Версия Ларисы
(продолжение ее рассказа)

продолжала рассказывать Лариса как ни в чем не бывало присевшему неподалеку от ее ног бритоголовому Беку. - Я была красива и неподконтрольна, делать мне было нечего. Степан тоже был на мели. У меня идеи и немного денег, у него отчаяние и масса энергии. Мы решили действовать вместе. Мне нравилось также и то, что приходилось втайне, скрываясь. Муж почему-то вбил себе в голову, что я ему не могу изменить. Меня это устраивало. И это действительно было так. Он думал, что я пропадаю на выставках и вечерах, которых тогда сделалось вдруг уйма. И не препятствовал. Ближе, ближе, - заклинает Лариса, и он пересаживается. - Я тоже ему ничего не говорила. Мы брались за все, что только попадалось, многое было тогда еще внове. - Теперь его лицо находится между ее раздвинутых парных (сырых, непросохших) розовых (белесых) бедер. Она почти вдвигает его голову за затылок, и Бек облизывает и сосет раскисшую арбузную мякоть. - Азартные игры, перегонка машин, чем-то постоянно торговали. В это время у него сформировалось представление, что если переговоры веду я, то все закончится очень удачно. Уступят в цене или, наоборот, купят у нас дороже. И это действительно было так, клиенты попадали под мое обаяние. Степан объяснял мистически, я - сексом. Иногда устраивала типа эксперимента, чтобы проверить: посылала куда-нибудь, а сама устранялась. И правда, дело либо вовсе срывалось, либо оказывалось не таким выгодным. Я объясняла это его внутренней уже установкой, которую он не мог преодолеть, он стоял на своем. Но я подумала, что это же в мою пользу, что он так ко мне относится. Если поначалу еще относился ко мне как к женщине, так что мне даже пришлось сказать, что если он хочет со мной работать, то не должен ничего в отношении меня. Я замужем, а для меня это священно. То теперь я сделалась неприкосновенна, ему бы и в голову никогда не пришло. Что мне тоже было полезно. Но я очень быстро теряла интерес, как будто остывала. Как только дело налаживалось и шло уже само собой без меня, я сейчас же принималась за что-то другое. Многие работали уже от нас, я их даже не знала. А они меня. В этом случае с ними общался один Степан, это он мог. Многое в Москве сделалось после нас, сейчас об этом уже никто не помнит. Например, у нас впервые был платный туалет. Я ненадолго очень увлеклась туалетным бизнесом. Но и это прошло. Некоторое время носилась с торговлей детьми из роддомов, но и она стала общим местом. Умер отец, он до этого долго болел, почти сразу же с того времени, как я вышла замуж. И мое пребывание у Дениса лишилось последнего смысла. Но что с этим делать, я не знала, в мастерскую возвращаться не хотелось. У меня все-таки был теперь дом, куда я могла укрыться в случае чего. На Машкиных вечерах, как я их называла, еще продолжала бывать, но без прежней охоты. Когда больше не было ничего. Но на одном и увидела Руслана
        - Почему ты никогда не хочешь, чтобы по-нормальному? - спрашивает у нее Бек. - Не обязательно же со мной, да с кем угодно.
        - Мужчина неопрятное животное, чтобы его в себя пускать. Так гигиеничнее. Кроме того, тебя я боюсь в этом смысле меньше остальных, - кажется, отвечает Лариса.
который мне сначала очень понравился. Когда читал, то все время что-то как будто хватал впереди себя. Конечно, смешные, как они все пишут, как будто всё намерены перевернуть. А за этим на самом деле пустота. Но у Руслана-то за этим что-то было, мне показалось. Может быть, потому, что очень робел и пытался это скрыть. Чуть ли не первое выступление перед большой аудиторией. Мне пришла охота его поддержать. Я послала сказать ему кого-то незнакомого, потому что уже привыкла, что мне сразу подчиняются, что мне очень понравились его произведения. А увидев, что его нашли, забыла о нем, даже имени не знала. Друзья постоянно мне таскали какие-то тексты, они у меня везде валялись. Однажды натолкнулась на который показался знакомым, вспомнила, как она его читал с рукой, что-то во мне ожило. Тогда Степан загорелся идеей, необычным для него образом, потому что она исходила от него, финансировать какой-то фильм. То ли режиссера знал. А мне не очень хотелось по этой же причине. И тут я поняла: вот чем я буду лучше заниматься. Нашла адрес, приехала. Они жили колонией в выселенном доме, комната с лепниной. Руслан был один, был удивлен и, кажется, обрадовался. На столе - фотография Хэмингуэя. Я ему сказала: "Неожиданная вещь у постмодерниста." - "Это не моя," - быстро ответил Руслан. Я пригласила его бывать, и он зачастил. Но я еще не решила уходить. Было очень забавно их обнаруживать вдвоем, когда я задерживалась, Руслан пришел и муж его занимает. Он уходил к себе, а мы оставались вдвоем. Тогда он писал такие... стихи. Увидишь, ели поседели, сорви с них только маскхалат, который им почти до пят, а ноги босы и подгорели. Церковь склонится, бубенчиком звякнув, на колпаке шутовском островерхом, как вдруг богомолка выпавшим птенчиком забьется под носом у мамы Христа. Не верь, деревья врут, они еще не то расскажут: так долго в мире не живут, не помню, есть ли там строка последняя. Снаружи запотело, по красным нитям возится паук. Душа без глаз, когда без тела, придется ощупью, на запах, вкус и звук. Тогда я ему сказала но я ему сказала я начала с того, что ему сказала, что надо выбрать, раз он уже пробует прозу, потому что (так как) нельзя добиться одинакового успеха. А проза более подходит ко времени. Мы сменили офис на более просторный, и я сказала, что переезжаю. "Это давно должно было случиться, ты же меня не любила никогда." - "Нет." - "С ним? Но ты же мне с ним раньше никогда не изменяла?" - спросил Денис. - "Нет." - "Я знал, что ты не сможешь."

Другая музыка

        В следующий раз "Битлз" появился в жизни Кирилова в конце девятого класса, уже под своим именем.
        Другу Диме тетка привезла из Англии "Белый альбом" с их фотографиями на развороте. Тогда мы их увидели впервые. Дима дал переписать, за что взял три рубля. А Кирилов переживал. Ему бы хотелось, чтоб у него тоже приехала тетка с пластинкой и он брал деньги. Он поделился обидой, но Дима рассмеялся и сказал: "Ну прямо, у тебя так никогда не будет".
        Была распространена версия, что Леннон и Маккартни могут петь в один голос (мы думали, раз пишется две фамилии, то это они вместе всегда поют, так что незаметно), а Ринго Стар - как будто его несколько. Он вообще поет лучше остальных, а мало, потому что они ему не дают. "Вот у него и лицо как у казанской сироты," - показывал Дима на большеглазого небритого Маккартни.
        По поводу "Let it be" - что там в одном месте Харрисон говорит (почему-то было точно известно, что это Харрисон): "Бабюшка (произносится с особенным акцентом), налей Джоуджу уодки". (От чего мы все преисполнялись патриотическим чувством) от чего мы чувствовали (приливы патриотической энергии) приступы патриотизма. Кирилов прислушивался к указанному месту и один раз не мог ничего такого разобрать, а в другой - что вроде да, действительно говорит.
        Поиски подобий русских фраз и созвучий были и вообще распространены. Каждый, вероятно, вспомнит песенку "Slade", мы ее так и называли между собой, где слышится "все ебутся, все ебутся" (произносится ускоренно). "А, это там, где все ебутся". Однажды Кирилов пришел и сказал, что вчера слушал, как Новгородцев передавал эту песенку. Дима кивнул: "По заявкам советских радиослушателей." (О "Slade" говорили, что они все четверо коммунисты, не знаю, правда ли.)
        А о Gary Glitter'е (тоже и "фамилия" хороша), что он в одной вещи поет на разные лады, как он это всегда, "купы гандон" да "купы гандон" (произносится так: словно в горку - с горки). (Я недавно, после большого перерыва, послушал, и действительно: так у него там.) Я сам у тех же битлов находил, и чуть ли не на этом "Белом альбоме": "и та малофья". (На самом деле слышится, конечно, "и са", так что я немного подделывал.)
        А о "Uriah Heep" - что на концерте один берет другого на руки, а тот зубами перебирает струны. Про "T.Rex" - что если его включить, то любая под него даст. И будто бы есть какая-то группа, у которой вышла пластинка, где ящик с гвоздями передвигают с одного места на другое. (75 год, слово "Pink Floyd" мы еще не знаем.) Так что легенд хватало.
        У друга Толика появляется откуда-то свежий "Black Sabbath". Но тут цена записи больше, потому что нераспечатанный: семь. Прямо при нем аккуратно вскрывает бритвой. Кирилов, слушая пластинку, переживает: не мог ли Толик как-нибудь сам заклеить, получив ее на самом деле уже использованной. Вот ведь и вкладыша нет.

        Все, что он мне сейчас рассказывал, казалось

Лариса едет к нам

        Прервав его начавшееся рассуждение, зазвонило. Покивал, показывая в трубку, что она.
        - Да, я поняла.
        - А я знал, что ты позвонишь.
        (- Когда они успели перейти? Вероятно, она ему сказала, что догадалась, что мы тут.)
        - Да, я тут. Нашли.
        (- Вероятно, она его спросила, нашли ли чего. Он ей рассказал про записную книжку и наши предположения.)
        - Записывай.
        (- Продиктовал ей по книжке. А она попросила, чтобы мы без нее не звонили, потому что он сказал: - Хорошо, мы подождем. Я знал, что ты захочешь.)
        - Она сейчас приедет.
        - Я так и поняла.

        Она приехала через 15 минут.
        Вбежала, раскрасневшаяся, всех зацеловала, затормошила, закидала расспросами. У одного спросила, получил ли он деньги, которые хотел; у другого, у которого родился ребенок, - как маленький; третьему уже что-то рассказывала, одновременно спрашивая у четвертого и пятой, это была женщина, будут ли они в сентябре или все-таки уедут, как планировали. Все тоже сейчас же повскакали и забегали, подчиняясь ее возбуждению.
        Кто-то уже тащил на середину стол, кто-то собирался бежать в магазин, потому что могло не хватить, женщины гремели на кухне духовкой и посудой. В комнату проник и пополз, распространяясь, запах приготовленной пищи. Иван уже достал рюмки и замер с ними, не зная, что с ними ему делать. А она всем говорила, что стол ставят неправильно, а вот надо так, и сама хваталась за его край; что бежать никуда не надо, потому что нам хватит, а рюмки ты поставь пока, помоги вот лучше.
        Нет, ничего такого она, конечно, не делала и не говорила. А, открыв дверь своим ключом, мы услышали, сначала прошла и выглянула в коридор, потом вернулась, остановилась в дверях. Мы смотрели на нее.
        - Я давно здесь не была, - сказала Лариса.
        Значит, все-таки был прав я, подумал я.
        - Не удивляйтесь, мне же сейчас же сообщили, что вы вошли.
        - Кто?
        - Тут постоянно дежурят в машине с подключенными телефонами. На тот случай, если кто-то позвонит, я подумала, что тогда вдруг все прояснится. Но я им сказала и заходить сюда иногда посмотреть.
        - Не позвонили?
        Значит, я права.
        - Но не велела ничего тут трогать. Нет, никто. Давайте, что тут у вас происходит, - принуждала она Руслана повторить все наши предположения и планы.
        Он повторил. На этот раз она была одна, никакого Бека с ней не было. Мы тоже были вдвоем.
        - Не звонили туда?
        - Мы же обещали.
        - Как ты думаешь это сделать, он же, возможно, разговаривать не захочет с незнакомым.
        - Не знаю. Я думаю, надо просто сказать, что я по поводу Руслана.
        - По поручению.
        - По поручению. (Послушно.) А там я уже
        - Хорошо. А если не он подойдет?
        - Но мне кажется, что я уже пойму, что мне дальше делать.
        - Почему-то решили, что он обязательно мужчина.
        - Я знаю, как надо, - сказал Руслан, решительно снимая трубку.
        А Лариса задумчиво рассматривает затертую страничку с "килл".
        - Ни имени, ничего. Боялся, что ли.
        Подошла женщина.
        - Что же он скрывал, - спрашивала Лариса.
        - Слушаю, кого Вам? - спросила она с сильным зарубежным акцентом, не уступающим акценту Джорджа Харрисона. Молодая и красивая или старая грымза, которых сейчас много тут?
        - Я по просьбе Руслана, с ним слю-чи-лось не-ща-стье, и он сам, к со-жа-ле-ни-йу, не мо-жит, - говорил я, подчиняясь странному вдохновению и, как это обыкновенно в разговоре с иностранцами, повторяя ее акцент и одновременно старательно отделяя слоги.
        Скорее, молодая. Вероятно, очень спортивная. С оттянутым гузном, легкой восьмеркой переходящим в прямую спину. Ноги длинные, особых примет нет. Как всегда у иностранок, некрасивое лицо, но с шармом. Длинноносая. Возможны очки. Жесты резкие, немного суетливые, как и все поведение. Я бы не хотел, чтоб она

        - Слюшаю? - спрашивала женщина в недоумении.
        - А я, к со-жа-ле-ни-йу, не знаю, с кем мне на-до. - Я заторопился под конец, теряясь и опять следя за тем, как с нею надо говорить, говоря. - Так Вы, может быть, по-зо-вйо-тэ.
        - Кто есть это Ру, как это, Рус-лан?
        У меня не было оснований сомневаться в ее искренности.

имела к этому отношение
        - Так вы позовитэ, по-жа-луй-ста, кто у Вас там. (В отчаянье?)
        - Пи-те-ра? Вам надо Питера, пожалуйста, по-до-жды-тэ, пожалуйста. Питер! Пожалуйста, послюшай.
        Там происходило какое-то движение, а здесь все смотрели на меня. Но я уже не думал, что что-нибудь получится.
        - Да. Кто это? - недовольно отозвался тот, кого назвали Питером (Петр?).
        - Петр?
        - Ну?
        - Меня Руслан попросил
        - Никакого... Руслана, да? я не знаю.
        передать Вам конверт, - подчинялся я вдохновению.
        Он помолчал. И я почувствовал себя увереннее.
        - А что с ним?
        - Он, я бы так сказал, что он болен, Вы меня понимаете? - подчинялся я, не понимая ничего.
        - Да, конечно. (Неосторожно, ах, как неосторожно!)
        - Где это можно сделать? Мы встретимся? Говорите.
        - Нет. Я не знаю, о ком Вы, никого я не знаю.
        Он уже принял решение, но теперь я знал точно
        - Что мне делать с конвертом?
        - Оставь себе.(Грубо!) - И повесил трубку.
        что это он.
        - Это он.
        - Тогда поехали. Только я узнаю сначала. (Беря у меня трубку.) Ну, выяснил? Диктуй. Молодец, как всегда. (Повесила.) У меня уже все готово. И адрес есть. Что за конверт? - спросила она в машине.
        - Вероятно, он остался должен.
        - Деньги? Какие деньги?
        Да откуда же я знал.

Мы едем к киллеру

        Ехали на трех "мерседесах". В "седан" расположились мы с Галей, и Лариса села с водилой. В два "hatchback" натолкались ее мальчики. Они курили у подъезда, когда мы вышли. Знакомого Бека по-прежнему не было, зато их и было 11 человек (без шоферов, которые не выходили), таких же безволосых. Вероятно, в этом количестве они только и могли его заменить.

Нелепый город (пейзаж, улица)
- 1 страница

        В то время, когда солнце пепси только всходило на городских щитах (солнце пепси поднималось над городом), солнце в небе (перевалило на другую его половину) клонилось к закату (заходило). Солнце города заходило, в то время, как солнце пепси в то время, как солнце пепси (поднималось), солнце города восходило солнце города, в то время как закатывалось
        у солнца пепси было то преимущество перед солнцем в небе, что оно не заходило никогда, в то время как
        у людей было то преимущество перед ними самими, что они не замечали своего приподнятого праздничного настроения, отражающегося на их лицах, обычного в конце ясного (солнечного) осеннего весеннего дня, но (нелепо выглядящего) кажущегося неподходящим (среди) к обилию толкающих друг друга, медленно продвигающихся или (просто) тесно стоящих на светофорах, между которыми люди сновали, оглядывались, перебранивались и друг друга окликали
        в Доме Островского шел "Царь Федор Иоаннович"
        странным было то, что иностранн(ая реклама)ые буквы "Philips" или над             сталинскими многоэтажками уже не казались странными
        с рекламного, насквозь видного щита украли машину. У едущих и стоящих машин было то преимущество перед
        Вечерело.

Дело со шкафом,
или
Что видел карлик

        - Ну ты знаешь, что ты должен делать, - он, как всегда, возвышался надо мной, ласково хватая за плечо. Другой рукой настойчиво засовывал мне ключи, а я отталкивал нерешительно.
        Я не хотел брать у него ключи, и тогда еще не был согласен на все это, а он меня уговорил. Но я был с ним внутренне несогласен. Но я-то думал, что он передумает. Не решит же он в самом деле, что я чего-нибудь испугался или боюсь. И когда наступил намеченный день и я поехал с ним встречаться, решил отказаться окончательно. А он - ключи, как само собой разумеющееся. Я пошел к нему домой, а он за Ларисой поехал.
        В квартиру входил осторожно, как будто опасался подвоха, что кто-нибудь выскочит, например, или меня ждет. Темно, в прихожей, коридоре. Свет поскорее включил. Я боялся в комнате что-нибудь трогать или переложить, вдруг она замечает. Даже кофе не приготовишь, вдруг не успею убрать. Когда приедут, неизвестно. Я сначала думал, что мы будем вместе ее ждать, но он поехал за ней. Вдруг она заметит что-нибудь и решит, что кто-то побывал, начнет расспрашивать и обращать внимание. Ему тоже придется разыгрывать. Они уедут, и наш план сорвется. Или решит все обыскать. Заглянув в шкаф, на его полу обнаружил подушки. Руслан говорил: "Тебе тут будет удобно, он же пустой, не тесно, не душно," - открывая и показывая. Примерился, забравшись с ногами, в самом деле, щель открыть чуть-чуть.
        Они приехали на удивление скоро. Услышал, как в замке зашевелилось, еле успел. Сейчас же взглянув на меня в шкафу, я вздрогнул, отодвигаясь, "по-моему, тоже", - продолжает начатую где-то там фразу. - "Да, спасибо." Он шел за ней. - "Видишь, я же тебя лучше знаю." Примериваясь, бросила шляпу на диван и, подойдя, сама села. А шляпа подержалась на краю, подержалась да и сползла. Он тоже сел рядом, робко скрестив длинные ноги. - "И я приезжаю регулярно, как договорились, тебе плохо со мной?" - "Хорошо." Вот так вот, видишь? - сделали ее глаза, которыми она смотрела на меня. - "То есть все, как я обещала, что у нас будет как раньше. А значит, выполнила свою часть уговора. Теперь твоя очередь выполнять свою." - "Что?" - "Ты не должен ни во что вязаться, приставать, а все предоставить мне." - "Разве я теперь пристаю?" - "Конечно, у тебя всегда такой вид, как будто я перед тобой виновата." - "Какой вид?" - "Такой. Не спорь, ты должен лучше следить за собой." - "Я буду." - "Все равно всегда оказывается, что я сделаю лучше. Тогда иди ко мне." Мы встретились глазами, а он к ней придвинулся, обнимая.
        Он боролся сначала с ее губами, которые она убирала или сжимала, потом одновременно с пуговицами. Она выглядывала из-за его головы. Ее руки неподвижны на коленях, а лицо выражало равнодушие и неохоту. Вдруг отталкивает: - "Подожди, я сам-сама," - встает и решительно начинает стягивать юбку через голову, задерживаясь и выглядывая поверх краев раструба. Опять задержалась. Мы опять встречаемся. Дальше тянет, скрывшись. Он тоже снимает джинсы, путаясь и прыгая, забыв обо мне. Ее лицо выразило: я делаю это из принципа. Хорошо развитый живот напрягся, показывая рельеф мышц. Бросила, скомкав. Нагибается и сворачивает с ног чулки, подняв голову. Груди свисают. Он тоже уже готов и обнимает ее за плечи, но она опять оттолкнула: - "Догони сначала." Так что он садится на диван. Вскакивает и привычно бежит за ней. А она прыгает вокруг стола, как белка, сбивая стулья. Но ее все-таки схватил. Она борется ним и тянет себе сторону моего шкафа. Обхватив за живот, плывя полу ногами. Когда ее голова оказывается напротив моих сидящих плеч, легко стряхивает. Опрокинутый набок, выбирается. А она на четвереньках. Опять, опять не сможешь? - Теперь я теперь тебе смогу, говорит запыхавшийся Руслан, хватая ее за зад. Влажно сверкнув горячей красной глоткой, и вот уже опять кусает и скрипит. Протрещала газами, разрывая ягодицы. Он садится, раскинув ноги, обессилев. Она сейчас же встает. Ну вот, теперь хорошо, говорит она, - пойдем? Все уже. А то мне надо еще несколько успеть. (Озабоченно.) - "Да, конечно." - "Ты меня проводишь?" Подняв шляпу. Торопясь, молча одеваясь. В дверях оглянувшись. Он не вспомнил обо мне.

Сестра в кресле

        Лена любит Женю. Она к нему бегает. С Танькой договорится, конечно. Хотя сначала немного покапризничает. Подъезжает в своем кресле к подоконнику и говорит, что если уйдешь, я брошусь. Я могу забраться. - Ну не бросайся, не бросайся, - уговаривает Лена, подбегая, и гладит по голове. Татьяна красавица у нее, с великолепными золотистыми волосами. Не то что у нее, и лицо серое. - Пожалуйста. Я скоро.
        Она чувствует, как Татьяна смотрит ей вслед длинными, задумчивыми глазами.
        Ах, как хорошо, - тащит ее через порог. - Это Лена, гениальная художница, - говорит Женя, хотя не видел ее картин. В огромной комнате ничего, кроме белого рояля, все сидят на соломенных круглых подстилках. Такую же сейчас же ей выдает и отходит на середину, откуда что-то вещает стоя. Она тоже садится.
        Я - Валера, Женин друг. - многозначительно представляется красивый полнотелый мужчина. - Чем же Вы Евгения очаровали? Вы не хороши, в то, что гениальная художница, я не верю. - Не знаю. - Вы больны, сирота, может быть, очень бедны? - У меня сестра не ходит. - А, сестра в кресле, тогда понятно.
        Он отворачивается, потеряв интерес. С того края по полу на подстилке к ней передвигается необыкновенно красивая женщина с огнедышащими ноздрями, как ей сейчас же представляется, если б ее рисовала.
        Можно, я сяду рядом с Вами? Давайте дружить, меня зовут Римма. - Конечно. - Хорош, правда? - она показывает на стоящего в центре Женю. - Мне тоже очень нравится. Видите, хорошенькая справа? - Да. - Его подружка. Мне очень нужна такая, как Вы. Которой я бы могла всецело доверять. - Бред и дурные слухи, - раздраженно отзывается Валера. - Почему? - Ты сама знаешь. - Это вы все так думаете, а я ночевала у них. Открываю глаза, они стоят у окна голые. Они же думали, что я сплю.
        Женя гомосексуалист.
        Ты опять опоздала, - встретит ее Татьяна, - вон уже сколько. А она сядет к ней на колени и скажет, как всегда: - Ну не сердись, прости, последний раз - и будет ей расчесывать волосы. Она думает, что когда уходит, то предает сестру или ей изменяет. Хотя, например, у нее нет и не может быть мужчин. А та будет сперва отворачиваться. Незаметно начинают целоваться. Ласкают друг друга до одурения. От возбуждения Татьяна плачет.
        Лена не считает себя лесбиянкой.
        Ну, познакомились? - спрашивает подкравшийся Женька. - Да, да. Только мне, к сожалению, уже надо бежать. - Я знаю, что ты никогда не можешь досидеть до конца, я буду читать. Я обязательно, извини, нам выходить. Меня зовут, прощай пока, душа моя. Или лучше сказать - до вечера, когда я возобновлю разговор с тобой, коий один только составляет
        Все, что он сейчас рассказывал казалось (грубым оскорбительным)
        Лариса сказала, что это она ему это рассказала про своего тогда знакомого
        Один за другим мы поднялись по третьей в этот день лестнице
        Кто? - настороженно и хрипло отозвались оттуда. ГГ меня оттолкнула. Питер дома-а-а? - пропела, подделывая акцент, поглядывая на меня, вытягивая губы, делая умильное лицо и т.д. О, йес, йес, - заторопилась старушка, отодвигая засовы. Я почувствовал себя у своих: она тоже была скрючена и крошечна. Ввалились и сейчас же запихали ее, окружив, наши провожатые: "Тихо, молчи, и мы никого не тронем". "Мамочка, кто пришел?" - послышался неприятный приближающийся голос, который я узнал. (Как все горбуны) Как у всех карликов, у меня очень развита слуховая память. Мне достаточно один раз услышать голос
        Он шел к нам навстречу. Fuck! - что могло означать и "гады!", и "черт возьми". Отпрыгнул назад и затряс ящик стола. Даже не думай, - сказала Лариса. Несколько пистолетов из-за нее. Отошел от стола и смиренно встал на середине, опустив руки. В другом конце из повернутого спинкой кресла вдруг выскочила растрепанная миловидная девушка и завыла, широко разевая рот. Заткни ее, велела Лариса. Он молчал, не двигаясь. Горбунью втолкнули. - Я ничего, ничего, что же вы меня так-то, - бормотала она. - Все входите, закрывайте дверь, телефон, где телефон? Ей сказали, что телефон в коридоре. - Хорошо. Ты! Проверь, нет в квартире больше никого? Старушку посадите рядом с девчонкой. А та все выла. - Никого больше нет, и она кивнула. - Я же тебе сказала, чтоб заткнуть. Он показал знаками, и она замолчала. Рот не закрыла, в нем перекатывалась слюна. - Она что, больше ничего не может сказать? - Нет. И не слышит, - покачал Питер. - Но ведь видит же она. Мы вам не сделаем ничего, если ответишь на наши вопросы. - Ничего я не стану с вами говорить. - Всем занять места вдоль стен и около окон, ничего и никого не трогать, - распоряжалась Лариса. - А вы садитесь на стулья. Ты тоже.
        Наши присели на корточках по всей комнате, мы с Галей - на диван, Лариса рядом со мной на подлокотнике, касаясь меня ногой. - Ты тоже? - Нет. Я ничего не скажу, кто вы, что вам надо от меня? Я не тот, кто вам нужен. - А тогда мы сначала посмотрим, что в горле у твоей неговорящей подружки. - Она моя сестра. - Мне все равно, у сестры. Потом с мамой. Эдик! Один их наших, выхватив откуда-то, приставил лезвие к горлу глухонемой девушки. Она дернулась, чтобы опять завыть, но смолчала, слушаясь брата, взглянув на него. Тогда тоже сел. - Мы хотим поговорить с тобой о Руслане. Понял, что мы не шутим? - Кажется, да. Он вдруг расхохотался. - Я всегда знал, что с ним обязательно во что-нибудь попадешься. С ним никогда нельзя было иметь дело. - Да скажи ты им, что они хотят от тебя, я прошу тебя, - просила старуха. Немая глядела. Он кивнул обеим. - Ну вот и прекрасно, скрывать нам друг от друга нечего. Итак, что ты должен был сделать для него, - сказала Лариса. - Может, грохнуть кого-нибудь из них? - предложил старший у них, Эдуард. - Заткнись, пока я тебя не спросила. - То же, что и всегда, ты же знаешь. Он показал пальцем, как будто взводит курок. - Женщину? Что ты знаешь о ней? - Почему женщину, нет. - Что он рассказывал тебе обо мне? Он поискал среди нас глазами. - Ничего. И сейчас же остановился на мне, отыскав. - Это Вы звонили? Я не ответил. - Вы. Он и всегда любил что-то подобное. Он обежал меня взглядом, рассматривая, и я еще съежился. - Но он же описал как-то, я его жена. - Описал, конечно. Нет, мы о тебе не говорили. Что с ним, почему его с собой не привели? - Перестань со мной играть, я не дура. - Не понимаю. - Ты его застрелил, и я начинаю сердиться. Тут он встал. - Кого, Руслана? вот оно что. Я ожидал чего-то подобного, хотя, конечно, не мог представить. - Я одного не пойму, если должен был женщину, зачем же ты стрелял, когда увидел мужчину. - Причем здесь женщина, я не понимаю - Испугался? От неожиданности? Он тебе обещал - мужчину, он там живет, стреляю со вспышкой - что больше не будет никого? Это как? - поэтому мне все равно, есть свет. Резко в лицо фонарем, и сейчас же выстрел. Усы, бородка, все сходилось. Я не делаю ошибок. - Голова идет кругом. Нет там мужчины. Я понимаю - Теперь я понимаю, месть, он хотел, чтоб это был я. - он мне таким образом, говнюк. - Он всегда говорил, что я его давлю. Мы же с детства знакомы. - Ты заблуждаешься, это он мне, мне, мне. Но какой говнюк? - обратилась она ко мне. - Вы и есть тот Юрка, который клавишник? - Да, кивнул он мне. - А почему Питер? Он немного посмеялся. - Юрий Петров к Вашим услугам. Прозвище. А потом так и пошло, и даже вот они. Показал на трясущихся домашних. - Я тогда так и не уехал. Значит, Вы его жена? Никогда не говорил, а я-то думал, что у нас не было друг от друга тайн. А что мне было еще делать? Стреляю я хорошо. Познакомился тут с одними, предложили. Сначала простенькое, потом оказалось, что я очень к этому способен. Руслан знал, что я иногда выполняю заказы. Но не бывал у меня никогда. Потом и мать с сестрой к себе перевез. Квартира, постоянный заработок. Один раз сделаешь, и живешь несколько месяцев, не думая. А тут вдруг появился, я даже удивился. Встретились холодно. - А они знали? - Да. Я решил, пускай, откуда деньги. Мялся, мялся, потом объяснил, зачем я понадобился. А я и сам догадывался, что просто так не пришел бы. Ну не мог я ему отказать, все-таки очень многое, хотя и чувствовал, что не надо бы. А потом, с какой стати. Мне же все равно. Задаток. Я думаю, зная Руслана, что его особенно веселила и нравилась мысль, что он мне останется должен. Что вы с нами сделаете? - Да живи, как раньше, - задумчиво сказала притихшая Лариса. Сколько он тебе остался? - Теперь ничего, ничего. - Нет, ты выполнил работу и должен получить. - Но мой клиент умер, так бывает. - Считай, что теперь я твой клиент, это ты для меня. Эд! Задержись, расплатишься, он скажет. Пошли, ребята. Ну что, если мне когда понадобится? - Она остановилась в дверях. - Конечно, всегда рад, - он провожал нас, кланяясь, - очень был рад с Вами познакомиться. - Не ходи за нами, лучше успокой их.

Сестра в кресле
(в машине, продолжение)

должен к тебе прийти посмотреть картины, можно? - Монотонно продолжала с того места, на котором прервалась.
        (Вот и наступил вечер, и я вновь с тобой, душа моя.)
        Он приходит через несколько дней.
        Сначала осторожно заглядывает к Татьяне. Это просто замечательно, я не знал, - говорит, проходя мимо прислоненных полотен, иногда нагибаясь. - Мы тебе обязательно должны устроить выставку.
        Она стоит, опустив руки, как будто ждет чего-то. Она не верит ему, что эта мазня. Он близко подходит к ней. - Извини, но я не могу. Ты же знаешь, кто я. - Да, да, - с облегчением она бормочет. - Мне от тебя ничего не нужно. - Но я тебе буду как брат.
        Он меня отверг, отверг, - по телефону плачет позвонившая Римма.

Четыре места в больничной палате
- 4 страницы

        Негра не было жалко. Он боялся уколов и анализов, все время стонал и плакал от неизвестной боли. Вокруг него собирались врачи на консилиум, щупали и мяли живот, негр стонал. Но что у него, никто установить не мог. Его русская, с бесформенным, кое-как слепленным телом жена приводила мутнокожего мулата сына и приносила сумки еды, которую негр не ел. Но все время смеялся, пока они у него были. Он почти не говорил по-русски. Единственным хорошо им усвоенным от жены словом было "кошмар", в котором смешно растягивал и одновременно глотал гласные. "Кошмаром" могла быть любая радость или неприятность. Мулатик бегал везде, соскочив от играющего с ним отца, лез ко всем, хватая вещи, мыльницу, полотенце, остановившись напротив, подолгу молча рассматривал, жуя и осыпая все крошками, и опять выбегал в коридор, где его ласкали и кормили сестры, страдая по экзотике. Он все время что-то жевал, рассыпая изо рта.
        Негра не было жалко. Он боялся уколов и анализов, все время стонал и плакал от неизвестной боли. Вокруг него собирались врачи на консилиум, щупали и мяли живот, негр стонал. Но что у него, никто установить не мог. Его русская, с бесформенным, кое-как слепленным телом жена приводила мутнокожего мулата сына и приносила сумки еды, которую негр не ел. Но все время смеялся, пока они у него были. Он почти не говорил по-русски. Единственным хорошо им усвоенным от жены словом было "кошмар", в котором смешно растягивал и одновременно глотал гласные. "Кошмаром" могла быть любая радость или неприятность. Мулатик бегал везде, соскочив от играющего с ним отца, лез ко всем, хватая вещи, мыльницу, полотенце, остановившись напротив, подолгу молча рассматривал, жуя и осыпая все крошками, и опять выбегал в коридор, где его ласкали и кормили сестры, страдая по экзотике. Он все время что-то жевал, рассыпая изо рта.
        Иногда с женой негра приходил его плечистый приятель или еще двое из посольства. Тогда все вместе выводили его в туалет или на прогулку. Он на них опирался, смеясь над своей неловкостью. Они лучше говорили по-русски, казались умнее и интеллигентнее, но их низкорослость и коренастость становились еще заметнее рядом с нашим негром, высоким, худым длинноголовым красавцем.
        Один, он также предпринимал долгий путь в туалет, стыдясь судна. Тогда спускался на пол и полз на четвереньках, волоча ноги, вертя головой и хохоча над своим положением. "Дима-а! - будил нас каждую ночь, как всегда, растягивая последнюю гласную и ударяя на ней. - Звони-и!" Это значило, что надо нажать кнопку вызова, такая была над каждой кроватью, но действовала одна. Не сразу проснувшись (в том, чтобы его разбудить, я тоже уже принимал участие), Дима, чертыхаясь в адрес негра, нажимал. Появившись, и тоже не сразу, на пороге, сестра спрашивала: "Ну, что тут у вас? Кто звонил?" Ей показывали. - "Опять? В следующий раз не приду, как ты там хочешь." Негр валился на бок, подставляя ягодицу и часто задышав. Ловко шлепнув-всадив иглу (одновременно), она делала обезболивающий...