|
I. ВОКРУГ ЗИМЫ (1991-1997)
* * *
Поговорим о зеркалах, о золоте с курганов,
О белых тополях, о стране тюльпанов алых,
О желтой скуке берегов родины срединной,
Об изнанке облаков, о походке журавлиной,
Поговорим о поездах, под откос летящих,
О зеленых островах, под воду уходящих.
* * *
Увидишь радугу – молчи
И не показывай рукой,
Взгляд от неба оторви,
Стань опавшею листвой,
Ее медлительный полет
Нарушил ливень ошалелый,
Стань сырой землей,
Пока душа не улетела.
* * *
Шум листвы, как пенье моря
В ракушках завитых,
Как молчанье в разговоре
Двух глухонемых,
Как остаток дней ушедших
На страницах пыльных книг,
Бормотание умерших,
Окликание живых.
* * *
Я б не хотела долго жить, но может быть придется,
Прочна серебряная нить и по желанию не рвется,
Но что-то выросло внутри, плачет и уйти стремится,
И все мерещится в окне мне окровавленная птица,
И всюду нищая без ног и на прилавке рыба бьется,
Прочна серебряная нить и по желанию не рвется.
* * *
Еще время не гонит меня из пространства взашей,
Слышат уши, видят глаза, сгибаются конечности без скрипа,
Мне от рождения открыта светлая сторона вещей,
Кровь по жилам бежит, легкие воздух приемлют,
И не было напасти страшнее гриппа.
Я знаю, что солнце встает не для меня,
От того оно еще прекрасней,
Так же хороши гроза, снегопад, ветра, ненастье –
Разнообразные происшествия в природе.
О как мудры жители островов – говорить стоит только о погоде.
Впрочем, никто не обязан прислушиваться к дуре,
Не хлебавшей соленой воды штормов, не евшей песка аравийской бури.
А в голове моей блаженный хлам:
Чьи-то улыбки, обрывки фраз,
Плеск воды, звон трамвая,
Чья-то манера не слушать вас,
В такт вашим словам головой кивая,
Кто-то собирает пылинки с ковра,
Кто-то кидает камни в реку,
Всех сокровищ моих не перебрать
И до скончания века,
Но в плену у языка,
На волнах музыки качаясь,
Давно я не пытаюсь
Внутри голос заглушить:
«Не быть лучше, чем быть,
Не быть лучше, чем быть».
МАЛЕНЬКОЕ ПРИНОШЕНИЕ В ВИДЕ ОТКРОВЕННОГО ПЛАГИАТА
Ребенок в постели, вытянув руки, пальцами чертит на воздушном холсте
Овалы и дуги, и распускаются розы на прозрачном кусте,
И повторяют слабые губы в воздух бесплотный чужие слова,
И нас поднимает, кружит, роняет безумного счастья молва.
* * *
Когда бы знать наверняка,
Какой надеждою вы живы,
О кучевые облака,
Морской песок, златые нивы,
Многоголосые леса
И воспаленные пустыни,
Гор одиноких высота
И океан в своей пучине.
* * *
Слышишь, снова в Поднебесной
Звуки странные текут,
Иву точит жук древесный,
Муравьи в траву ползут,
Река печалится о русле старом,
Ветер в будущем живет,
Все что нам дается даром,
Вместе с нами не умрет.
* * *
Мне снился сон, сквозной, как галерея,
Летел в степи табун, конь сбросил пастуха,
Там страшный ветер над землею реял,
И рассыпалось сердце,
Как древесная труха,
Но что-то с ветром так роднило
Пустоту, зиявшую в груди,
Такая сладостная сила
И неизвестность впереди.
* * *
Я буду близко у ворот
Стоять и думать о земле,
А когда она пройдет,
Я расскажу тебе
О разных пустяках,
Излучавших свет,
Там где ничего
Не было и нет.
ОДНА ИЗ ТРЕХ ПЕСЕНОК
1.
Сколько у сосны иголок, столько песен у воды,
А зимою воздух колок, на снегу темны следы,
Сколько ласточек в деревне, столько в море кораблей,
А весенний голос древний, как цыганка у дверей,
Сколько камешков в пустыне, столько сказок у огня,
Лето спит в болотной тине, рдеет ягодой у пня,
Сколько почестей в Китае, столько жалоб у земли,
Листья осенью летают, улетают журавли.
* * *
Летали голуби по кругу
Все утро напролет,
А я письмо писала другу
О том, как осень настает,
О том, как радует прохлада,
И небеса меняют цвет,
И призрак умершего сада
Лету смотрит вслед,
И что-то происходит в доме,
Невидное глазам,
В неслышном шуме, гуле, громе
Летящее к словам.
ИГРА
Твой сад цветет, как некогда Ливан,
Наполнен зеленью и светом,
Взлетает голубем волан
Еще на свете этом,
Летит на свет другой,
Где яблоня облита светом
И ослепляет белизной
Еще на свете этом.
* * *
Позволь я буду в стороне,
Я так люблю закрытое пространство,
Оно мне более всего о вселенной говорит,
И бесконечный разговор из шепота и вздохов
В тихом сокрушении, в печали
Вьется предо мной, как Млечный путь,
И я хочу в него вступить, но медлю,
Предчувствуя, что слово
Звезду с небес уронит раньше срока,
Как старый человек прохладную слезу
С остывающей щеки,
И все обступит сумраком молчанье –
Слепая музыка неумолкаемой хвалы.
ДВЕ ПЕСНИ ИЗ ПЯТИ
1.
«И легкий шум залетной птицы»,
Который день твержу себе,
Слова, взлетевши со страницы,
Соринкой виснут на губе,
Я их смахну, они исчезнут,
Пойдут на небо кружить,
Так прекрасно бесполезны,
Как облака, чтоб гнезда свить.
5.
Как рисуют мастера натюрморты с дикой птицей,
Как сплетают кружева пальцы старой мастерицы,
Миг за мигом жизнь творится,
Будто мельница вертится,
Как точильный круг искрится,
Словно снег на склон ложится.
* * *
Зачем возвращаться, ведь прошлое всегда впереди,
Скачет зайцем пугливым по влажной земле,
Незлобиво оно, уязвимо, податливо, нежно и хрупко,
И редко когда за спиной, откуда-то сверху
Хищным оком косым смотрит пристально и отчужденно.
* * *
Грустно мне от тебя вдалеке,
Разлучаться – плохая примета,
И как прачки на быстрой реке,
Шумят и смеются дни дальнего лета;
Если помнишь тот снег,
Шел он с утра
Великолепный, легкий, беспечный,
Его хватит на век,
Долгий наш век, почти бесконечный,
Он будет идти, а мы разлучаться не будем,
Войдя в его сны,
Уйти навсегда позабудем.
ОТВЕТ
Надеюсь, вы хорошо провели время в пути?
Да, спасибо, прекрасно, а впрочем, важно ли это,
И можно ли вспомнить, когда в темноте предрассветной
На платформу ступаешь, и город перед тобой незнакомый,
Хотя о нем говорили, не часто, но говорили,
О башнях, об улицах, камнем мощенных,
О парках, о свалках, о нравах,
Иллюминации и городском голове,
Но самые жаркие речи были о том, что города нет,
Им верить хотелось, ведь иное слишком прекрасно и грозно,
Чтоб сердце могло без боли вместить.
О городе мне ничего неизвестно,
Да и слово само довольно случайно,
Так в играх настольных вместо пропавших фигур
Играют наперстки, монеты, значки, игрокам не мешая.
Время теряется на каждом шагу, его лихорадит, оно исчезает,
От того ль, что часов не ношу или спешке всегда предпочту ожиданье,
Но пространство живет даже в слове «нигде»,
Его впереди всегда ощущаю и никак не могу тупик разглядеть.
Если и вправду вам интересно, как провела я время в пути,
Хорошо, порою прекрасно,
В остальном моя память слаба.
* * *
Ты знаешь, мне всегда казалось,
Что кто-то плачет обо мне,
О слабости, грехах, несовершенстве,
О том, что жизнь проходит, как во сне,
В суете, печали и блаженстве,
И этот отдаленный плач,
Как снег летящий, тает,
И кто-то шепчет мне: «Не плачь,
Послушай, музыка вдали не умолкает».
* * *
Та музыка, будто лепет,
Слетевший с губ ребенка лет пяти,
Он из глины человечков лепит,
Кому по морю плавать, а кому овец пасти,
Он еще не знает
И говорит о том с самим собой,
За нас все музыка решает,
Так нить летает за иглой.
* * *
Ни о чем не жалей,
Ничего не храни,
Как голуби с крыши,
Разлетаются дни,
И небо пустеет,
Как покинутый дом,
И кровь холодеет:
Этот мир мне знаком,
От Полярной звезды до пылинки
На Рембрандта ветхом холсте,
Осталось лишь справить поминки
По страшной его красоте.
* * *
Уходя, оглянись,
Я еще у окна,
Исчезнуть из виду
Мы успеем всегда,
Что потом происходит,
Не знает никто,
Мы смерть свою носим,
Как зимою пальто,
Не внутри, а снаружи,
Она вокруг нас,
То вороном кружит,
То случайным прохожим
Обернется не раз,
Пока не исчезнет
За ближайшим углом,
Уходя, оглянись,
Я еще за окном.
* * *
Жизнь лица не прячет,
Но тайн своих не выдает,
Так Пенелопа ночью плачет,
Распуская то, что днем соткет,
Так голос, сердцу милый,
Искажает страсть,
Так цветы с могилы
Приходят нищие украсть.
* * *
Пойдем с ближайшего холма,
Посмотрим на петляющую реку,
Еще мне памятна зима,
В ней так легко исчезнуть человеку,
Как призраку в ночи,
В снегах безбрежных раствориться,
Но именно тогда река мне эта снится,
И я даю ей имена,
В виду имея ровное теченье,
«Дыханье», «странствие», «луна»,
Но их хватает только на мгновенье,
И безымянная река
Наречье странное рождает,
Я узнаю лишь слово «облака»,
Смысл остальных, мерцая, ускользает,
Оно, как музыка, звучит,
Себя в пространство претворяя,
Как растение, молчит,
Кругами время излучая,
Пойдем, пойдем, пока день не погас,
Река на солнце серебрится,
Пусть нет давно на свете нас,
Смотри, смотри, какая птица!
II. ПЕРЕМЕННАЯ ОБЛАЧНОСТЬ (1998-2000)
* * *
В заботах о будущем,
просторном и прочном,
связанном с прошлым лишь звучаньем имен,
я жила до сих пор и не прочь еще
понаблюдать смену разных времен,
как день ото дня, от месяца к месяцу
меняется воздух, цвет листвы и небес,
да, нет же, ты скажешь, цвет неба наряду с освещеньем,
меняется в течение дня, и я соглашусь и добавлю,
что чем дальше живу, тем сии измененья,
все больше и больше заботят меня,
и вот еще птицы – никак не привыкну,
что кто-то умеет по небу летать,
они как подвижные буквы на прозрачной странице,
только нам не дано книгу эту читать.
* * *
Кто сокрушит нам сердце,
Тот возлюблен нами будет,
Из его лишь рук желанно будет нам лекарство,
И сердце боль им причиненную забудет,
Что есть любовь, как не само коварство.
* * *
Вновь меняется ветер – это значит, что время пришло
Сменить если не имя, то адрес на почтовом конверте,
Ветром юго-восточным в этот город меня занесло,
Он был особенно сильным лет десять назад –
По метеосводкам проверьте.
Вновь меняется ветер, и это касается птиц,
Тех, что остались, и к нам зимовать прилетели,
Я люблю воробьев, снегирей и синиц,
И как жар-птицы наряд – царственный вид свиристели.
Вновь меняется ветер – это значит, что время пришло
С собою вчерашней, как с детством далеким, проститься,
Пресветлое солнце на небе холодном взошло,
И неведомый город, мне как родина, снится.
* * *
Как восхищенный варвар,
Погибший за Равенну,
Люблю далекие и чуждые края,
Где вал морской вздымает пену,
И обрывается земля.
* * *
Благословенная страна,
Очей моих отрада,
Ты так освещена,
Другого света и не надо,
Когда ж сгустится тьма,
И лягут сумерки на плечи,
А вновь рожденная зима,
Еще робка при первой встрече,
Мир становится иным,
Таинственным, прекрасным,
Что-то светится за ним,
И жизнь не кажется напрасной.
* * *
Устала золушка Европа,
Ласточки покинули Китай,
Спой нам тихо, Каллиопа,
Эвтерпа, на время дудочку отдай.
Беспечальный царь Ашока,
Погляди на белый свет,
Если нет в стране пророка,
То страны на свете нет.
УТРО
Главное – не проспать, чтобы не бежать потом, сломя голову,
Оставив за собой, как завоеванный город,
Неубранную постель, не завернутый колпачок от зубной пасты,
Не проявленные, как затерявшаяся в ящике стола старая пленка, сны,
А проснешься раньше обычного – уж точно опоздаешь:
«Неужто я жаворонок? Кто бы мог подумать?
Жаворонок не жаворонок, а можно постирать шторы, написать письмо,
Посмотреть в словаре слово «prank», в газете написано,
что в стихах Уоллеса Стивенса было много prankов,
Похоже на «прикол», «шутку», «розыгрыш»,
Там же фотография – «Dylan Thomas in his coffin»,
Какое счастье, нет, что касается газет, Цветаева права,
Отец одной школьной подруги, придя домой навеселе, твердил на разные лады:
«Судя по газетам... о чем шумит река... судя по газетам... о чем шумит река...»,
«Служебным долгом внизу река шумела,
И оттеняли высоту деревья-одиночки...»,
О это совсем не то что навязчивые канцеляризмы раннего Пастернака.
Как-то разбирали архив министерства стройматериалов,
Особенно впечатлили переписка топкинского железо-молибденового комбината
с яшкинским стеклодувным заводом «Красный богатырь»
И письмо в Кремль: «Дорогой Леонид Ильич, пишем Вам по большой нужде...»,
Кто-то нашел папку – «Случаи травматизма на производстве»,
Там жалоба матери осужденного за попытку изнасилования:
«Мало того, что у него ничего не вышло, – сожалеет мать,
– потерпевшая сломала ему руку, сотрясла мозг,
из больницы через суд он угодил прямо за решетку».
И вспоминаются глухие разговоры из детства,
О том, что первого довольно быстро расстреляли,
Второй умер в тюрьме,
Третий бежал накануне ареста,
Четвертая не училась, потому что была в ссылке,
Пятый попал на фронт в штрафном батальоне,
Не спрашивала за что, боясь услышать, что все они – убийцы,
А так оставалась надежда – может, украли чего, время, говорят, было голодное,
Я тоже украла рогалик в булочной,
Все рассчитала, – кассирша меня не догонит,
А она, не сходя с места, громко смеялась мне в спину».
Ну вот, времени осталось ровно на то, чтобы бежать, сломя голову,
Оставив за собой, как завоеванный город.
* * *
В земле странствования
Свищет ветер мертвенный,
В пустоте сердечной
Плачет голос каменный,
А на небе солнце ягненком жертвенным
В облака скрывается,
И облако окошком светится,
Будто свет зажгли в доме ангельском,
И за стол садятся трое отроков,
И небеса к земле склоняются.
* * *
О том, что ты умер,
Я узнала случайно:
«Может, помнишь его,
вы дружили когда-то?».
Что я помню?
Неровно подстрижена челка,
Пальто с капюшоном,
Собака.
Спаниель был серьезный,
Ходил на охоту,
Младенцем на нем ты катался,
Сырые овраги, запахи, звуки,
Ты мокрую ветку клал в муравейник,
Добывал кислоту,
Говорил, что она избавляет
От болезни, от старости, смерти,
Ты был прав,
Разве это не чудо,
Что я помню тебя
Каждый день.
* * *
Подари мне камень темный,
На руку правую надень,
Пусть хранитель мой бессонный
Превратится в твою тень.
Подари мне саван прочный,
Смерть мою заговори,
С тихой области височной
Пыль зеркальную сотри.
И лишь тогда тебя забудет
Моя нищая душа,
Когда и мне чужою будет,
В обитель дальнюю спеша.
* * *
Играют в нарды громогласные мужчины,
А жены их с улыбкой златозубой зелень продают,
И у печали нет ни оправданья, ни причины,
Там объявляют поезда, а тут блатные песенки поют,
А поезда идут в края далекой Украины,
До моря там – подать рукой,
И у печали нет ни оправданья, ни причины,
Кричат торговцы, будто чайки над водой.
* * *
Многие фильмы начинаются с похорон,
Нужно ведь с чего-то начинать,
И нет лучшего начала, чем какая-нибудь смерть,
Но я не об этом хотела сказать,
А о том, что когда-то мне казалось,
Что где-то есть длинная-предлинная комната,
В ней стоит длинный-предлинный стол,
На нем во всю длину разматывают пленку с новым фильмом,
И над каждым ее сантиметром трудятся терпеливые люди в синих халатах,
Которые обойными гвоздиками аккуратно ее царапают,
После этого фильм показывают зрителям,
Которым кажется, что на экране постоянно идет дождь,
Он не прекращается даже в помещении.
* * *
Смерть – это жизнь наверняка,
Крылами прошумела птица,
Ей ответила река,
Смерть – это темная водица,
А там над страшной высотой,
Где холодеет сердце птицы,
Смерть, наполняясь пустотой,
На землю ветром возвратится.
ВТОРАЯ ПЕСЕНКА
Гляжу на белый свет
Сквозь мокрые ресницы,
Все покоя сердцу нет,
Бедному, как птица,
Каждый может подстрелить,
Зернышко подбросить,
Хорошо на свете жить,
Еще лучше – бросить.
* * *
Я изучу чужой язык, как слуга привычки господина,
И будет речь мерцать, как отдаленная звезда,
И прошлое, как пропавшая картина,
Из собранья частного,
Исчезнет без следа,
И меня обступит мир, как врача друзья больного,
И я увижу в нем неисцелимую печаль
О том, что свет от дня седьмого,
Как океан, уходит вдаль,
Но, уходя, как звук в забытой флейте, остается
И там, сиротствуя, молчит,
Пока дыханье флейты не коснется,
И мир, как свет, не зазвучит.
* * *
Мне снилась большая старинная ветхая книга,
Я боялась наткнуться на знакомый фрагмент,
Там что-то о море, о ветре, о птице,
И о том, что меж ними разницы нет,
Я боялась наткнуться, но листала страницы,
Боясь еще больше его пропустить,
В тайной надежде скорее проснуться
И все позабыть, и все позабыть.
* * *
Когда-то ты спросил меня,
Чего бы я хотела больше всего на свете,
Я ответила что-то невразумительное,
А сегодня проходя мимо места,
Никак с тобой не связанного,
Я вдруг услышала твой голос,
Чего бы я хотела больше всего на свете?
Я не знаю, мое самое сильное желание ускользает от слов
И сбывается, оставаясь несбыточным,
Как видишь, я не научилась выражаться яснее,
Зато теперь я слышу тебя,
На это хватило одной жизни.
* * *
Послушай, ангел, темноту,
Она горчит слегка,
Глотает время пустоту,
По небу катится река,
Сгорает в воздухе огонь
Над черною землей,
И покрывается ладонь
Древесною корой,
И плачут птицы на камнях,
Снег падает на луг,
И эхо кружится в горах,
Теряя с каждым кругом звук,
И ветер – воздуха поток,
Вдруг наполняется песком,
Послушай, ангел, темноту,
Как тихо рушится твой дом.
ПИСЬМО
Как живешь, как дела, настроенье,
Хватает ли денег, раздала ли щенков,
В четверг выпал снег, я пишу в воскресенье,
Новостей никаких, кроме нескольких снов.
Снилось мне, будто ты помирилась с сестрою,
И вы отправились вместе на концерт в Бранденбург,
Извини, звонят в дверь, подожди, я открою,
Это к соседям, конечно, что я бросилась вдруг,
Я не жду никого ни сегодня, ни завтра,
Да и меня никто ведь не ждет,
Это, конечно, не так,
Но помимо всех фактов,
Какая-то правда в словах этих живет.
Ты мне говорила когда-то,
Что никто никогда нас не будет, как в детстве, любить,
Удивляет не это, однако,
А то, что этой любви могло так надолго хватить.
Снилось мне, будто все мы сидим на поляне,
Вокруг ни насекомых, ни деревьев, ни птиц,
А на небе, как на огромном экране,
Являются ангелы без крыльев, без лиц,
Звучит как кошмар, но сон был прекрасный,
Какая-то в нем была тишина,
Толковать сновиденья – труд смешной и напрасный,
Как виноград добывать из вина.
В третьем сне я хворала где-то в Древнем Египте,
Дело кончилось полным выпаденьем волос,
У меня оказался уродливый череп,
И на нем родничок до конца не зарос.
Но довольно о снах, я, как в пьесе Островского странница,
Несу ахинею про упавшую с неба Литву,
До свиданья, целую, Григорий велел тебе кланяться,
Отвечай поскорее иль приезжай поглядеть на Москву.
ОБ АНГЕЛАХ
Ангелы не умеют петь,
Их слух – тишина,
У ангелов нету крыльев,
Они избегают касаться земли,
Ангелы – не почтальоны,
Они свидетели, не знающие грамоты,
Ангелов нет,
Есть ангелы.
* * *
Нищим, мудрым и блаженным
Слово – хлеб, вино и свет,
Нам же праздным и лукавым,
Тлеющим тепло,
Словно посох для слепого,
Как для ведьмы помело.
* * *
Грачи Мария да Иосиф
Еще летят из той весны,
Тень черных крыл набросив
На заиндевелые мосты
Над ледяными реками
Из белых стылых зимних снов,
Что покоятся под веками
Дельфинов, птиц, людей, волков.
СНЕГ
К чему все эти слова,
Запах школьного мела,
На влажной доске,
После гражданской и любовной лирики,
Третьим пунктом – «о поэте и поэзии», «о времени и о себе»,
«Не для житейского волненья...»,
«Поэтом можешь ты не быть...»,
«Разговор с фининспектором»,
Ну, да Бог с ней, со школьной программой,
Бессмысленной и беспощадной,
И все же,
Сочинив больше Бараташвили,
Прожив дольше Лермонтова и Китса,
Что ты скажешь,
Перед лицом своих товарищей,
Я помню, как это было впервые,
Шел снег, я стояла у окна,
Произошло то, что уже случалось.
Состояние абсолютной ясности,
Ощущение странной победы,
Лежащей за пределами всякой очевидности,
Но раньше не было слов,
Явившихся одновременно:
«Снег сквозь воздух,
Медленно кружась,
Ложится плавно наземь...»
И так далее.
Я посредственный автор,
Нечто среднее между Лохвицкой и Некрасовой,
Но даже это меня не огорчает,
И все же,
Сколько можно стоять у окна,
Пора сесть за стол,
И взяв ручку с бумагой,
Покончить с акынством,
Приобщившись наконец-то к письменной культуре,
На самом ее излете,
Говорят, что если долго водить пером по бумаге,
То возникают мысли,
А голос рождает печаль,
Бессмысленную, как шум прибоя,
Дерево, птица, огонь
Больше не нуждаются в моих услугах,
Еще беспокоят музы,
Тем, что никак не беспокоят,
До сих пор ни одна не являлась,
Может быть, я сама себе муза,
Доктор Фрейд отдыхает,
Не то чтобы чье-то присутствие,
Но одушевленное пространство,
Сочувственное внимание вещей
Говорят о благосклонности неба,
Так же отчетливо, как цифры на электронном табло
Станции Новослободская по утрам:
«Не спеши, ты уже опоздала»,
Художник Ланской говорил,
Что между пророчеством и воспоминаньем
Большинство выбирает второе,
Ему, конечно, видней,
Но этот выбор похож на медведя,
Которого поймал солдат,
«Поймал, так веди его сюда!»,
«Не могу, он меня не пускает...»,
Стол накрыт,
Безумное чаепитие в самом разгаре,
Пророчество – это воспоминанье
Об изначальной сути вещей –
Неразличимости земли и неба,
«Давно, усталый раб, замыслил я побег...»,
«Отвергнув счастье и несчастье...»,
«Песенка – лесенка в сердце другое...»,
И все же,
Иногда мне кажется,
Что поэзия – это утонченная форма агрессии,
Последнее прибежище несовершенства,
Но, когда дар покинет меня,
Совершенство будет похоже на снег.
III. СВЕТ С ЛЕВОЙ СТОРОНЫ (1991-2001)
ВОЙНА
Кто любит дыню с медом,
А кто полную луну,
Если ты отсюда родом,
Собирайся на войну.
Война невинна, как весталка,
Со льдом в глазах,
Как мальчик Кай,
Ей своих солдат не жалко,
Она каждому готовит рай.
Там в раю не будет скучно,
Там идет своя война,
Можно там и землю слушать
В час, когда над нею светит
Кровью полная луна.
* * *
Бывает, небо пахнет кровью,
И река, как лес, горит,
Человек – лишь кличка боли,
И земля кровоточит.
* * *
Между чудом и тайной
Жизнь уходит в песок,
Все на свете случайно –
Кровь стучится в висок,
Все на свете фатально –
Слышен голос вдали,
Между чудом и тайной
Нет ни пяди земли.
* * *
Как золотистый мед,
В детстве время тянется,
Сегодня кукла обласкана,
А завтра брошена,
Ребенку в сказке
Более всего нравится
Не принц,
Не принцесса,
А та горошина.
* * *
Флейта, пепел, Вифлеем,
На пустыре за школой вижу мертвую собаку,
Играю в классики, хожу в кино, конфеты ем,
Пепел, флейта, Вифлеем,
Всегда кого-то ищут
Для плахи, для петли,
Для электрического стула,
Во сне они за мной пришли,
Я чувствую на лбу тошнотворный холод дула,
Но прежде выстрела, проснусь,
Малодушна и труслива,
За тех из вас, кто не успел, я не молюсь,
Дух мой глух и нем,
Флейта, пепел, Вифлеем,
На фотоснимке человек сам себе могилу роет,
Я знаю, кровь от рук моих
Никто на свете не отмоет.
ПРАЗДНИК
Старушка Куксова выучилась грамоте
в первую мировую войну,
чтобы переписываться с мужем,
которого отправили по железной дороге
теперь уже неизвестно куда,
может быть в Галицию.
Весной, сорок лет спустя
она сидела в своей комнате
нарядная, в белом платочке
и читала вслух житие Лазаря,
и слезы катились по ее лицу.
Напротив сидела соседская девочка,
ее пугало слово «христос»,
но она не боялась Лазаря,
ждала угощения
и тоже плакала.
* * *
Хочется чему-нибудь научиться,
Медленным степенным танцам –
Три движения в минуту,
Каллиграфии,
Изготовлению глиняных сосудов,
Различать правое и левое,
Любить ближнего,
Открывать пиво зубами.
ОСЕНЬ
Оглядываясь, не вижу ничего,
Вчерашний день не ближе, чем Пелопонесские войны,
Но если сделать усилие, то можно что-нибудь вспомнить,
Учебник физики в контейнере для мусора,
Бельевая веревка поперек улицы,
В супермаркете объявление: «Требуется сумочница»,
Молодой человек в тюбетейке кричит в телефонную трубку:
«Да он же полный кретин, твой Леви-Стросс!»,
В переходе снова торгуют носками,
Сутулый монах, придерживая рясу, бежит за троллейбусом,
Промоушин-герлз в синих куртках с пачками «Pall Mall»´а в руках
Вглядываются в прохожих, как милиционеры,
На теннисном корте взрослые дядьки играют в футбол,
Ворона приземляется на табличку с цифрами 27.75,
Дворник, опираясь на лопату,
О чем-то беседует с хозяйкой рыжего чау-чау,
Поравнявшись с ними, здороваюсь,
Речь идет о ранних заморозках.
ЯБЛОКО
Ты входил утром в комнату, садился на кровать и протягивал мне блюдце,
На нем лежало яблоко,
Разрезанное на четыре части,
С очищенной кожурой, удаленными семечками и сердцевиной.
Я говорила, что люблю целые яблоки, а по этому не поймешь,
Красное оно, зеленое или желтое,
И что я бы съела и кожуру, и семечки, и сердцевину,
Остался бы только деревянный хвостик,
И что я уже давно не нуждаюсь в няньках.
Ты говорил, что то, что я говорю, – дикость, то, как я говорю, – грубость,
Что все это – от глупости и скоро пройдет,
А пока я могу поступать, как мне заблагорассудится.
Ты дожидался, пока я съем последнюю дольку, и уносил блюдце.
Дня через три ты входил утром в комнату, и все повторялось.
ИЗБРАННЫЕ НАСТАВЛЕНИЯ ЭПОХИ СРЕДИННОГО ЦАРСТВА
Когда читаешь, свет должен падать с левой стороны,
У каждой вещи должно быть свое место,
Не нужно стыдиться слез,
Бояться мертвых,
Ходить к гадалкам,
Садиться за стол после захода солнца,
Оставлять на ночь немытую посуду
И спать до обеда.
ЗАВТРАК
Кофейные гранулы с едва слышным шорохом сыпятся на дно керамической чашки,
И навстречу струе вскипевшей воды из легкой пены подымается ароматный пар.
Живет ли еще кто в Корее Чон Ду Хвана кроме полицейских и студентов с иероглифами на лбу?
Горит кварцевая лампа, песочные часы перевернуты, медсестры шепчутся о «банде четырех».
Я научилась вам, блаженные слова, Алма-Ата, атолл, аятолла!
Давай станцуем южноафриканский народный танец «волненья в Соуэто»,
Разыщем старый добрый триллер «Картер, Бегин и Садат».
МНЕМОЗИНА
«Пасха была на снегу» – написал Лев Толстой в «Анне Карениной»,
«Плохо, плохо, плохо, плохо, плохо...» – пробормотал скороговоркой себе под нос
маленький рыжий человек в гимнастерке,
проходя по коридору теплоэлектростанции,
«Lathyrus odoratus!» – воскликнул пассажир, хлопнув по колену приятеля ботаническим словарем,
«Какие неприятные люди были греческие боги» – сказал один октябренок другому,
привинчивая красную фару к спице велосипедного колеса.
Странная штука – память!
Охота и собирательство,
Клептомания,
Маниакальный Кодак,
Частная библиотека,
Архив «личного происхождения»,
Каталог не составлен,
В описях полный хаос.
Слегка безумная старушка Мнемозина пьет ноотропил
И по утрам поет без голоса, но виртуозно
Пока бесшумно крутит пленку антикварный диктофон.
АПОЛОГИЯ ╧2
У меня нет ни слуха, ни голоса,
Я не могу воспроизвести простейшую мелодию,
Разве что главную тему из «Крестного отца»
На слова неизвестного мне автора:
Давай покрасим холодильник в черный цвет,
Он был зеленым, красным, желтым.
Черным – нет.
И, тем не менее, я люблю петь.
Это не прибавляет мне доброжелателей.
Невежи затыкают уши пальцами или выскакивают из комнаты,
Люди воспитанные вдруг вспоминают о неотложных делах на другом конце города
Или начинают говорить, что я очень хорошо готовлю
И удивительно далеко умею забрасывать разные предметы,
Что касается второго – чистая правда, не буду скромничать,
В конечном счете, я пою не для ублажения слуха,
А оттого, что поется,
Это случается так редко.
* * *
Тебя тошнит от благовоний,
В святых местах кружится голова,
Судьбы не видишь на ладони,
И только слышатся слова,
Они весь мир водой прохладной омывают,
И он блестит, как лес, после дождя,
И так легко, как будто воздух рая
Течет с деревьев сквозь тебя.
О СТАРОСТИ
Бернард Шоу умер в 94 года,
Упав с дерева,
Он писал, что старики – опасные люди,
Потому что их не интересует будущее,
Старуха, купившая себе гроб,
Говорила, что лечь в него не спешит,
Как на том свете – неизвестно,
А на этом – хорошо:
Живешь, красуешься, своевольничаешь.
Другая, сомневаясь в истинности чьих-либо слов,
Спрашивала:
«Он правду говорит
Или омрачает?»
ТАКТИКА
Мальчик рассказывал о своей младшей сестре.
Однажды они ели на кухне пирожки.
Вдруг сестра увидела таракана.
Она приложила указательный палец к губам
И сказала: «Т-ссс...
Берем пирожки
И тихо уходим,
На цыпочках...»
* * *
Один идет путем зерна,
Другой – вослед блуждающему звуку
Но цель обоим не видна,
И как сестра, похожа музыка на муку.
Смерть благосклонна к зеркалам,
И кровь сошьет края разлуки,
И жизнь, как хлеб, разломят пополам,
Любви всесохраняющие руки.
ВВЕДЕНИЕ В ФИЛОСОФИЮ
Философию читали три преподавателя,
Первый на вступительной лекции рассказал историю,
Поведанную ему в конце 70-х одним студентом из Эквадора.
В глухой эквадорской деревушке жил человек, страдавший эпилепсией.
После припадков он некоторое время говорил на никому незнакомом языке.
Однажды в деревню заехал врач, когда-то учившийся в Советском Союзе,
И сказал, что больной говорит по-русски и утверждает, что он – Елена Блаватская.
Второй был однофамильцем одного известного писателя, воспевавшего Красную Армию,
И запомнился фразой:
Гераклит умер, как и жил, в навозной яме.
Третий, говоря о шести традиционных школах индийской философии,
Поминал Маршака и Оскара Уайльда,
Что казалось вполне уместным,
Он настоятельно советовал прочесть ту или иную книгу
По-английски,
По-французски,
По-немецки,
Однажды кто-то поинтересовался,
Нет ли чего по-датски,
«Ну... если вы читаете по-датски...» – начал он растерянно,
Но быстро пришел в себя и спросил:
«А в чем собственно дело?».
И не смотря на всю эту роскошь,
Мои отношения с философией не сложились.
ЧЕРТА
Мы играли с ней в разные игры.
Я выигрывала только в «Чапаева»,
Но она не очень одобряла эту игру.
А я удивлялась ей: «Вроде бы старая уже женщина,
а не хватает ума, хоть раз поддаться ребенку
или, по меньшей мере, не торжествовать столь откровенно;
выиграв в 128-й раз в «города» или «уголки»,
она разве что не подпрыгивала от радости».
Однажды мы были в пансионате,
Она выиграла партию на биллиарде у чемпиона мира по вольной борьбе,
На его просьбу о реванше, она сказала,
Что ей некогда заниматься всякой ерундой,
Скоро придет теплоход, и мы поплывем к Святому носу.
Чемпион не спал всю ночь и постучался к нам в 7 часов утра.
Она сказала, что это бестактно, в конце концов,
И она сожалеет, что вообще стала с ним играть.
Я рассказала об этом маме,
Она вздохнула: «Есть у нашей бабушки эта неприятная черта –
Поедет на юг, присоседится на пляже к картежникам,
Сорвет банк и больше не играет,
А ходит мимо и тихо себе напевает,
Весь отдых людям испортит!».
СИЛА СЛОВ
Люди разных времен,
Возрастов и сословий
Падали в обморок,
В основном,
От голода и болезней,
Но обморок остался
За дворянскими барышнями
Из романов XIX века,
Падающими без чувств
От избытка оных.
* * *
Хорошо жил тот, кто хорошо скрывался,
Забавно, что слышали мы это от Назона,
Тот, кто по воле чужой в диких степях скитался,
Цитировал кого-то; безымянность – лучшая оборона.
Древние китайские стратеги
Почитали отступление вершиной военного искусства,
Музыка в стиле регги
Вызывает странные чувства,
Раздаваясь из армянского ресторана,
Я часто думаю о моллюсках
Со дна Тихого океана.
* * *
Весь мир – театр,
И люди в нем – билетеры.
Один русский путешественник подозревал англичан
В тайном желании превратить свою страну в один большой музей,
А самим ничего не делать,
Только проверять билеты.
Сходный проект осуществил в своем романе один английский писатель.
Интересно, читал ли он русского путешественника.
Я этот роман не читала,
Видела рецензию,
Нет времени,
Наверное, живу неправильно,
Но от чего так весело?
Весь мир – театр,
И люди в нем – канделябры.
КАРТИНА
Пришел бородатый художник
С большим деревянным ящиком
И достав палитру и кисти,
Стал расписывать стену
В узком коридоре
Разными красками.
Сначала он нарисовал по краям квадратный орнамент,
Не помню, пользовался ли он линейкой.
Внутри квадратного
Он изобразил растительный
В форме горизонтально расположенного овала.
Внутри овала он стал рисовать
Голубое небо с белыми облаками,
Синюю гладь озера,
Желтый песок с коричневой лодкой,
Дерево, цветы и траву на переднем плане.
Я приставала к нему с разговорами
И просьбой, нарисовать мне кролика.
Он сказал, что нарисует лошадь –
Красивое благородное животное,
А кроликам место в «Таежном»,
В этом магазине висели вниз головой
Мертвые рябчики и глухари.
Закончив работу, художник сказал,
Что картина – волшебная,
Если в новогоднюю ночь прикоснуться мизинцем
К третьему справа облаку
И трижды про себя произнести название озера,
То летом окажешься на его берегу.
Мне стало смешно,
Я сказала, что поездка на озеро
Зависит от наличия трех вещей:
Желания, времени и денег.
Какие циничные пошли нынче дети,
Сказал художник с печалью.
Уже три года в нашей старой квартире
Живут другие люди,
Три года я не была на озере,
К чужим людям не напросишься в гости
В новогоднюю ночь.
БОТИНКИ
Я коллекционирую счастливые браки,
Истории обращения в ту или иную веру
И чужие путешествия.
Первые две коллекции крайне скудны,
Но фееричны.
Последняя – разнообразна и поучительна.
Однажды, то ли весной, то ли осенью
В Москву на конгресс
Приехал один монах из Южной Азии.
Согласно обету он никогда не носил обувь.
Встречавшие и сопровождавшие его лица
Были об этом оповещены,
И ничему не удивлялись.
Женщины из персонала гостиницы,
В которой он остановился,
Не выдержав зрелища старика, завернутого в тряпку,
Месившего голыми ступнями московскую слякоть,
Скинулись и купили ему ботинки.
Он их поблагодарил
И носил эти ботинки до отъезда.
Кто-то скажет, что все дело в холоде
И грязных следах на ковровой дорожке.
НИДЕРЛАНДЫ
Чтобы писать прозу
нужно иметь хотя бы смутное представление о том,
что ты хочешь сказать.
Стихи не столь привередливы.
Достаточно довериться первому слову,
и оно, как проводник-туземец,
поведет тебя в родимые джунгли
или обжитые предками горы.
Но туземцы, на взгляд чужака, вероломны.
А если есть первая строчка
и вы уже чувствуете ритм,
то дело в шляпе, и включается пятая скорость,
какой же русский не любит...
но важно не проскочить поворот,
за превышение вас оштрафуют
или застрянете в пробке
в исторической части города.
Что-то стала смущать подспудная музыка,
и движение от первого слова к последнему
неотвратимостью
напоминает убийство
в состояньи аффекта.
И я сочиняю прозу,
она разумна и милосердна,
как Нидерланды,
приютившие эвтаназию-странницу.
* * *
Мир погибнет случайно,
Как сбитый машиной щенок,
Ангел смерти поет атонально,
В часах застревает песок,
И на миг оживает
Все, к чему прикасается взгляд,
Жизнь – это то, что сияет,
Когда ангел смотрит назад.
IV. ФЛЕЙТА И БАРАБАНЫ (2000)
ФЛЕЙТА И БАРАБАНЫ
Приближается звук барабанов, сводящих с ума,
В океане тихом без перерыва акулы снуют,
В чреве одной возжигает куренья веселый лама,
В его голове птицы мантры поют,
Мириадом пылинок катится шар,
Его на ладони не удержать,
Над небесной рекой поднимается пар,
Из него выступает ближних ангелов рать,
Я сижу за столом,
Мне тридцать лет,
В руках CD-ROM,
А компьютера нет,
Еще есть игра,
Называется «го»,
Научиться пора,
Только вот у кого,
Да вот еще флейта –
Бесполезная вещь для меня,
Из нее не добуду ни звука,
Притаился в ней голос,
Как в пещере змея,
Как в свиданьи разлука,
К островам Окинавы
Черепаха плывет,
Из велимировой лавы
Летит самолет,
Куда б ни вела архаических музык
Скрипучая дверь,
Хоть в царство Медузы,
Дух радости кружит
Над искусством потерь,
Приближается звук барабанов, сводящих с ума,
Пробуждается в сердце огонь,
Что со мной происходит, я не знаю сама,
И светящийся шар, как доверчивый голубь,
Опускается плавно ко мне на ладонь,
Что видела здесь,
Я тебе расскажу,
А невидимый мир
В тихий шар уложу,
В этом мире нет тайн для того, кто не знает имен,
Для того, кто, как ветер, одинок и беспечен,
Нас положат на землю, как глиняный ком,
И лишь сами себе мы выйдем навстречу,
Но я живу не так,
Все чего-то боюсь,
На кого-то надеюсь,
С собою, как с писаной торбой, ношусь,
Да у чужого сердца греюсь,
Но иногда я вижу нестерпимый свет,
Но иногда я слышу чей-то голос,
И меня как будто нет,
И время будто откололось,
Приближается звук барабанов, сводящих с ума,
Обостряется зренье,
Что со мной происходит, я не знаю сама,
И шар, отрываясь, как цветок на земле лепестки,
Кругом оставляет свеченье,
И вещи, обретая свет,
Теряют твердые границы,
Пока меня на свете нет,
Мантры распевают птицы,
Но у моря на краю
Моей земли обетованной
Я продолжаю жить, как мертвые во сне,
Мне жизнь всегда казалась странной,
Как в детстве, пятна на луне,
Казалась лишь фрагментом
Без начала и конца,
С двух сторон оборванная лента,
Выходная ария певца.
|
