Комментарии:

Журнал для чтения.
М.-СПб., 1998.
На обложке: Евгений Дыбский "Композиция".
ISBN 5-85677-003-X
С.64-66.

1.

        "На горе сей возлежит вечно бодрствующий дракон, зовущийся Пантофталмос, ибо он исполнен очей с обоих боков, спереди и сзади, и когда спит, то иные из очей смежаются, а другие остаются отверсты".

        Вот - идеальный страж, вечно наполовину бодрствующий. Его территория - всюду, куда способно распространиться его зрение.

2.

        Город, в котором мы живем, имеет две территории. Дневная и ночная, верхняя и нижняя. Каждый день мы спускаемся под землю, чтобы путешествовать по изломанной мандале схемы метрополитена: утром - от окраин к центру, вечером - от центра к окраинам. Вечный маятник дня и ночи, сутки, проходящие путь от внутреннего к внешнему и обратно. Уроборос внутреннего кольца; радиальные линии - хтоническая роза ветров.

3.

        Разделительная полоса, нейтральная территория транспортной энантиодромии,    улицы с односторонним движением, пришедшие с востока колесницы с правым рулем. Слепящий свет встречных фар, другая вселенная летящая на нас со скоростью сто шестьдесят километров в час.

4.

        Территория как динамический паттерн, свойства которого определяются жизнью населяющих ее зверьков, их воспоминаниями, как бы любовью, историей, тканью их путешествий. Все это, ареал естественного отбора, экология времени, далекие запрошлые вещи на боковой границе зрения, как-то: каштан, найденный в парке университетского городка, утро такого-то января 89-го года, внезапно колкое острие значка и позавчерашний день неизвестно какого лета.

5.

        Территория - аскеза, граница эротики пространства. Флаг, которому она [территория] принадлежит, на самом деле отмечает конечную точку любых попыток возвращения, удавшихся ли, провалившихся. Улисс затерялся бы в хаосе островков и внутренних морей - если бы не таинственное, сшитое женой мягкое знамя, испещренное фигурками часто встречающихся в данной местности зверьков, бабочек, украшенное изображениями неприметных образцов местной флоры. Те же незамысловатые рисунки, tattoo, что покрывали его внутреннюю кожу, в качестве laissez passer предъявленную пограничному контролю.

6.

        Отечество, как известно, нельзя унести на подошвах своих башмаков. Дантону, между тем, грозила смерть: потому он и оказался прав. Смерть - сама себе Родина. Отечество находится здесь, родина - там. Однажды разделившись, эти двое поставили нас в положение детей живущих с отцом, часто вспоминающих и тоскующих о матери. Эмиграция как попытка компромиссной, невзаправдашней смерти, где нет Отечества и Родины, Матери и Отца, но всего лишь их безобидные географические проекции.        

7.

        Территория, как голограмма истории, обеспечивающая достоверный параллакс, но живущая своей собственной жизнью, гораздо более медленной. Синхронность изменений обеспечивается, впрочем, тем, что происходит внутри: краски, звуки, запахи с возрастом тускнеют. Территория, где мы провели детство, тоже как будто бы стареет, проявляя сострадание, не желая оставлять меня один на один с горечью поражения. Рыбу в реке уже нельзя ловить руками, как прежде, когда я был мальчишкой. Полное лукошко белых грибов уже не собрать прямо за забором - только выйди за калитку. Но для моей дочери все    начинается снова.

8.

        Не так ли мы, попадая на территорию незнакомого городка, напоминающего чем-то Александров или, скажем, Волоколамск, вдруг обнаруживаем поразительную способность ориентироваться? Все как всегда - Море, Пляж, Вокзал. Фрактальные элементы человеческого мира - внутренняя душа, сознание, общение-восприятие, - повторенные в структуре населяемых нами мест. Карта Пири Рейсса, прообраз всех карт, врожденное знание Географии.

9.

        Идеальный страж находится внутри нас самих. Темный, неповоротливый зверь со сверкающей шерстью. Зверь, обитающий во всех комнатах сразу; границы проведены по его мерцающей шкуре - дух, который дышит, где хочет; дух, состоящий из бесконечного зрения глаз. Однажды он проснется, встанет и, стряхнув с себя остатки сна, потрусит по снегу - все дальше, все уменьшаясь, превращаясь в математическую точку пространства, центр мишени, дрожащий в оптическом прицеле теодолита.