У всякого карнавала свое лицо. В Рио участники карнавала из сил выбиваются, чтобы поотчаянней оголить себя. Костюм и маска призваны подчеркнуть обнаженность. Это уже не столько костюмированное гулянье, сколько эстетизация раздевания.
На карнавале в Люцерне я наблюдал прямо противоположное: дюжина парней, выряженных в агрессивные мундиры космических жандармов, наклеили на грудь картонные женские бюсты, причем по величине бюста можно было судить о сексуальных пристрастиях. Рио и Люцерн - это два полюса карнавальной вселенной. В Люцерне напяливают на себя сто одежек: да, встречайте меня по одежке; видите, я не из бедного десятка. Город становится городком из-за того, что горожане тучнеют, раздаются. На моих глазах на Пилатус-штрассе лопнул троллейбус. Водитель не нарушил нормы, впустил ровно столько, сколько предписано инструкцией. Но на карнавале каждый ряженый - это как бы сразу два человека. Надев маску, ты совершаешь поступки, за которые не несешь ответственности. Нет, это не ты лобызаешься с незнакомкой, а какой-то икс.
В Люцерне в дни карнавала резко падает преступность. Это значит, что круглый год на подступах к гулянью люцернцы только и мечтают быть законопослушными. Но будничная жизнь толкает их на лиходейство. И вот, наконец, можно дать себе волю: не разбойничать, не насильничать, не злодействовать. И при этом преступать табу: цыганскими таборами врываются маски в святая святых города - банки. Ни полиция в пуленепробиваемых жилетах, ни банковская администрация не протестуют. Карнавальное взятие банка гарантирует ему безопасность на год вперед, до следующей весны.
Да, о деньгах. В Люцерне понимаешь, что не напрасно Голливуд вкладывает баснословные суммы в костюмы и декорации. Консервативные люцернцы черпают из американских фильмов-сказок не меньше, чем из копилки классических персонажей. Американская культура, обделенная детством, а значит, и сказками, наверстывает упущенное. Но не только Голливуд почувствовал бы себя триумфатором в Люцерне. Вот кто еще бы потирал руки: Пабло Пикассо. Сколько карнавальных покровов и личин, особенно женских, раскрашено с оглядкой на художника. Должно быть, в его изломах, его геометрических катаклизмах заключен драматизм, который волнует женщин. Но претензия на проницательность неуместна на карнавале. Маска хочет, чтобы смотрели не под нее, а на нее, чтобы ею восхищались, а не судили да рядили. Она, маска, тоже человек.
|
