Предисловие Ст.Львовского.
М.: ОГИ, 2005.
ISBN 5-94282-318-9
72 с.
Обложка М. Авцина.
Книжный проект «Сопромат».

        Ну вот, представим себе обычный день, из тех, что знакомы любому жителю зоны рискованного земледелия, 256 градаций серого, прохладно, уже, скорее, холодно, вероятно, осень. Город, конечно, – неважно, какой. Люди, троллейбусы, ровное небо, красок почти никаких нет, да и откуда бы. Иногда моросит дождь, но едва-едва. Идешь по городу и бормочешь про себя что-то: слова, фрагменты, они выстраиваются в какие-то недолговечные ритмические конструкции – на прерывистом дыхании, на сбивающемся ритме шагов, постепенно укладываясь в танграм, – получаются бумажные существа; сложишь немного иначе – получится кто-то другой. Дунешь – они оживают.
        Это очень тихая книга, по нынешним временам – редкость. "Тихая", наверное, не совсем то слово – очень спокойная по интонации.

                Ну и что изменилось бы, изучай ты
                английский вместо немецкого?
                Те же чайки
                над помойками местного
                происхождения.

        Здесь не будет фразы о том, что это спокойствие – обманчивое. Нет, оно совершенно настоящее – и тем оно важнее. Все, что происходит в текстах Евгении Риц, происходит в обыденном мире, в середине дня, такого как в первом абзаце, вечером того же дня, на той улице, которая каждому из нас знакома до мелочей. Эта скупость на краски, отсутствующие "в каталоге средней полосы", очень привлекательна – наверное, потому, что на ее фоне виднее мелкие, неожиданно яркие детали, которые, собственно, только и важны:

                Девочка-продавщица – тонконосый смешной тотем –
                Говорит подружке: "Захвати мой скраб".
                Я стою лицом к ним и упрямо слежу за тем,
                Как покачивается на стекле
                Водителя пластмассовый синий краб.

        Внятная негромкая речь, чередующая два основных сюжета. Первый – о трансформации существ и предметов, о том, как кости становятся мелом, а смерть превращается в небольшую птицу и вьет гнездо на затылке; метаморфоза происходит мгновенно, на протяжении одной строки – и как-то буднично: смотришь, а все уже переменилось, всего чуть сдвинулось вроде, а уже не узнать. Второй сюжет – о теле, которое автор видит отчужденным взглядом. Подтягивать к животу / как колени колкую немоту.

                И тут ничего уже нельзя сделать,
                Потому что так хочет мое тело.
                А еще оно хочет забиться в щелку,
                С куколку стать, с иголку.

        Не только немота становится частью тела, но и усталость превращается в совенка, живущего в хребте, а перо в боку – не жаргонизм, а ощущение птицы. Человеческое тело в этих текстах толкается и разговаривает как-то само по себе, изнутри, в нем на равных живут качества, состояния и органы, эмоция получает прописку в анатомическом атласе, застенчивое нечто шевелится, речь дышит хлебом. Ключевая функция тела – дыхание, тесно связанное с говорением, с голосом. Ротовая полость не удерживает голос, дыхание обнажает горло.

                Ты думаешь, это ангел лег тебе на крыло
                И накрыл тебя с головой,
                А это воздух покинул твою гортань
                И становится сам не свой.

        Вдох обращается выдохом извне. Выдох – голосом, голос – речью. Все это нелегко, почти непроизвольная деятельность дыхательной системы дается с трудом, требует осознания – хорошая метафора работы с обыденным языком, трансформации его в поэтический. Тут, на слове "трансформация", два сюжета смыкаются.
        Предметы легко заимствуют признаки друг друга, молоко становится талым, но в результате ничего не переплавляется, это они так заимствуют, как бы на время жизни стихотворения, – взяли подержать, чтобы все стало ясно, а потом поменялись обратно.
        Идти по городу, днем, слышать собственное дыхание, видеть все, называть негромко, но внятно, поменять местами, чтобы стало яснее. Иногда так ясно, что непонятно, как с этим дальше быть:

                Но если бы хватило силы
                Мы ничего другого, кроме,
                Бы не просили.
                О – как искусно – тили-тили –
                Подходит тесто –
                Любое место будет пусто –
                И наше место.