По шкале Бофорта: [Эссе.] Urbi: Литературный альманах. Выпуск десятый. СПб.: Атос, 1997. ISBN 5-7183-0134-4 С.64-65.

Незадолго до смерти писательница Нина Берберова получила международное признание. Ее довоенные повести щедро издавались во Франции, в Англии, в Италии, в Испании. Запоздалый успех? Да. Признание потаенного гения? При всем уважении к писательнице гением ее назвать трудно. Кое-что о секрете успеха говорят иллюстрации к ее книгам: платья до пят - с рюшами и оборками, персики с пушком, туманноликие девочки с этими персиками, ажурные беседки на фоне изумрудной листвы. Нину Берберову полюбили не только за ее собственные писательские достоинства, а за принадлежность к эпохе, которую, слегка переиначив Пастернака, можно было бы назвать "эпохой музыки во льду". В ту пору можно было родиться и жить, но при этом эпохе не принадлежать. Так, например, случилось с Максимом Горьким, приживалкой которого на Капри была Нина Берберова. От его циклопических нагромождений философии, политики, дидактики остались одни руины. Лишь порой вспоминаешь тот щекотный запах степи, который слышен в его лучших рассказах. Да, тот самый Горький, который свысока судил о поэзии Ходасевича, Пастернака, был в конце концов обойден своей приживалкой. Я говорю это не с целью уколоть Горького. Я о другом.         Несколько лет назад в Великобритании внезапно подскочили цены на шотландских импрессионистов. Этих обаятельных, но в меру одаренных художников высветила принадлежность к школе, великой школе. Величие ее заключалось в том, что она всерьез занималась погодой, воздухом, цветом глаз и волны. Сюжет добра и зла возбуждает чаще всего графомана. Художник же думает о действительно божественном: погоде, воздухе, цвете глаз и волны. Когда цены на классиков импрессионизма достигли звезд, арт-дилеры вспомнили о троешниках школы и не промахнулись.         Или, скажем, известный польский поэт, Нобелевский лауреат. Да, Чеслав Милош. Его стихам не хватает той последней свободы, которая отличает великую поэзию от прочей. Но почему же тогда и стихи, и эссеистика поэта так притягивают и трогают? Он вырос в Вильно, на раздорожье культур, религий, языков. Он даже дерзко сравнивает Вильно с Триестом и Черновцами. С таких раздорожий пойдешь направо - угодишь в поэты, налево - в пророки, прямо - в создатели нового языка. На межвоенном польском говорили и писали такие поэты, что одно соседство с ними служило порукой, по крайней мере, закутка в истории литературы.         Но что же делать художнику, если он вырос не под музыку во льду, не под знаком погоды, не на раздорожье трех отчизн? Писать, причем не примазываясь к счастливцам. Художник создает музыку во льду настолько же, насколько она создает его. И если надежды нет - все равно писать. Уже не ради прекрасного и вечного, а чтобы спасти от распада самого себя.

Продолжение книги "По шкале Бофорта"