У поэтов, создавших свой "образ мира", всегда в стихах найдется и слово, и вздох, и тайна, и что поесть, и что выпить, и что надеть, и где голову приклонить. Чьим соседом, жильцом или жилицей хочется побыть?
В.Хлебников зазывает в комнату смеха, где слова смотрятся в кривые зеркала и не узнают себя. Крик возвращается к себе "закричальностью", время - "времешом", цепь - "гзи-гзи-гзэо". Взяв билет, в этой комнате можно замечательно провести четверть часа. Можно возвращаться в нее раз в десять лет. Можно привести туда своего ребенка, чтобы он, смеясь, вспомнил свои первые слова. Но жить в комнате смеха нельзя.
У А. Фета можно заселить качели. Средь туго натянутых веревок, в ночном полумраке, обхватив гибкий стан подруги, ты раскачиваешься на узкой доске. Ты счастлив, ты красив, но... пора развязывать мертвый узел любви, спрыгивать и возвращаться на полупьяных ногах.
А на дачном крыльце уже ждет Б.Пастернак. Проведем с ним лето. Будем вместе окапывать грядки, собирать грибы, квасить, солить, мариновать, шинковать, настаивать смородинную наливку. И глазом моргнуть не успеем, как задует, заморосит, запорошит. Пора съезжать. Куда?
В провинцию. Лучше всех провинция получается в книгах для детей. Городок огромен и в то же время очерчен. Городок - игра с правилами. Ребенку, особенно мальчику, не рассказ и не роман, а повесть в самую пору. А раз повесть - значит, городок. Как там катаются на велосипеде, на каких костылях там расхаживает помидорная рассада, как цепляется за штаны репейник. "Этот город безымянный на реке / - словно палец безымянный на руке". И чтобы провинция стала поэтической родиной, надо уехать в столицу. Как О.Чухонцев. Не вечно же в детской повести жить!
А можно хоть у кого-то не пристанище, не убежище, не каморку с красным померанцем и не кухню с белым керосином и примусом, а нормальную квартиру снять? Чтоб не на лето и не на хорошее настроение, и не в расчете на свою ранимость, что сродни чванству, а на все времена года, на жизнь, чтоб с женой миловаться и сына растить и одному винцо попивать? Чтоб стихи там легко писались, вроде:
Какое счастье, благодать
Ложиться, укрываться,
С тобою рядом засыпать,
С тобою просыпаться!
А.Фет романтически делится: "На стоге сена ночью южной / Лицом ко тверди я лежал". Недоверчивый А.Кушнер сомневается: "Не знаю, как на нем лежал / Тяжелый Фет? Не шевелился?" До А.Кушнера не было в русской поэзии квартиры, дома для жизни. Были жилища для любви, для сговора, для стука в дверь, для экзальтации. А теперь вот своя, отдельная двухкомнатная появилась, с чайником на плите, скрежетом дворницких скребков за окном. Не проворонить бы ее, не спустить, не заспать. В Третьем Риме - жизни ни на грош. Жизнь - в своей квартире.
|
