Поэтическое переживание никогда не может быть обусловлено ординарным, банальным и очевидным. Стихотворение будет эмоциональным и живым лишь тогда, когда поэт обнаружит в качестве истока творческого импульса нечто скрытое, уникальное или новое. Поиски и новаторские открытия в Поэзии - как показывает история - могут быть продуктивными в том случае, если интуиции художника сумеют уловить изменения, происходящие в его время с человеком, реальностью и возможностями языка.
        Психологический анализ возвышенного и обыденного, человечность и богатство субъективных переживаний; одухотворение и наделение голосом всего, что существует рядом с нами, и создание иного - художественного мира; открытие новых ресурсов в языке, самодовлеющая энергия пере-именования, - какими они, Поэзии, могут быть разными...
        Когда появилось осознание того, что для меня самым ценным в стихах является умение словом "написать" и, тем самым, создать - да, да, как в живописи или в кино! - пейзаж, цвет и небо, то стало очевидным главное: реальность. Если она вызвала к жизни поэтические интуиции, то пусть сама подскажет контуры художественной формы, в которой словесно может быть запечатлен ее голос. Внешний мир хочет говорить, и моя задача сводится к напряженному распознаванию знаков, которые он мне посылает.
        Апология ощущений? Да, пожалуй: прежде всего, основное - вглядывание, а затем вслушивание, потом "мир наощупь", "аромат воспоминаний и влечений", "вкус существования". Ну, и все остальное, позволяющее каждому, ликуя, выдохнуть криком - живу!
        Если стихотворение лишено чувства, оно превращается в "текст". Богатство и сложность впечатлений требует навыка селекции: переживания, эмоции нужно уметь градуировать. Иначе - захлестнут, настолько безудержна в слове сила предмета, который обрел поэтическую речь.
        Поэзия реальности - это не укладывающиеся в прокрустово ложе здравого смысла фантастические любовные отношения поэта-человека и всего того, что его окружает. Как только воображение просыпается и обретает свободу, с этого момента письмо подчиняется логике вибрирующе-зыбких и трудно уловимых ощущений. Их изменения практически невозможно остановить, чтобы поймать в ловушку рациональности. Тем более значима внутренняя дисциплина - "сопромат" есть и в творчестве.
        Я не боюсь того, что мои стихи в традиционном смысле "непсихологичны". Они действительно таковы: в них отсутствует презумпция самовыражения поэта, ибо человек - традиционный лирический герой - уравнивается в образных полномочиях с ископаемой рыбой, облаком, стебельком мха, с потеками краски на торце дома, танцевальными движениями, орнаментом перьев на крыле птицы, звуком падающей капли, - да со всем, чем угодно. Впрочем, и с человеком тоже. Только он теперь, в лучшем случае - в драматической поэзии или драматургии - "персонаж", а в лирике обычно - "предмет", такой же, как и все остальные. Сегодня в самовыражении есть что-то отчетливо неприличное.
        Да, это - принципиально антиромантическая эстетика. Сейчас, между прочим, за окном уже виднеется начало нового тысячелетия, и оглядываться на XIX век почему-то не хочется.
        "Язык - слуга. Господин - образ," - точнее о взаимоотношениях средств и цели в Поэзии я сказать, наверное, не сумею.