Я поднял руку и, волнуясь, позвонил. Дверь открылась почти сразу. Передо мной стояла и строго смотрела на меня высокая крупная женщина в серой юбке и белой блузке с серыми же сдвоенными вертикальными полосами. Юбка была на ладонь выше колен, в короткий разрез над одним из них показывался фрагмент полной ноги. Блузка над широким поясом морщилась и собиралась в складки. Ее короткие рукава открывали такие же мощные, мускулистые, очень длинные руки. Лицо ее мне показалось слишком серьезным и оттого еще более нагнало робость. Его черты были также очень крупными, природа редко работает в таком едином стиле. Ноздри длинного нависающего носа были толстоваты, рот великоват, а серые, чуть выпуклые глаза смотрели напряженно и вопросительно. В открытую дверь, от женщины или из ее прихожей, на меня сейчас же пахнуло густым влажным жаром, какой собирается в ванной комнате, когда долго льется вода.
        – Я от Ольги.
        Но чего стоило мне это выговорить!
        – А, да, она звонила.
        Она посторонилась, пропуская меня.
        – Проходите. Раздевайтесь.
        – Как?
        – Куртку снимайте. Вот тут.
        Она показала. Я повесил куртку в стенной шкаф.
        – Проходите.
        Дверь в кухню она загораживала, стоя перед ней, и я прошел в комнату.
        – Вы как хотите, стоя или лежа?
        Я не знал.
        Просторный альков направо занимала широкая кровать, тесно, во много рядов уложенная крошечными подушками. Они были распределены неравномерно. Одни лежали в одиночку, образуя провалы и впадины, другие – стопками и горками, по две-три друг на друге, отчего кровать приобретала холмистые очертания. Некоторые подушки казались брошенными просто так, может быть издалека, как попадет. Эти лежали криво. Самый высокий ряд был у стены. Впадин здесь не было, и подушки, собранные по четыре, образовывали своего рода парапет или спинку.
        Я еще раз пожал плечами. Волнение, владевшее мною всю дорогу, усилившееся на лестнице и почти лишившее речи, когда меня впустили, казалось, не могло стать больше. Но оно еще возросло.
        – Тогда я сама, хорошо? Я буду вами ру-ко-во-дить. – Она улыбнулась, и лицо ее, сейчас же утратившее строгость, приняло нежное, заботливое и чуть ироническое выражение.
        Она взяла меня под руку как больного и подвела к глубокому, с высокой, изогнутой в самом верху спинкой, креслу, также уложенному подушками. Две такие же, как на кровати, чуть поднимались над подлокотниками, а большая и пышная накрывала сиденье. Из-под кресла выглядывало изогнутое, похожее на плевательницу у зубных врачей корытце. Хозяйка небрежно пихнула его, проходя, ногой. Легонько толкнув меня в кресло кончиками пальцев, она едва заметно, опуская руку, провела по моему телу сверху вниз, насколько могла захватить. От этого ее движения во мне бухнуло, оборвалось и полетело вниз, затем с той же скоростью всплыло. Это было похоже на то, что испытываешь при внезапном испуге. На стуле, рядом с креслом, лежали аккуратно сложенные стопкой полотенца.
        – Нет, нет, я сама.
        Я хотел ей помочь, но она отвела мою руку.
        – Я все сделаю, не волнуйтесь. Вы что-то очень напряжены, все будет хорошо, и вы еще к нам придете. Так, чуть-чуть.
        Я приподнялся, и она стянула с меня до половины бедер брюки с трусами, которые ловко успела зацепить. Согнутые большие пальцы ее едва заметно скользили по коже, вызывая ощущение, которое я, скорее, угадывал. Я напрягся, чтобы поймать его, раздражаясь на его слабость и незавершенность. Двумя свободными пальцами каждой руки она между тем вела по моей мошонке с двух сторон. Член мой подскочил точно мячик. Я откинулся, выгибаясь.
        Никогда не думал, что у меня это может выйти так легко, в необычных условиях и с незнакомой женщиной. То и другое всегда представляло для меня трудность. Не вовсе распутные мужчины поймут меня. Скорее, я ожидал, что у меня совсем не получится, этого я и боялся больше всего.
        Подавшись вперед, я схватил ее за плечо. Выпрямившись от моих колен, которых почти касалась грудью, она ребром уже не вполне чистой ладони осторожно отстранила меня.
        – Ах нет, нельзя. Разве вас не предупреждали? – мягко сказала она, глядя на меня. И я отпустил ее.
        Она склонилась опять.
        – Какой хорошенький, толстенький, головастенький, пушистенький, зверек мой, киска, кошечка, ежик мой, дикобразик, тигрик полосатенький, змейка моя нежная, зайчик, белочка, волчок голодненький, олененочек, а момочка ушла, да? она вернется, к ребеночку своему бедненькому, к деточке, к младенчику, к мальчику-подросточку, радость моя, как выглядывает, головкой во все стороны вертит, все ему любопытно, любовь моя, а вот я тебе покажу, я вот накормлю, шерстку твою, все волосики расправлю, расчешу и приглажу, ушки почищу, глазки протру... – говорила женщина, обращаясь к моему члену и почти касаясь его ртом.
        Тогда я перестал что-либо соображать и не мог делать выводы. Но сейчас, когда я вспоминаю, мне кажется, что я для нее исчез, она забыла про меня. Для нее был только мой член, к которому она обращалась. Я чувствовал на нем ее дыхание. Я думал, она в конце концов возьмет его в рот. Но она не брала и не брала, и это производило то же щемящее ощущение, как и когда она слабо касалась моих бедер.
        Своей великолепной, широкой, плотной и теплой ладонью она обнимала мой член снизу, отгибая его и чуть сдавливая, а длинными, овальными пальцами с выкрашенными белыми ногтями гладила и почесывала сверху. На какой-то момент для меня самого он перестал быть моим членом и действительно превратился в зверька, прячущегося в ее ладонях. Приятное, немного болезненное ощущение в мускулах корневища его, когда она отгибала его, еще указывало на нашу связь. Я опять подался вперед, схватил ее за плечи и потянулся к ее рту и щекам. Член под моим лицом качался, как цветок.
        – Борис! – визгливо, совсем не похоже на лепечущий голос, которым говорила с членом, закричала женщина, отталкивая меня и садясь на пол. Юбка ее задралась, и между расставленными ногами я заметил лимонную дольку трусов.
        Дверь хлопнула, из-за стены, за которой, по моим предположениям, располагалась кухня, вышел высокий, плотного телосложения, бритоголовый мужчина. Несмотря на голый череп, в лице его не было ничего свирепого. Напротив, его такие же крупные, выдающиеся черты, были благородны, чуть тронутые то ли грустью, то ли удивлением. Это впечатление усиливалось по контрасту с лицом женщины на полу. Оно теперь было почти отталкивающим, выражая страх и ненависть. Я был готов броситься к нему как к спасителю.
        – Что опять?
        – Да скажи ты ему, ему, может быть, не объяснили. Но он же хватает меня.
        Уже опомнившись, я вспомнил о неприличном виде, который, должно быть, представлял. Женщина неловко, ползком, поднималась с полу, Борис помог ей. Заметив мои стыдливые усилия, она подхватила со стула полотенце, бросила мне на член и вышла. Подвинув на стуле то, что мне казалось другими полотенцами, Борис подсел на краешек.
        – Ну, чего случилось? – доброжелательно начал он. – Что, вам не рассказывали о наших условиях?
        Я не мог говорить.
        – Рассказывали?
        Я кивнул.
        – Ну вот, мы же честные люди. Если оказалось, что вас что-то не устраивает, мало ли, вы чего-то другого ожидали, бывает. Вам просто придется заплатить половину, потому что часть работы все-таки была сделана. И вы уйдете, вас не задержит никто. Уйдете?
        Я покачал головой.
        – Останетесь?
        – Да.
        – Хорошо. А если вы что-то подумали насчет Марианны, напрасно. Она порядочная женщина. В школе работает. С ней так нельзя.
        – Кто вы ей?
        – Брат. Маша, – позвал он ее, – Машка. – Она сейчас же вышла из-за двери. На ее лице не было ни страха, ни злобы. Она улыбалась с той же снисходительностью санитарки, готовой исполнять любые прихоти, как и когда вела меня к креслу. – Это было недоразумение, правда? – продолжал Борис.
        – Да, – сказал я, не глядя на нее.
        – И мы во всем разобрались. Продолжайте.
        Как ни в чем не бывало она присела передо мной.
        – ... мышке моей маленькой, черепашке, головастику моему, – продолжила она свой бред с того места, на котором прервалась. – Вот так, вот так, рыбка моя, щучка, цветочек аленький, деревце мое, царь, герой мой, какие мы стройненькие, вот какие мы сильные, да какие смелые, какие красивые, душа моя, птичка, кукушечка ...
        Она оттягивала на нем кожу, заставляя открывать маленький рот, скребла ногтем голубоватый лобик, и я пугался боли, сейчас же переходившей в тем большее удовольствие, когда она щекотала его подбородок, трогала, быстро отскакивая, его бока, пробегала по спинке, гладила опять и натягивала кожу, собирала ее впереди или, обхватив едва касающимся кулаком, двигала по нему из конца в конец. Он задыхался, дергался, обмирал, а когда уже собирался, надувшись, извергнуть из себя содержимое, легонько щелкала его по носу, и он на мгновение ослабевал в ее руках.
        Под моими веками струились круги. Они входили друг в друга, как в детской пирамидке: малый в большой, в тот – еще меньший, в этот – еще... Они то летели от меня, уменьшаясь, пока не появлялась совсем уже точка, то в мою сторону в обратном порядке. Вокруг точки возникал кружочек, вокруг того – больший., пока не расплывался круг, края которого я видеть не мог.
        – Все! – пробудил меня ее возглас. – Потому что мы работаем по часу. Вы как хотите: с завершением или просто?
        – Хочу, – сказал я.
        – Очень хорошо.
        Быстро достав из-под кресла ванночку и подставив под член, как под кран, она нажала на него и он, как по команде, изверг из себя все, что так долго рвалось и копилось. Я сел.
        – Тихо, тихо, погодите. Вот, теперь можно, – сказала Марианна.
        Она убрала ванночку, сняла со стула белый конверт, оказавшийся салфеткой, и вытерла поникший член, осторожно придерживая пальцами.
        – Вы хотите, чтобы я вас проводила, или хватит Бориса.
        – Хочу, – сказал я.
        – Я выйду к вам. Он сейчас придет, вы расплатитесь.
        – Я могу вас увидеть еще? – спросил я, одеваясь.
        – В смысле?
        – В каких-нибудь других условиях.
        – Нет-нет, я так не делаю никогда.
        – Ну я вас прошу, я так...
        – Вы уже забыли, что только что тут было? Мне выходить?
        Когда я, пошатываясь, добрел до прихожей, она торопливо вышла ко мне из ванной. Полотенце, которое она вешала, еще тянулось за ней.
        – Приходите к нам, вы теперь все знаете, – сказала она с обычной своей сочувственной улыбкой, к которой я уже привык, и, подумав, протянула руку.

* * *

        Редкая женщина умеет делать минет. Ольга не относилась к исключениям. Ничего необыкновенного не было и в том, что она при этом обожала или думала, что любит, его делать. Я знаю с десяток женщин, которые считают своим долгом им заниматься, да еще притворяются, что им это нравится, не задумываясь об ощущениях, которые доставляют. В минет Ольга вкладывала всю деловитость, на которую была способна. Она с заправским видом брала член в руку, оттягивала на нем до половины кожу и впивалась в голое тело толстыми губами. От этого он сейчас же немел, и я либо ничего не чувствовал, либо чувствовал боль. Не такую, конечно, чтобы не стерпеть. Я никогда ей не говорил, что мне неприятно, потому что боялся обидеть.
        Мы были знакомы с детства, учились в одном классе. Потом потеряли друг друга. В школе у нас был роман, но дальше того, что я ее трогал за влажные трусы, дело не шло. Хотя она, как мне казалось, была не против, но я боялся. Вот это предположение и сыграло свою роль.
        Это была невысокая, щуплая девочка с подвижным, как у обезьянки, лицом, коротко остриженная, с загнутым вверх носом, длинным острыми ноздрями и блестящим ртом. Когда я ее щупал на подоконнике в подъезде, то сильно бледнела. Тринадцать лет, что мы не виделись, я переживал, что не воспользовался тогда. Бывает так, что сосредотачиваешься на какой-то идее и уже жить без этого не можешь. Ольга стала моей навязчивой идеей.
        Нам было по тридцать, когда мы случайно встретились на улице. Она не изменилась и была замужем – две причины, по которым я пригласил ее выпить кофе. Я напомнил о наших отношениях, она посмеялась и сказала, что мы были очень маленькие. Я признался, как мне все время кажется, что она была не прочь. Она задумалась и сказала, что может быть, но она не помнит. – "А мне так жаль, честно говоря", – сказал я. Она опять засмеялась и посмотрела на меня. Ей стало интересно, она даже покраснела. Детство имеет над нами таинственную власть. Мы пошли к ее подруге, которая всегда оставляла ей ключи. Так начались наши отношения. Сами не замечая, мы увлеклись, во всяком случае я. Мне кажется, она тоже. Меня возбуждало, что у нее муж, надо прятаться и каждый раз искать новое место. У меня такого раньше не было.
        Но про минет я ей не говорил. Хотя меня распирало, знаете, как бывает, когда тема запретна. Однажды я будто шутя, когда мы закончили, сказал:
        "Вот бы я хотел познакомиться с женщиной, которая умеет делать минет".
        Я, конечно, не ожидал последствий.
        "Это ты про меня что ли", – спросила она, причесываясь перед зеркалом.
        Отложив расческу, она стала кричать, что, если мне не нравится, она может и вообще его не делать, но что все всегда были довольны, никто не жаловался. Я ей сказал, что мне все нравится.
        "Ты просто минет не любишь, так и скажи", – кричала она.
        "Нет, – обиделся я, – я очень люблю минет, но если на то пошло, я бы хотел, чтобы ты брала в рот вместе с кожей, потому что мне больно, во всяком случае не очень приятно".
        Но она сказала, что с кожей ей самой никакого удовольствия и даже противно, ей надо чувствовать непокрытое его тело, которое ей кажется очень нежным. Потом она быстро успокоилась. По-моему, потому, что довольно глупо ссоритья, я же не муж. Мы договорились, что она вообще не будет мне его делать. – "Раз ты такой больной", – добавила она.
        Я думал, что она уже забыла. Но, кажется, через месяц она вдруг сказала мне, глядя на меня в зеркало:
        "Не знаю, как насчет минета, это ты сам ищи, если хочешь, а вот я знаю, кто с рукой."
        "Как с рукой?" – не понял я, с наслаждением валяясь в постели.
        "Ну, берет в руку, говорят, классно, но больше ни-ни, очень строго. Не знаю почему. Она живет на это. Могу дать адрес, тебе будет интересно."
        "Кто такая?"
        "Учительница она или что-то в этом роде, мы раньше дружили. А потом разошлись. Не знаю почему. Ну разные интересы и все такое. Но иногда перезваниваемся. Дать что ли?"
        Так я узнал о Марианне.
        На следующий день после нашей встречи я занял позицию за гаражами напротив ее подъезда. Она не появлялась три дня. Сбежав с работы часа в четыре, я отправлялся в свою засаду. Марианна тоже работала. Я думал, что должна же она рано или поздно возвращаться в это время. Вероятно, я каждый раз опаздывал. Однажды я увидел ее рослую фигуру. Беззаботно и весело она размахивала сумочкой на длинном ремне. Я бросился ей наперерез. Она заметила меня, подхватила сумку и побежала к подъезду. Споткнувшись о торчащую из земли загородку, я растянулся и от неожиданности не сразу поднялся. Когда я встал, она вбегала в подъезд. Но я все равно побежал за ней и мог слышать вой отправлявшегося лифта. Догонять его по лестнице, чтобы объясняться с ее братом, было совсем глупо.
        Я продолжал стеречь ее. Но теперь я засел более удачно, ближе к той стороне, откуда она только и могла появиться. Там метро, рынок и магазины. С другой стороны – одни дома и за ними железнодорожный мост. Через два дня я увидел ее. Но не побежал наперерез, а пошел за нею, постепенно сокращая расстояние, и взял за локоть. Вырываясь и прижимая руки с сумкой к груди, она шарахнулась от меня.
        – Что вам надо от меня, что вы все время преследуете? – Это был ее третий голос, который я слышал, не имевший ничего общего ни с визгливостью, с которой звала Бориса, ни с сексуальным бормотанием. Это был хриплый шепот испуганного мужчины.
        – Я хочу встретиться с вами.
        – Зачем? Нет.
        – Но мне очень надо, я просто делать ничего не могу.
        – Нет, я же сказала. Я сейчас людей позову.
        – Зовите, даже очень хорошо.
        – Зачем? – повторила она шепотом.
        – Просто поговорить, вы же не знаете.
        – Я знаю.
        Она озиралась вокруг, как будто откуда-то мог появиться Борис. Но его не было.
        – Хорошо. Где?
        – Давайте попьем кофе спокойно. – Я назвал одно любимое тогда мною кафе. – Завтра?
        – Хорошо.
        – Вы придете?
        – Да.
        – А то я приду к вам и устрою скандал.
        Она спокойно взглянула на меня и пошла к дому.
        Она немного опоздала. Подбежала, сбиваясь с ноги, и с особенной женской изящной небрежностью бросила сумку:
        – Ффу, не обижайтесь. Меня задержали. Ну, что будем делать?
        – Выпьете?
        – Нет. Вы обещали кофе.
        Я заказал.
        – У вас сегодня уроки?
        – Да, как всегда. Вы все про меня знаете?
        – Немного.
        Она преподавала литературу, брат ее – физкультуру в той же школе.
        – Вот почему такой здоровый, – сказал я.
        – Да и я не маленькая. Он хороший.
        – Наверное. Вы его боитесь, так?
        – Почему вы думаете?
        – Что вы не хотите со мной встречаться.
        – Нет, нет, здесь другое. Я не могу. Не спрашивайте, а то уйду.
        – Да почему? Я вам не нравлюсь?
        – Нравитесь.
        – Тогда я не понимаю. Это же ненормально.
        – Ненормально.
        – Мы могли бы иногда видеться, и мне все равно, чем вы занимаетесь.
        – Дело не в этом.
        – А в чем?
        – Вы не понимаете, о чем просите. Вас бы ведь не удовлетворило просто сидеть и пить со мной кофе?
        Я смотрел на нее. Это было правдой. У меня и сейчас ныло внизу живота, едва взгляд попадал на ее руки. Она убрала их со стола.
        – И вы бы не смогли ограничиться тем, как уже было у нас.
        – Не знаю, чего вы боитесь, – сказал я, – но можно было бы договориться.
        Я думал о беременности, СПИДе или какой-нибудь непонятной мне брезгливости. Я знаю, что у современного человека могут быть разные извивы сознания. Но мне было все равно.
        – Нет, нет, я же помню, – сказала она, выколачивая из пачки сигарету.– А вы бы никогда не простили мне, да что, себе не простили бы, если бы раздели меня. Вы такое еще не видели.
        – Да что же там, боже мой! – закричал я в нетерпении.
        – Это немного связано со строением моего тела, – смущенно сказал мой собеседник.
        – Вы хотите сказать, что вы... – прервал я свою речь, пораженный внезапной и все объясняющей догадкой.
        – Ну вот, теперь вы действительно все знаете. – Она нервно рассмеялась. – Мне уйти?
        Я был настолько потрясен, что не удерживал.
        Не знаю, что с ней стало. С того времени прошло более трех лет. У меня было несколько женщин. Могло быть больше, могло и совсем не быть. Вступая с ними в отношения, я только подчинялся общей идее, что у мужчины должна быть женщина, если он не женат. Иначе он вызовет недоумение. Но с каждой новой женщиной я сначала чего-то ожидал. С третьей или четвертой встречи, когда окончательно выяснялось, что дать она этого не может, наши отношения становились скучно-механическими. По-моему, лежа или сидя друг на друге, мы составляли вместе вид деревенского колодезного насоса.
        Иногда я думаю: а что меня тогда так испугало? Предрассудок, не более. Мало ли какие бывают люди. А мы всё хотим, чтобы они были все похожи на нас. И какая мне разница, висит у нее что-нибудь пониже влагалища или нет, если она могла мне дать ни с чем не сравнимое счастье.