Чикин считал, что его собака еврейка. Он нашел ее в одном из дворов ночью, когда на машине-кране приехал за контейнерами с мусором. Чикин сразу признал в невысокой черной суке еврейку. И та тоже не отрицала. Он прозвал:
- Сара!
Сука кинулась к нему, завиляла хвостом, приластилась к ноге.
Город спал. В большом доме напротив горело только одно окно. Чикин ударил собаку носком ботинка, она взвыла. Когда же Чикин пошел к кабине, собака кинулась к нему.
Чикин хотел еще раз ударить, но не стал:
- Ты что? Со мной, что ли, хочешь? Думаешь, буду тебя куриными косточками кормить?
Собака подняла голову, тоненько поскуливала.
- Эх ты, еврейская твоя душа. Ее бьют, а она, видишь ли, целоваться лезет. На груди у ей - рыжая, иудейская звезда, понятно, - и решительно открыл дверцу машины. - Прыгай, жидовочка.
Собака послушно и как-то умело вспрыгнула в кабину. Чикин выжал педаль.
"Значит так, - подумал он неопределенно. - Значит, получается, прилепилась. Ладно, в конце концов, чего?" - обращался он неизвестно к кому.
Дома Сара быстро обежала чикинскую квартиру, больше всего ей понравилась в кухне.
- Квартирка небольшая, - вводил в курс Чикин, - сервант, диван и прочее - это мы имеем - раз, ковер во всю стену - два. А ты, наверно, думала - у меня три комнаты? Нет. И жены тоже нету. Была, да отвалила, ушла по семейным обстоятельствам. Кстати, мы с ней нерасписанные жили. Клава, Клавка, ну, в общем, это тебе понятно? Не так чтобы раскрасавица была какая, но сказать ей - "здравствуй" вполне можно. У нее девочка еще от раньшего... А я не возражал. И по первости созвучно жили, - Чикин вздохнул. - Клавка и готовить могла: пироги разные с капустой или с грибами. Это у ней наследственное. Летом в клавкину деревню вместе ездили, там и девочка с бабкой да с дедкой проживала. А теперь я тут абсолютно сам, и в свете прожитых с ней годов, Клавка мне в рожу плюнула. Вот так. Ты думаешь, я это вконец забыл? Ну чего уставилась, чего?!
Собака открыла рот, часто задышала красным языком.
- А! Пить, что ли?
Чикин достал блюдце, налил воду. Собака жадно стала лакать. Он налил ей еще.
- Завтра тебя к той помойке свезу и выкину.
Но не свез. Со смущенной улыбкой он утром вывел ее гулять. Двор не сразу привык к редкому собачьему имени.
- Чикин, - говрили ему во дворе, - ты как-то не так собаку назвал.
- Это почему?
- Не подходит. Назвал бы как-нибудь Чернушкой или Чернявой, или Цыганочкой.
Чикин убрал улыбку, ушел в строгость:
- Кто запретит, какой такой закон? А потом она и есть Сара... Поглядите - глаза желтые, с песочком, - и к собаке. - Сара!
Собака тотчас подбежала. Ни на кого не оглядываясь, они пошли в подъезд, к лифту.
Сара теперь всегда ездила с ним в машине на работу. И это были счастливые собачьи часы. Но выходные дни Чикина Сара могла бы запалить черным огнем, засыпать пеплом свою приблудную голову.
Чикин поздно поднимался. Долго завтракал, обильно накладывал в тарелку и для Сары.
Но сука не ела. Молча лежала под столом.
- Трудная судьба вашей нации, - рассуждал Чикин, - очень даже паскудная. Взять даже, к примеру, Гитлера. Хотя, говорят, при нем строили прекраснейшие дороги. Автострады. Рассказывали мне: до сих пор те дороги живут. А у нас что? Каждый год ремонт. Только положат асфальт, опять ломают. Нет, нам до ихней аккуратности пилить и пилить... Чего делаешь, Сарочка? - он заглядывал под стол. - Не унывай, чума ты окоченелая. Сейчас станем с тобой кровь разгонять.
Чикин шел к динамику, включал его на полную мощность. Потом открывал шифоньер, снимал с крюка толстый ремень с медной пряжкой.
- Сара, - звал он, - выходи. Чего уж там? Надо творить искупление вашей нации, будем вам делать аминь.
- Сара, кому сказал?! Не разжигай меня, - и тяжелел голосом. - Какие тебе еще приглашения?
Лез под стол и за шерсть на загривке вытаскивал дрожащую собаку.
- Какой у вас язык - юдишь, да? Давай, разговаривай, - и не сильно опускал ремень. Потом размахивался, бил крепче. Собака от каждого удара вздрагивала, закрывала лапами морду.
"До чего ваша нация мудрая, - удивлялся Чикин. - Голову беречь надо до последнего. Тут весь наш разум".
- Говори! Говори! Говори!.. Говори!
Бил долго, но все-таки не в полную силу. Сара не причитала, но и не огрызалась. И Чикин внутренне ею гордился : "Это верно - нельзя нам оптимизму терять".
Вечером он сажал суку рядом с собой на стул смотреть телевизор. Они смотрели все подряд: экономические передачи, про компьютеры, футбольные матчи, "Спокойной ночи, малыши" и обязательно программу "Время".
Чикин обращал внимание Сары на события в Израиле и Палестине.
- Вон чего ваши творят... Ты их одобряешь? - и вздохнул. - Не можем мы, люди, мирно жить, чтоб сажать деревья, цветы, осуществлять природу... Да, шероховато еще живем, как в грозу... Сара, ты, кстати, на меня зло не держи, - и повернул он голову к неподвижно сидящей суке.
Под утро ему случилась памятная надвижка во сне... Как он еще пацаном бежит полем - потому что собачка потерялась. День был жаркий. Он ясно видит все кругом: и сильно поднявшуюся озимую пшеницу, впереди на дороге бабку в белом платочке, а чуть дальше - перелесок, за ним, он знает, пойдет синее люпиновое поле, и будут к речке спускаться луга.
Когда он у перелеска нагнал бабку и та оглянулась, - он удивился, что сразу не узнал: ведь это его, родная бабка. Она держала в руке ветки березы и красный клевер.
- Ты куда? - спросил взрослым голосом Чикин. Он как-то непонятно был и теперешним, и тем, давним, пацаном с пыльными босыми ногами.
- А к Троице, в Сапуновку, - и махнула букетом. - Пошли со мной.
И поразился он свету, исходившему от бабкиного лица. Она, будто поняв, засмущалась:
- Вот видишь, иду, душа поднялась против грехов, взыграла от щедрот, - и потянула к нему руку. А он спрятал руки за спину. - Не пойдешь со мной? Тогда, Колька, лети домой, чего-то корову вздуло, дак ты матери помоги.
- Не...
Он уж и забыл про бабку, бегал как обмороченный среди сосен и сцепившихся елей с березами, ползал в кустах малины, пропадал в зарослях иван-чая.
- Не хитри, вылезай, - уговаривал собаку Чикин, - все одно, найду.
Но в нем поднималась тревога, которая никак не унималась. На опушке, рядом с большой сосной, повалился лицом в траву, в нос ароматно ударил дух красноватых цветочков. Над ним жарко загудели потревоженные шмели и пчелы, затабунилась мошкара, и он сразу вспомнил этот дух, как бабка поклала такие же цветки - богородскую траву - в гроб умершему своему мужу. А дед Григорий лежал - лицо плоское, как доска, совсем непохожий, с бумажным венчиком на лбу, и обложенный полевыми цветами, да сочно-живым еловым лапником...
Чикин озлился. Не пацан, а опять в своем теперешнем виде, он крикнул:
- Сара, домой, кому сказал, домой!
Было уже совсем темно. И что-то в нем подломилось, подступила к горлу сушь, невозможно стало ему оставаться, ноги сами оторвались от земли, его рвануло вверх, в небо, мелко простроченное звездами. И там он увидел Сару очень близко над собой. Ее глаза с желтым песочком светились, как горестные еврейские звезды.
- Сара! - взвыл Чикин и резко понял, что улетела к своему иудейскому Богу, молить за весь еврейский род, и еще почему-то за него, Чикина. Да ведь и он хотел того же: на нем сразу оказался длинный розовый плащ из полиэтилена. Глаза Сары вроде совсем приблизились, он даже протянул руку, чтобы схватить ее за шиворот, распахнул плащ, чтобы спрятать собачку, и закричал чего-то спасительное на непонятном ему самому языке. От этого своего крика и проснулся. Долго лежал не шевелясь, потом тихонько позвал:
- Сара!
Не одеваясь, в трусах, Чикин встал, заглянул под стол, пошел на кухню, в ванную и даже в уборной поглядел и в стенном шкафу - собаки нигде не было. Чикин подошел к входной двери, открыл ее, посмотрел: может, забыл впустить. Куда же она утекла? - не выходило у него из головы. И вдруг дернуло морозцем по сердцу, захолодело во рту - он подумал, даже увидел, как его Сару, вместе с другими, дюжие парни пихали в крытый кузов машины. И он понимал, для чего они это делают.
Разыскать синагогу оказалось для Чикина не таким легким делом. Но нужда заставит - найдешь. С того часа, как убежала Сара, Чикин не мог успокоиться. Во дворе ему раньше говорили, советовали, чтобы он купил ошейник.
- А теперь все, - соболезновали ему. - Твоя сука попала в живодерку. С ошейником ее бы не тронули, особенно если бы написал адрес или номер телефона.
Подойдя к синагоге, Чикин долго стучался в закрытую дверь. Когда наконец дверь отмкнули, Чикин попросил раввина:
- Тут это, за упокой мученической души, - и вытащил из кармана полсотни, потом, чуть помедлив, положил еще двадцать, - Сара, сделай для ей все, как надо, по закону.
- Я не раввин, я служка.
- Ничего, мне для суки. Собачка черненькая, звезда тут рыжая на груди, из ваших, - и сунул деньги.
Служка скомкал деньги, что-то сказал на своем наречии, кинул их Чикину под ноги, захлопнул дверь.
"Может, и лучше, - подумал Чикин. - А если она не погибла?.."
Он поднял деньги, как-то совершенно теперь уверенный, что Сара живехонька, просто где-то бегает.
Ночью подъезжал на своей машине-кране к контейнерам. Выходил и звал в ноющую, как нарыв, ночную тишину:
- Сара-а-а-а!
Под тенью крика увлажнялись его глаза, и он громче взывал:
- Сара-а-а-а! Сара-а-а-а!
Иногда в домах зажигались огни, потом гасли.
Следующий рассказ
