Дамы и господа!
Альманах "Urbi" облегчил мою участь, выбрав эталоном художественного аристократизма князя П.А.Вяземского. Быть лауреатом само по себе нескромно, но, согласитесь, стать лауреатом премии имени Толстого или Достоевского было бы куда обременительней и комичней. Присуждая мне премию, Вяземский комитет по литературе, надеюсь, по-пушкински толковал слово "аристократизм". Напомню, что в одном из писем к жене Пушкин желал ей оставаться такой, какой она была прежде: простой, милой, аристократичной. Два первых прилагательных все замечательно объясняют. Простите мне бахвальство - оно вызвано исключительно приподнятостью обстановки, но меня бесконечно трогает, что людям литературно и не только литературно мне близким я могу казаться милым и простым. Как тут не вспомнить милых, простых и аристократичных строк восьмидесятичетырехлетнего князя:
Сам князь, я думаю, относился к редкому типу счастливцев-неудачников. Да, он был родовит, живуч и состоятелен, несмотря на то, что в 25 лет "прокипятил" в карты полмиллиона. Да, дружил с блистательными людьми, да, в молодости сделал романтическую карьеру оппозиционера, а в зрелости с такой же естественностью - положительную карьеру сановника. Но... Его первый поэтический сборник вышел, когда поэту стукнуло семьдесят лет. Звездой разрозненной плеяды - по выражению Баратынского - Вяземский и впрямь был, но плеяда эта была поначалу пушкинская, а после тютчевская. Полное собрание сочинений Вяземского, изданное посмертно, включает двенадцать томов, но в памяти широкого читателя остался только один стих: "И жить торопится, и чувствовать спешит!", вынесенный Пушкиным в эпиграф к первой главе "Евгения Онегина". Лично я, впрочем, будучи читателем скорее узким, чем широким, еще в юности почему-то запомнил, как
Полагаю, что князь отнесся бы снисходительно к моему каламбуру, ибо сам был веселым каламбуристом:
Замечу, кстати, что каламбуристов-современников, например, Неёлова или Мятлева, - последний славился исполнением куплетов - Вяземский ставил, кажется, выше прочих современников: Льва Толстого, чья "Война и мир" "измельчили" 1812 год, или Тургенева:
Эпиграммы и куплеты, надо сказать, у Вяземского получались отменно:
Или:
Читая подобные частушки, я мысленно слышу их в хоровом исполнении Шурова, Рыкунина, Рудакова и Нечаева.
Признаюсь, я намеренно говорю о слабостях классика, чтобы казаться достойным премии его имени, и намеренно умалчиваю о редком даре молодого князя наводить критический фокус на предмет размышлений или о душераздирающих стихах угрюмого старика, заживо истлевающего в халате.
Напоследок несколько слов о материальном воплощении премии. В поэтическом гардеробе Вяземского вещей хватает. Так что последующие лауреаты тоже не останутся обделенными. Чем худо опахало из стиха
или чулок из
Ну, а колпак
просто идеален для увенчания очередного лауреата.
Я еще раз благодарю собравшихся и обещаю сделать все, что в моих писательских силах, чтобы быть достойным халата с княжеского плеча.
