Прощание с Полонием
Хор: Но главное, будь верен сам себе.
Тогда, как вслед за днем бывает ночь,
Ты не изменишь и другим.
Всё еще помню глаза: два остывших укуса на остывающем теле.
Всё еще вижу короткопалых рук трепыханье:
Агония помоечных голубей.
И ползли за ним, переплетаясь, тени
Тех, кого поглотил ненасытный Крон.
Рваный хребет окна. За ним посыпанный тальком
Наклоненный пустырь. Незагрунтован холст.
Неподалёку парк. Нависает над парком
Чертово колесо, к Богу ближайший мост.
Что-то меня знобит от мотовства желаний,
Никотиновых бусин, летающих надо мной.
И запутался маятник в монотонности колебаний
Между красным и белым, казнями и казной.
Предавая себя, нужно помнить, покуда
Ты доверяешь жизни свою судьбу,
Что верблюд содержит запас надежды в горбу,
Что твой враг - блестящий оратор, нояединственныйядругя-язануда.
Что умелому фокуснику не отдается чудо.
Что тебя любят близкие, которых видел в гробу.
И только она изменяет тебе. Паскуда.
Прощание с Призраком
Хор: Я скошен был в цвету моих грехов,
Врасплох, непричащен и непомазан.
Не сведши счётов, призван был к ответу
Под бременем моих несовершенств.
С колючей проволокой в клюве
Ко мне сегодня утром птица
Явилась. В безразмерном трюме
Притихли звери. Я угрюмо сплюнул
В уже измученные воды,
И мой плевок уплыл на Запад.
Благая весть! Ты не спешила!
Я столько о тебе наслышан,
Когда терялись на рассвете
Подвески перезрелых вишен,
Когда туман струил по морю
Вниз
Накрахмаленные складки.
Ну вот, я только плесень смою
С лица. И будет все в порядке.
Я не грешил. Тому причиной,
Что мне любовницей была
Пустая чистая зола.
Онане пахнет мертвечиной, как всякая живая плоть...
И этим каторжным прощеньем мой выбор оценил Господь.
Благая весть! Как ты страшна.
В тебе нет святости ни гроша.
Пусть я посредственный святоша.
Но ты - дырявая мошна.
Я снова нищ. Придется мне
Весь век возделывать пустыни.
Крошится радуга во сне.
Светлеет, словно грудь богини.
Прощание с Офелией
Хор: Ее одежды, раскинувшись, несли ее, как нимфу.
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды.
Уже не вечер. но еще не ночь.
И горизонт растекся по фланели.
Когда шесть букв обозначают не
Пока потусторонние метели,
Не холмик, подходящий для кота
Гораздо больше, нежели... не Лету,
В которой искупаться норовят
Все гордецы румяные подряд,
То это смерть. Смерть окружила нас.
Как лисы, прячемся в норе под вязом.
И можем только высосать глаза
Охотникам чугунно-долговязым.
Когда шесть букв обозначают не
Фонарь, сверлящий дырку в стратосфере,
Совсем-совсем не то, что мните вы,
То это, смею вымолвить, любовь.
И повторить. И проглотить навеки.
Когда шесть букв обозначают то,
И это, и другое. И тебя, хранимый струнной музыкой холерик,
То мы имеем дело с божеством. Поэзией, циничной и неловкой.
Сердца Австралии, Европы, двух Америк
Вытягиваются, норовя достать.
Ах, что за лошадь: ноги, шея, стать,
И как черна. Благодарю покорно,
Единственный, несбыточный и проч.
Амур холодной давится перловкой.
Венера ощущает мягкость дёрна.
Еще не утро. Но уже не ночь.
Прощание с Розенкранцем и Гильденстерном
Проткнули шляпу росчерком пера
Павлиньего. Забросили под стол.
О, кто бы знал, куда я шел вчера?
Зачем в итоге я попал в костел?
И пялился на тощих стариков, обнявшихся под бельмами икон...
Пнул сапогом трясущихся теней
Пучок. Почти опарыши в саду.
Не думаю, что я пришел за ней.
Я от нее. Я от нее иду.
К чужому богу я явился зря,
Себя чужим приличьем понукая.
Да и погода выдалась такая
Отвратная в ширинке декабря.
Дурак пытает: перепутан род.
Но так бывает: перепутан пол.
Два старика с кораллами в ушах,
И у обоих нету языков.
Дюймовочку закапывает крот.
Сердца людей усердно жжет глагол.
Отринув Бога, он вернулся в церковь.
Что можно сделать, если мир таков.
Прощание с Лаэртом
Кто меня перевез сквозь рыдание серой лагуны.
Кто дрожал, когда я замерзала.
Кто молчал, если слов не хватало двоим.
Всхлипы сумрачных створок морского вокзала.
Длинных вёсел набухшие струны.
Под водою играют полынные сгустки металла,
Превращаясь в снотворное: теплый сговорчивый дым.
Где же тот гуттаперчевый смех.
Он бежал, словно эхо, вперед.
Где терновый тот голос -
Лазурью обрызганный грот,
Где могли мы встречаться,
Не стыдясь, что ладони в поту.
Где его оловянное сердце,
Преломлявшее суету.
Неужели исчезло в катакомбах отравленных вод?
Как рубиновый перстень у губ -
Вы ему прострелили живот.
Видишь, темная метка
Расползлась по истертой джинсе.
Смерть - надежная клетка.
Потому что мы будем там все.
Прощание с Горацио
Хор: Едва мой дух стал выбирать свободно
И различать людей, его избранье отметило тебя.
Где озеро замерзшей манной каши
Испещрено паучьими следами.
Где твой припухший нежно-бледный профиль
Был словно скорбно падающий лист.
Где ночью сейф взрывался поднебесный
И высыпа́лись синие созвездья.
Ель шевелила пальцами, качаясь,
Ругаясь, как усталый пианист.
Должно быть, там. Сафо, лицом уткнувшись
В резиновые острые колени,
Шептала, как любить меня могла бы,
Когда бы не препоны естества.
Там, где была кровать с железной сеткой,
На батареях сохли наши куртки.
И снился резкий запах нашей школы.
Венеция и зимняя Москва.
Когда б других не ранить подражаньем,
Хотя туда не долетают стрелы.
Когда б себя не мучить прилежаньем
В разлапистом нанизываньи строк...
Чувствительность и чувственность не слишком
Похожи. Ты завесь окно пальтишком,
Закрой глаза, а уши мягким воском
Заклей, чтобы в смирении сиротском
На исповеди плакать и молчать.
Но нет! Прощай. Искать меня не пробуй.
Пускай дурак зовет тебя зазнобой.
Пусть почтальон летает над Европой.
Любовь к тебе постыдней, чем лишай.
Прощание с Гертрудой
Любовь - шизофрения. Вы тогда меня спросили, доктор, что читаю.
Мне девять лет. Не стоило труда меня мирить с рассудком.
Постарайтесь найти белый прозрачный лист.
Потому, что Создатель вовсе не окулист,
Всё, что еще увижу, доктор, вам не по нраву.
Исполняю судьбу, переменив октаву.
Допускаю, слышен пестрый банальный хрип:
Это рыжий ангел к железу крылом прилип
И теперь болтается под знаменитой аркой,
Исходя нектаром, пивом или соляркой.
Хорошо, что любовь - это всегда аванс,
И немногие дотягивают до зарплаты.
Из-за них зияют мраморные заплаты,
Например, в Комарово. Таков баланс.
У того, кто меня писал, отвратительный почерк.
И к тому же много преждевременных точек.
Кто не любит вечность, может ли быть любим?
Я задамся этим вопросом вскоре.
Океаны слов, которые я завещаю им,
Опивками вспыхнут на мониторе.
Обращайтесь к числам, к другим языкам, к цветам,
Но не склоняйте эти слова к измене.
Помнишь Удельную, пепельный снег? А там
Темные губы доктора в самодовольной пене.
Если ж в пылу графоманства сойду с ума,
Он бессилен взорвать шевелящуюся ограду
Отчуждения. Кстати, вокруг зима.
Самое время перечитывать "Илиаду".
Прощание с Клио
Хор: Что он безумен, то правда.
Правда, что это жаль,
И жаль, что это правда.
Стих - пространство. Более ничего.
Если посмотришь вниз, увязнешь в бессвязной тайне.
Уступишь общим друзьям малую часть его,
Они не оставят в тебе камня на камне.
Так что лучше замкни насмешкой уста мне.
Что здесь, сутулый маг, твой болотный огонь,
Если вверху свербит это паникадило.
Я не смирюсь с тобой, благостная гармонь.
Слишком уж наследила
В тесном райке заклейменных душ,
Что-то в твоих мехах оскорблено навеки.
Этого не постичь. И великая сушь
Наступает в каждом внимательном человеке.
В частности, этот сноб. Этот престольный град.
Где на Литейном дом - памятник римским сводням.
Мегаполис, спящий в одном исподнем
Под ненадежной защитой ажурных оград.
Если бы я его опозорить могла б,
Или избыть его. Все упованья мимо.
Не претендуй. Утрись. Только последний раб
Станет последней жертвой беглого серафима.
Прощание с Гамлетом
Хор: Мне жизнь моя дешевле, чем булавка,
А что Он сделает моей душе,
Когда она бессмертна, как и Он?
Меня Он снова манит. Я иду.
Научиться плакать без слез. И тогда легко.
За окном пузырится снег, как "Вдова Клико",
От кошмара кот отбивается толстой лапой.
И каков соблазн: асфальт, четвертый этаж.
И кого-то очень вовремя спас Лепаж
От постылого круга захолустного ада.
Если б из Мертвого моря ты выплыть мог
И найти - Фанфан - самый высокий стог
И кусать соломинку, подставив лицо закату.
Если бы враний крик всем не тревожил слух.
Если бы смерть замыкала порочный круг.
Если бы человек не мог погасить лампаду.
