Книга стихотворений. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. Серия "Автограф". ISBN 5-89803-072-7 64 с.

Сайт Крымского клуба

Хорошие рыбы России
        воскресли в заумную тьму
и тайно у неба спросили
        не пустит ли небо к Нему
на пепел чужого порога
        на звон элизийских полей
в Европу, в три маленьких слога
        в закат христианки моей




Твоя вода, как мертвая сестра
но и таких целуют до утра

Плохой корабль из сердца моего –
рука сестры заполнила его

Теперь там только легкая вода
и тень Европы – черная звезда




С бумагой какой-то науки
        в печальном словесном дыму
целуя прозрачные руки
        прилягу в печатную тьму
чтоб взять недоученный щебет
        стишком перещелкнуть язык
и знать, что другой не расщеплет
        тела пролетающих книг




...Подремлю. А потом – полистаю
не становится тело роднее
ОСЕНЬ-ЧТО-ЛИ-ВНУТРИ: я не знаю
только сильно еще холоднее
Рыбы с песней скользят над садами
– веселей ни за что не бывает! –
и восходит ворона кругами
и следит как душа убывает




Неживое лицо Аполлона
забывай, забывай, не забудь
словно это летает ворона
словно это ворона чуть-чуть

словно: ленкина пленная лента
девять лет продолжает кружить
по местам, где чернильная Лета
утоляет-желание-жить

В хороводы сплетаются птицы
и людскими глазами глядят
но не должен читатель присниться
тем из них, кто шумит наугад

Знаки, знаки на скользкой бумаге
закрывают прекрасную кровь
светловатые сумерек флаги
филомелу, ворону, любовь

Назовешь    "крымкрымкрым"
птицу,    птицу
над    еще    головой,    головой

Улетит  (и  опять)
возвратится:
где  же  –  ВСЁ?
не    осталось    его




На улице трогая пальцы
нарядную с Богом читать

Но, может быть, дома остаться
где книжные пыли глотать

А страшно-поспать на закате
как спят европейцы одни
от письменных танцев Гекате
и гула небудущих книг?

Все стало последним, как спичка
последняя-вот в коробке

Душа. Ты ведь тоже привычка –
почти сигарета в руке





Сна видение

ХОТЬ ШАРИКИ ХОЛОДНЫЕ, ПУСТЫЕ
ИДУТ В МОЕЙ НОГЕ, В МОЕЙ НОГЕ
НЕ ВИЖУ Я. ПРИЩЁЛКНУ Я. НАЛЕ-
НАЛЕВО Я СМОТРЮ В СТИХА КУСТЫ Я

		а
		к
а	к	и	с	ы
х	у	д	т	т
и	с	и	и	с
т	т	р	х	у
с	ы	в	а	к
		Э

Ты спал в тени летейского ствола
когда Европа мертвых позвала

И ты сквозь сон к прекрасной потянулся
но на древесный ствол рукой наткнулся

И кипарис упал между тобой
и той, что стать могла твоей женой

И ты с тех пор не видишь милых книг
а видишь дерево...




Где "хорошо" листвы, но кровью
тянет туча, возьми, что это сад
и герпес на губе, что только
мотылек двоящийся-летучий на
камень олакрез и на-сердце тебе




Куда скользим над берегами сада
когда в квадрате нощь и тишина
и смотрит на – остолбенелым взглядом –
багряная, но белая луна

Блеснув, девица гнется, как маслина
и серебром-дымится на кровать
чтоб тело красоты ее недлинной
как зеркало хотеть поцеловать

В-КУСТАХ-СТИХА-БЫВАЕТ-ЭВРИДИКА?
как человек, вопросом раскручусь
но вечное в моем начнется крике
едва к стеклу губами прикоснусь




Сестрица льется отраженным светом –
Бог спит ее, как память о Себе
пока, сверкая голосом раздетым
она течет сказать в куске небес
что людям больше пальцев интересно
кто президентское придвинет кресло
кто обнаружит лавровый венок
в футбольном выплеске, и упразднит ли

железные машины – мотылек




Как рыба на ветвях, я мучаюсь от жажды
что снова будет все, что было всем однажды

Я слышал этот взгляд и видел этот голос:
вот в правом пальце – сад, вот в левом пальце – волос

Но волос – это вол. От зноя изнывая
повозку тащит он, где жажда мировая




Где дрожит звезда
        о богатом Боге –
не звезда, а яблоко
        из-за дыма –
там Елена
        тенью стоит в соборе
в черной блузке
        так же черно любима

Словно клавиша
        западает память
про любовь –
        эту черную точку счастья
лишь бы тени теней
        по себе оставить
лишь бы видеть лучше
        чем сон в ненастье

Как по левым пальцам
        считай-запомни
небольшие дни
        октября недели
крылья пыльных ангелов
        через вторник
свет багрянодальний
        когда летели




Мне легко и пусто на месте света:
страшен ли Господь? отвечай про это!




И тьма испугает, и свет –
        и дважды кувшин разобьется
и дева прервет свой куплет –
        и ворот сгниет у колодца
А каперс желанья?.. С тобой
        последует в легкие страны?
Ты думаешь – так? Нет, не так:
        там только дымы и туманы
Там воздух, как знамя, висит
        и медленным кажется небо
Там мертвый Поплавский летит
        с батоном французского хлеба
Европа! С твоей головой
        моя поменяться готова
чтоб всё, что казалось тобой
        расплылось – как спящее – слово




Россия: какое мне дело
от лацкана или подкладки
до звукоподобного тела
и слов его сладких и сладких
Что может жиллета наследство
что зеркала холод холеный
когда передернуто сердце
под-РАДУГОЙ-вдруг-похоронной
Есть многие ради разлуки
и мы в незнакомой одежде
но пеплом наполнятся руки
свободные прежде и прежде –
а часто я сам не больнее
убит перед их мертвецами
за правду, что Запад – сильнее
чем в детстве боялись мы с вами




Мы едем на ослике "помнишь" –
        на ослике ехать смешней
Ты голосом бабочек ловишь
        мерцающих с темных полей
и сонное слово поэта
        в словах шелестит за тобой
чтоб, скажем, блестеть до рассвета
        сопутствуя ночи какой
Луна не плывет возле башен
        ахейцы не клеют суда
Ответь мне, Елена, Он страшен?
        Он – страшен. Он смотрит сюда
Но зримая часть реквизита
        дешевле, чем ищет Отец

Не зря, значит, небо разлито
        над рыбами, словно свинец!




Простая, сыроватая посуда, в мозгу
по кругу звякает посуда, на кухне
в ь е т с я д о л г а я в о д а, когда
твердя оттуда – и досюда то, что молчал
невидимо куда:




Лежат сомы, как телескопы
под воспаленною волной

Качает дерево Европы
октябрь огромный и больной

Следишь как снег в груди летит
и говоришь невкусным хлебом

Стих расширяется, гудит
затем гудит под белым небом
чтоб у церковного порога
последний житель городской
соминого припомнил Бога




И ЛЁГ ПОД МЁРТВОЮ ВОДОЙ