вот к нам подошел народец кроткий,
и вот остановился, как поток
с горы у них, спускаясь, замирает.
И между мягких сточенных зубов
какие-то у них были волокна
такие желтоватые волокна
и стебли были в сухоньких руках,
и тусклые браслеты на ногах.

То ли вязкий, то ли сладкий,
то ли вкусный, то ли нет,
не шершавый и не гладкий,
вроде жеваный билет,
вроде кос-халвы какой-то,
вроде шишечки иной,
типа вишни из настойки,
типа корочки простой
тот цветок, что мы губами
со стеблей срывали сами...

Возьми мою руку – как она легка,
будто никогда не держала весла,
будто щита никогда не несла,
как будто даже и не рука,
а ягодица,
причем не в ожидании шприца,
а в ожидании знаешь чего –
счастья бродячего...

... Он лежит и указывает себе на пупок.
Я подхожу к нему, наклоняюсь понять,
что там скрывается: может быть, это трюк,
может быть, он просто хочет меня обнять,
но взор его пуст, и робко торчит кадык,
в крупных складках впалое бледно пузо,
кислыми пузырями покрыт язык,
и возле пятки тает в песке медуза.




* * *

(я возвращаюсь тенью на место смерти
глупеньким буратиной на место дверцы
паром на место выдоха или даже
даже огнем голодным на место сажи)

когда ни колена уже, ни руки, ни плеча,
и рассыпалась в прах простыня как стрекозьи крылья
я вернусь нетронутее ключа
литого знака бессилья
ибо после кончины скважин дверей и стен
как монета по гибели государства
остается то чего не коснется тлен
чему незачем оставаться
ни открыть ни застрять ни выскользнуть в снег сплошной
ни найтись в кармане в платке табаке и ворсе
там где город был слоняется зверь пушной
не боясь двустволки
и по темным норам в новой пустой зиме
тщетно шарит память бедная Иоланта
бесполезный дар не вмещаемый в резюме
неродная сестра таланта

1.

Мама мама моя отдушина моя тяга
когда отталкивая запястие твое чёрство
когда юбка натянута меж колен наподобие стяга
знаменующего пульсирование вены упорства
когда слезы мажутся залепляя глаза как каша
снежная января когда уголок буфета
целится в лоб и участливо смотрит девочка маша
и кусается девочка света –




2.

Кто выдумал меня придумай теперь другую
кто выпросил у меня родиться

в сокольниках продавали живую рыбу
люди мылись реже в четыре раза
про детей считалось – плачет потому что голодный
а не как теперь – не ест потому что нервный
большая голова – профессор, говорили, будет,
таращит глаза – говорили, печаль мировая
пеленали, кормили кашей, в молочных пакетах
оставляли птицам поесть, наблюдали соседей
живущих напротив без занавесок и тоже
в нежном чаду сигарет, волос и пеленок

кто выдумал меня придумай теперь другую
пока я еще могу от себя отвыкнуть

куда идем мы с пятачком
конечно в детский сад
в веселый дом в кирпичный дом
картинки там висят
лиса медведь и зайки
бренчат на балалайке

бы будем уточку лепить
подснежник вышивать
мы будем есть мы будем пить
копейки липкие копить
и в тихий час не спать

ты можешь сделать пузырек
из собственной слюны?
ты можешь вырвать волосок
из собственной косы,
и пузырек по волоску
весь тихий, тихий час
кататься будет без конца
не дай ему упасть

кто выдумал меня выкинь из головы
или что помню оставлю тебе в наследство

Учила детей, месила кофейную жижу
По дороге в Беляево из университета
Прилипнув к стеклу автобуса как к нёбу конфета
Провожала взглядом огней вереницу рыжую
Бог испугался, что вдруг я тебя увижу
и снова скажу, что у тебя не растет борода.
Он понимал, что я тебя этим обижу,
и не показывал больше тебя никогда.
Думал, мне вечно быть бестолковой штучкой
ждущей дани за первое "да"
...ты захлопнул меня, чемодан с оторванной ручкой,
укатившийся в никуда –
ты захлопнул со мной выраставшее у порога
так, что дай Бог до комнаты донести,
сосчитать до трех( и это казалось много)
и не завопить "пусти!"
когда под окном свисток, тормозов ли скрежет,
перепалка собак, или лазутчик ключ
стоящую насмерть дверь как слух воспаленный режет,
весна весна депеш мод занавеска луч

...память не сохраняет порванных писем
соитий прерванных каким-нибудь пауком
но тот который играючи нас возвысил
нас запер одним замком
с лопнувшею струной, с комариным крылом, с золотой наклейкой
нет набойкою – мюльбах? миллер? – плаванье кораблю
где спит закатившейся в щель копейкой
воспоминанье которое я люблю




3.

Сыро мама ой как сыро
в октябре да как сурова
осень на параде. Мира
детского полуживого
еле слышен кипяченый
запах – вата с марлей комом
цедят неба капли влаги
над размытым сном над домом
нашим, в прачечной бумаге
запеленутым печеным
яблоком... ой мама мама




4.

Мы собираем веточки в лесу,
На дереве гнилом сидим, красуясь.
Что нахожу, тебе несу,
И найденным тобой интересуюсь.

Так будем жить, чтоб время истекло,
Без выбора и воли, без итога.
Как холодно, и пусто, и светло,
И мало времени, и дней как много...




5.

Юле

я выключаю свой болевой моторчик
спите маршак чуковский барто и корчак
пачки початые памперсов и печенья
письменные заданья устные порученья
стыренные монетки нестиранные колготки –
откуда мне знать, куда уплывают лодки,
как называются звери доисторической эры?
я и сама не умею решать примеры,
я никогда не играла в машинки и куклы –
из детских игр мне нравились только буквы,
из спортивных – сон, из подарочков – побрякушки,
из родственников – подружки




6.

  Виола да Гамба две маленькие подруги
в черных фартуках и коричневых платьях
              слушают шум эстакады
                  обнявшись в арке




7.

В теле города я ученик
Я хожу по его кишочкам
небыстро от мест одних
к другим со своим мешочком

Я их знаю наперечет
как пожалуй свои пять пальцев:
где воняет, а где течет,
где гонят, где ждут скитальцев

В теле города как в штанах
мандавошкой люблю селиться
В теле города я монах
которому негде молиться

И покуда он одержим
громыхает собой как целым
я хожу по нему чужим
микроскопическим телом,

оставляю упорный след,
задыхаюсь молчу седею,
огорчаюсь, что места нет
и имею свою Идею




8.

Названье дня лучом прошито на ткани
полянки, махровой беспечным летом.
Девочка ищет именно гладкие камни.
Мальчик щелкает водяным пистолетом.

Что падших ратников кости, тут корни круглы;
птицы вспархивают, тоненькими плечами
листвы касаясь – так ее плечи качали,
может быть портьеру, так, что живые угли
сумасшедшей ночной любви раздувались гулко –
но она лишь в другую комнату пачку бумаг ли, катушку ниток –
зачем ты осталась в памяти недоумка?
Здесь лучшее место, чтоб хоронить убитых.
... Они собирают цветы, пристала к пальцам конфетка,
вьют венки, а я ничего не умею...
Но вот девочка выпрямилась, коричневая, как ветка,
брату крикнула, и мальчик ушел за нею.
И чего в них хорошего? Ноги у нее колесом,
а он трус, от муравьиного плакал укуса.
И всего-то хорошего в них – это ужин и сон,
велосипед, босоножки и дом из бруса,
да еще пистолет в звонких капельках на боку,
да коллекция круглых камней июньского сбора,
да фанфары автобуса, обгоняющего оку
на вечернем шоссе около их забора.




9. ПРОСЬБА

Дай мне денег, чтобы пойти туда
где мы были, еще поправь
мне рукав, и пожалуйста продырявь
этот камень, а я тогда
подлинней продену в него шнурок
и на шее его носить
пока мы не уедем, даю зарок.
Я ХОЧУ ТЕБЯ ПОПРОСИТЬ:
Почеши мне кусок у края ноги
у воды покажи мне мель
пока глаз твоих велики пруды
и лопатки твоих земель
так коричневы, что почти черны,
так черны и так горячи,
так заманчивы, что уж от змеи
мне пожалуйста отличи
по ушам ужа, и пусти туда,
где на солнце воды плоска
веселеет гладь, пока нет стыда
у меня и в пупке песка.




10.

голос крови не спрашивать кто я твердит –
бормотанье чахоточного над талмудом
безымянные пальцы в заплатах ожогов летят
по-над газовым кратером с вялою овоща тушкой
но не спрашивай кто ты себе говорю
спи морщинистый школьник над чашею супа
замесили давно твою вялотекущую кровь
чтоб хрипела от бега храня сокровенные буквы




11.

Раздумье лба моего не любит
Улыбка лица моего не красит
Старанье труда моего не спасает
Не подводит здоровье

Женщины не завидуют моим платьям
Мужчины не смеются моим шуткам
Старики не просят постричь им ногти
Не отводят взгляда собаки

Чужие дети мне игрушек не дарят
Не водят в свои тайнички, на могилки
Мелких животных, и не глядят
В глаза мне с невинной страстью.

Только Бог отчего-то обо мне помнит
Нащупывает как монетку в кармане
Гладит внимательным пальцем
И отпускает.

(РАЗМЫШЛЕНИЕ О БОГЕ)

любит? не любит? плюнет? поцелует?
к сердцу прижмет к черту пошлет
крепко обымет повыше подымет
макнёт и вынет
вынет и макнёт
подмигнет:
ты ж моя ты ж моя перепелочка
как тебе к лицу была челочка
что такая суровая?
хорошо ли метет новая
моя метелочка?
подставила щеку, давай другую:
плюну, оботру, поцелую




* * *

в воде рука моя крива
плывет другой руки не моя
светла вода вода-неволя
и водоросль-трава

в воде рука моя нема
другой руки не закрывая
плывет как не моя кривая
сошедшая с ума

одна рука моя проста
она плывет в воде холодной
она юлит как уж свободный
куда? туда-сюда

но отстает но отстает
кривая левая от правой
плывет куда поток лукавый
туда она плывет

и горе той моей руке
водою вытолкнутой рыбе
волною вытолкнутой рыбе
пульсирующей на песке

и горе той моей руке
кривой от тела отлученной
какой-то рыбе обреченной
застывшей на песке




* * *

Весь небосвод сверкает надо мной
неслыханной палитрой
Старуха маленькая и мужик с поллитрой
проходят берегом вниз головой
А корни, что пробились сквозь песок
мне легче разглядеть, чем вздыбленные ветки
И я плыву, и слышу голосок
по глади вод скользящей профурсетки,
бескровной водомерки; и когда
мне вдруг приходит в голову подняться,
я чувствую, что я уже вода
и мне не надо ни сестры ни братца
мы никогда с тобой не пели хором
верней сказать дуэтом, извини,
и каменным тюремным коридором
к нам приходили пасмурные дни
забудем череду пустых гимнастик
и неусыпный времени надзор
как через щель подсмотренный ужастик
– и выключим свой пламенный мотор

я может быть была тебе подружкой
и матушкой и братом во сестрах
но попрощайся как дурак с лягушкой
и не ходи искать мой прах
моя печаль теперь о камушках и рясках
об уходящем небе в птичьих плясках
о среброкрылых осетрах




* * *

С ума сойти как поле перейти
как жизнь прожить и выкинуть ошметки
и дальше как по ниточке идти
чтобы взглянуть в глаза нездешней тетке
какие бог мой у нее глаза?
веселые? пустые как у птицы?
какие бог мой у нее ресницы?
(но он не отвечает) "два раза
ваш мальчик нынче какал" говорит
мне наша няня уроженка Пскова
я отвечаю ей, и спрашиваю снова,
но бог мой ничего не говорит.

я выгоняю женщин и детей
внимаю топоту на лестничной площадке
а после достаю тетрадки
и запираю сердце от затей
как будто не было простых и шумных дней
тепла и тела – кто меня осудит,
когда я думаю, что так видней,
что будет там, где ничего не будет,
где бега не остановить у рва
где мысль растет как сорная трава
вмещая откровения цветочки –
рассудка и безумия гибрид

но бог мой ничего не говорит
или спросонья щурясь и зевая
бормочет мол плыви моя кривая
тебе оставил я мол точки в каждой строчке
и догадайся мол сама
затем я свел тебя с ума




* * *

ночью плачет отребье
просит места в раю
разбухают деревья
как чаинки в чаю
кто-то воет и лает
в молоке декабря
кто-то ветку ломает
грубо дверь отворя
потихоньку калитку
крышу стену стекло
как подошвой улитку
по земле развезло –
хрустнуло и пропало
утонуло во мгле

до чего меня мало
мало в этом котле
в этом месиве свежем
в новом мира клочке
в реве, в хоре медвежьем
в страшном божьем зрачке




* * *

По берегам по лестницам по надгробьям
Пустоши и променады минуя равно
В мнимую цель глазницы пустые вперя
Глиняный мчит гомункул

Кто отпустил на волю тебя слепого
Чтобы в окно врывался как канонада
Шумом сражения – хочешь не хочешь слышишь
Глиняных топот пяток?

Поздно ли рано ли тело и слух угаснут
Тихие, будем вглядываться в немые
Кадры, уже едва разбирая лица
И ничего не будет

Кроме портрета птицы в оконной раме
Мерзлого стульчака шершавых чаинок
Траурного огня которым дотлеем
Вечности ах окурки

Сонной шеренгой сбившись как зимней ночью
Теплые птицы – где-то хранят молчанье
Буквы которым ведом секрет молчанья
Ведом секрет покоя

Остановиться прежде чем дунет ветер
Остановиться прежде чем стихнет пламя
Остановиться прежде чем брызнут слезы
Прежде чем сердце встанет

Ангелы силы неба ловите вора
За бороду за крылья за хвост ловите
Глиняных топот пяток холодной ночью
Спать не дает мне братцы




* * *

зима теперь не наступает как прежде
внезапным снегом не наводит порядок
за полчаса (так в день уборки редеет
неделю росший ворох чистой одежды
и в стопки ровные ложится на полки) –
зима теперь не наступает так сразу
ей трудно бедной не хватает ей легких
чтоб дунув выветрить сырую мороку
чтоб за ночь вымостить овраги и ямы –
и страшно выстудить с водою ребенка

(да и такие слезы разве остынут
и разве выветрится запах ладони
их утирающей, ладони, которой
еще чуть-чуть – и ты, казалось, коснешься?)

по счастью, трудно и природу исправить,
по счастью, трудно отменить онеменье
суставов города, отставить катанье
на резвых лезвиях по гладкому, ибо
всегда естественней отставить сомненья
в том, что шагают прежде воля и разум,
чем страх и трепет, в том, что прежде я мыслю,
а уж потом молюсь, люблю и жалею...

как ей ни боязно, не справится разве?
ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.
все, что сместилось, возвратится на место;
пока в дороге путник, сора не трогай,
но кончен путь, и подметать уже можно.




* * *

расти мой лес хотя бы стану почкой,
жучком бегущим резво по коре
сухого дерева; не матерью но дочкой
в заученной как азбука игре

расти мой лес расти неумолимо
как строй не мной измышленных вещей
с пути сойти – отрада пилигрима
уставшего искать святых мощей

расти мой снег съедая повороты
бинтуй ушибы и пробелы множь
расти мой Бог и я свои заботы
сложу под твой животворящий нож




* * *

Уйду неслышно как душа из тела
Пока горит в больничном коридоре
Как имбецил покачиваясь лампа
И по углам палат клубится сумрак

Ошибка сторожа оплошность кастелянши
И вот в дверную щель холодный воздух
Как нож холодный воздух тронет кожу
И дернется щека, и шире, шире
Глаза становятся, как будто просыпаясь...

Всего лишь несколько ступенек,
И взгляд назад, и лязг засова –
И скрип колес, и шелест денег
Как вечный сон вернутся снова,

И теплым ливнем грянет праздник
Касаний запахов и звуков
И нищенки и лицедеи
Как будто для меня запляшут
Толкаясь кружками а в кружках
Запляшут тонкие монеты
Толкаясь гнутыми боками
Подайте слабому глухому
Страдающему малокровьем
Его в лесу кормили волки
Его нашли в мешке на рельсах
Подайте слабому глухому –
И я, смеясь, им тоже брошу
Хоть пуговку, но брошу тоже...




* * *

...Вернусь неслышно как к забытой корке
Мышь возвращается как после порки
Сбежавший мальчик возвращается домой
Ни капли крови не покинет вены
При свете солнечном как будто выше стены
Замазанные краской голубой
И мне навстречу грянет тихий хор
Крылатых безразличных медсестер




* * *

Я государство об одном дворе
Где голубятня о единой птичке
Я в самой маленькой войне
Сгорю быстрее спички

Я в самом маленьком дерьме
Увязну как в пучине бездорожья
Я в самой ласковой тюрьме
Умру от небреженья божья




* * *

скажи мне кудесник любимец благой
что будет со мной через месяц-другой?
кто даст мне напиться кто даст мне уснуть
и что я там выберу – плыть ли, тонуть,
оставить ли груз мой на том берегу?
и что я успею? и что я смогу?
смирюсь ли, смирюсь ли со звоном в ушах?
(и буду как голубь печатая шаг
пацификом метить сырой перегной) –
скажи мне что станется в жизни со мной

скажи мне что станется в жизни вот-вот
глядишь мою речку да море глотнет
неужто все плыть мне да что я – кора
да что я кораблик – да нет, мне пора,
куда-то, да что там, где нет ни хуя,
туда, где гуляем лишь месяц да я