Маленькая еврейка нравилась Лизе.
        Только войдя, она сейчас же начинала мешать. Хотя, по-видимому, не подозревала об этом. Напротив, очень тихо проходила через всю комнату, расставив пальцы опущенных рук, к тусклому окну. В него дурно виднелись ворота люксембургского посольства с будкой постового. Она принималась глядеть на нее, заложив руки за спину. Женщины за соседними столами оживленно шевелились, оглядываясь. Спина Лизы выдавала волнение. Подойдя к ее столу, еврейка ловко подсаживалась на него, вцепившись в края пальцами, толкала коленом. Лиза отвечала кивком головы.
        – Я тебе мешаю?
        – Нет.
        – Ты скажи. Мне тоже надо пойти, а так не хочется. Не знаешь, отчего это я нравлюсь пидорам?
        Лиза чувствует раздражение.
        – Почему ты так думаешь.
        – Конечно. И звонит, и приезжает. Но я же вижу, что ему с ними неинтересно. Просит выйти с ним, но я же не думала, что это будет так долго.
        – Кто такой?
        – Да есть. И этот еще спрашивает, где я была. Оказывается, он волновался, подумай.
        – А где ты действительно была? – Она чувствует мгновенную и сейчас же оставившую ее ревность.
        – Я же не спрашиваю его, где бывает он. У Давида. Но я же не знаю, что они там делают. Пишут статью, хорошо. Но я же не участвую в этом никогда. Да ходили-ходили. До трех часов. Я-то думала, поговорим и разбежимся.
        Лиза косится на худое, брыкающееся колено на ее столе.
        – Где?
        Она назвала известнейший парк недалеко от ее дома, где они тоже бывали часто вдвоем. Лизе опять стало неприятно.
        – В самом деле близко так. Что ж такого. А вы действительно только ходили?
        – Да, да, представляешь? – она счастливо улыбается. – И больше ничего. Ну то есть как, постояли немного, прижавшись, в беседке, знаешь?
        Она кивнула.
        – Он же не может, понимаешь, – нагнувшись к ее уху, прошептала евреечка. Но все услышали.
        – Так было интересно?
        – Да. Ты бы послушала, как он рассказывает. А только я думаю, что на самом деле ему все равно, это он так, только делает вид, – помрачнев, возвращается она к теме мужа Миши. – А на самом деле, если я вовсе уйду, он даже не заметит. Вот если Давид уедет.
        – Ну, может, действительно переволновался.
        – Нет, – она скорбно качает головой. – Он хитрый, ты не знаешь. Верку только жалко, а так.
        Верка – дочь.
        Отказавшись от мысли продолжать сочинять лекцию, Лиза отбрасывает ручку. Та катится и останавливается у стены. Лиза откидывается, сцепив за головой пальцы.
        – У меня сегодня такое настроение, переменчивое. Я бы с кем-нибудь лучше целовалась. Ладно, пойду я.
        – Ну поцелуй меня, если хочешь.
        – Это ты брось, тоже, ишь придумала, – с хитрым видом еврейка грозит ей пальцем и сползает со стола.
        – Уходишь?
        – Да надо. Я тебя и так уже оторвала.
        – Черт возьми, Наталья, это надо было раньше думать.
        – Ну не сердись, я сейчас уйду, и опять сосредоточишься, я же тебя знаю. – Опустив руки и растопырив пальцы, она медленно идет к двери.
        Когда та за ней закрывается, женщины хохочут.
        – Фуф, ну вообще, – говорит Татьяна Петровна, немолодая и самая красивая из них. – Как ты терпишь, я бы ее давно сразу бы выгнала.
        – Ничего, – отвечает взбешенная Лиза.

        Зоя была совсем в другом роде. Необыкновенно красивая, очень рослая и столь же неловкая, она редко показывалась на людях. Она неловко входила, неудобно садилась, ее присутствие всех смущало. Она занимала слишком много места. При ее появлении разговор запинался и продолжался рассеяннее. Она легко и мгновенно краснела из-за неосторожного слова или намека, которых иначе не заметили бы. А так становилось понятно, что намек был.
        Приходам Лизы она радовалась, как радуется человек, отчаявшийся вызвать чей-нибудь интерес или внимание. Бросалась навстречу, вскакивая со стула и роняя его. Или сползала со стремянки, роняя вниз тапочки. И забавно сжимала на груди руки. Она стеснялась занимать Лизу работой и всегда предлагала ей лучше посидеть, пока она сама управится. А она пусть лучше что-нибудь расскажет. Но Лиза сидеть отказывалась, уверяя, что и так может говорить, и ей не мешает.
        Забравшись на стремянку, поглядывая оттуда на Зою и принимая от нее книги или подавая ей наверх и засматриваясь под раздувающиеся полы ее рабочего халата, Лиза, например, говорила:
        – Вы знаете, Зоинька Павловна, мне так хорошо всегда у вас. Так бы вот и не уходила.
        – Конечно. Книги, – тихо отвечала Зоя, чуть взглянув на нее.
        – Ах, нет, Зоинька Павловна, не книги, не книги, – щебетала внизу Лиза. – Мне с вами так хорошо, так легко, как ни с кем. Мне очень нравится с вами работать всегда.
        – Мне тоже, – шептала Зоя, косясь.
        – Мне кажется, мы так понимаем друг друга, удивительно. Вы вот протягиваете руку, а я уже знаю, какую вам надо дать. А если бы я стояла наверху, то, верно, уж вы бы тогда знали.
        Зоя, которая в это время как раз остановилась, слушая, с книгой в руках, пихала, не попадая, ее на свободное место и поскорее брала у Лизы. Книга оказывалась не той, что нужно, но все равно ее ставила, ничего не говоря.
        – Зоенька Павловна, – звали ее снизу.
        – Что? – обмирала наверху она.
        – Мне иногда хочется взять вас за ножку вот так и уже не выпускать.
        – Ах, не нужно, пожалуйста, не щекотите меня, – отнимала Зоя Павловна обтянутую чулком ножку и легонько брыкалась, а Лиза ловила. Завязывалась небольшая борьба, причем Зоя кричала, что сейчас упадет, а Лиза – что ее подхватит, пока раскрасневшейся Зое Павловне не удавалось спуститься. Присев на нижней ступеньке, она отдувалась, а Лиза хохотала.
        В другой раз она принималась говорить серьезно.
        – Зоя Павловна.
        – Что? – смотрела та сверху на нее, остановившись с книгой.
        – Иногда я думаю: какая мы с вами чудесная получилась бы пара.
        Зоя продолжила работу, не отвечая, и по ее замедленным движениям видно было, как она ждет продолжения.
        – Иногда мне жаль, что вы не мужчина, – продолжала Лиза .
        – Ну что вы это? Зачем? – растерянно спрашивала Зоя, стараясь не смотреть на нее.
        – Конечно. Скажите, вот вы бы женились на мне?
        – Зачем вы мне это говорите, я же не знаю, что вам отвечать? – жалобно говорила Зоя.
        – Ах нет, вы уж ответьте, – продолжала тем же серьезным тоном Лиза. – Не кажется ли вам, что отношения между женщинами тоже возможны.
        – Лизонька, – говорила Зоя, – я вас очень люблю, но ведь есть же мера для всего.
        – Не знаю, о какой вы мере говорите, но почему мы не можем встречаться, везде бывать вдвоем, есть вместе, жить, даже спать вместе, ну если мы, правда, любим друг друга, то что же тут такого.
        – Я не знаю, не знаю, что вы хотите от меня.
        – А так – вон, мы даже видимся редко.
        – Да как же, ведь каждый день.
        – По работе.
        – Я могу приходить к вам.
        – Вот хорошо. Мы будем вместе обедать. Заходите за мной сегодня.
        – Хорошо. Я приду за вами, чтобы пригласить вас на обед, – серьезно говорит Зоя.
        Управившись с книгами, Лиза бежит к себе.
        С Зоей они договорились на половину второго, когда толпа схлынет. В половине первого Лиза убежала, сказав, что идет обедать, чем изумила всех. После часа еще подтягивались недообедавшие чиновники, которым продолжали подавать. К половине второго их поток иссякал, и оставались только "наши". В десять минут первого она села за столик и принялась торопливо запихивать в себя еду, в двадцать пять – вернулась на место.
        Запыхавшись и выравнивая дыхание, открывая тетрадь и обкладываясь книгами, она едва успела немного успокоиться и принять сосредоточенный вид, когда тихо открылась дверь и, ласково улыбаясь, вошла Зоя. Вместо обычных тапочек на ней были туфли. Краснея от собственной смелости, она сказала:
        – Елизавета Петровна, а я за вами, вы не собираетесь на обед?
        – Ой-ей, Зоенька, я и забыла, что мы с вами договаривались, я уже поела, спасибо. Столько работы накопилась, вот я и решила поскорее.
        Собиравшиеся на обед сотрудники, прекратив обычные перемещения, наблюдали сцену. Ошеломленная Зоя, потоптавшись еще и не придумав ничего сказать, отступила за дверь. Когда та за ней закрылась, Татьяна Петровна, уже переглянувшаяся с остальными и несколько раз пожавшая плечами, сказала, направляясь за ней с прижатым к боку кошельком:
        – Я не знаю, что у вас тут делается, чувствую, что что-то, но не знаю, верно, что-то скверное.
        И вышла, вздохнув дверью. За ней потянулись и другие.
        С того случая прошло около двух недель.

        Минут через пять после Натальи за ней выскочила, взлетая руками, раскрасневшаяся Лиза. Ее проводили равнодушно и вновь склонились над записями и книгами. Зоя разбирала что-то в стеллаже и оказывалась в проходе боком к ворвавшейся подруге. Быстро повернулась на открывшуюся дверь и сделала два шага навстречу:
        – Боже мой, я думала вы никогда теперь больше не придете.
        – Иди, иди сюда, – проговорила Лиза, задыхаясь и хватая ее за руки.
        Опрокинув ее за руки на стеллаж, Лиза провезла ее спиной и затылком по стеллажу, осыпая по дороге книги. Обхватив Зою и не переставая возить спиной по стеллажу, она целовала и кусала ее в шею и щеки.
        – Что же вы делаете, что делаете? – говорила Зоя, отворачивая голову, но не предпринимая дальнейших попыток освободиться.
        Развернув ее и опять толкнув, Лиза проделала то же самое на стеллаже у противоположной стены, так же разрушая книжную кладь. После чего, схватив Зою за руку, потянула ее в глубь комнаты.
        – Куда, куда вы меня теперь тащите? – слабо упиралась Зоя Павловна, выгибаясь вперед, отчего все ее тело принимало томные очертания. Но Лиза этого не видела, стремясь вперед, как капитан.
        Проход между стеллажами заканчивался стоящим у стены столом. Она подтащила к себе на голову выше ее и в полтора раза тяжелейшую Зою и, обхватив за пояс, почти подняла ее и подсадила на стол, одновременно другой рукой освобождая его от книг. Вскинув вверх колени Зои, сейчас же засмотревшие в разные стороны, Лиза принялась поспешно скатывать, отстегнув резинки, ее чулки. Катаясь головой по столу, Зоя Павловна перебирала пальцами подол завернувшегося халата и хватала за руки Лизу, то ли останавливая ее, то ли направляя.
        Лиза следовала приблизительным представлениям о том, что стала бы делать на ее месте другая женщина, настоящая лесбиянка. Как ловко скатала и стянула она с Зои чулки, бросив их розами на пол, так она расстегивала и сдергивала с ее плеч черный халат. Не перестававшая стонать и охать Зоя помогала ей, приподнимаясь и поводя плечами. А когда шепнула ей, тряся в ее сторону головой, что надо же дверь закрыть, Лиза отпихнула ее, сходила к двери и так же споконо вернулась.
        Пока она ходила, Зоя смирно сидела, опустив вытянутые руки и голову, объединенные рубашкой, которую начала и бросила стаскивать Лиза. Услышав, что Лиза подошла, она потянулась в ее сторону. Лиза сдернула с ее рук рубашку и обнаружила совершенно голую, розовую, круглогрудую Зою Павловну, сейчас же обхватившую ее за голову и шею и прижавшую к мягкой, хорошо пахнущей груди.
        Крепко зажатая зоиными руками, она не могла ни вырваться, ни изменить положения; скосив губы, она то часто поцеловывала бурно вздымающуюся под щекой зоину грудь, то быстро смазывала ее языком и опять поцеловывала. Рукою несколько раз огладив круглый зоин живот и проведя, миновав трусы, по дрожащим толстым бедрам, она наконец решительно нащупала трусы с выпирающим пухлым лобком, поднялась к резинке, оттянула ее и нырнула в душную, горячую, меховую полость. (Делать быстро, не останавливаясь, зажмуря глаза.)
        На какое-то мгновение ей показалось, что она перестала быть собой, а была своим мужем, ею же была лежащая и прижимающая ее к себе Зоя. Но к ней тут же и вернулось ощущение себя, просто она повторяла за мужем его движения и действия, потому что полагала, что они не могут слишком отличаться. Тут Зоя выпустила ее.
        Метнувшись ей в ноги, Лиза почти в увлечении уткнулась между них лицом, оттягивая пальцами трусы и подсовываясь ртом и носом в горячую, скользкую, кисло пахнущую зоину изнанку. Она не чувствовала внутреннего препятствия для своих действий, как и особенной склонности к ним, но она решила, что таким должен быть ее ответ выводящей ее из себя Наталье. Поэтому она послушно подняла руки, когда севшая и подобравшая под себя ноги Зоя стала стягивать с нее свитер.
        Когда все было закончено, то есть она полагала, что приблизительно столько должно было это продолжаться, так проходить и завершиться (Зоя вздохнула глубже, чем до этого, отпуская ее шею), она отошла к двери и закурила, а Зоя села, прикрыв рукой грудь и став похожей на мадонну.
        – Зачем ты это сделала?
        – Не знаю. Злая была... да и все. Наверное. Извини.
        Она стоит, прислонясь спиной к стеллажу и закинув на него голову.
        – Ты придешь еще?
        – Нет, конечно.
        – Ты меня не любишь?
        Она покачала головой.

        Кинув сумку и держась за дверь, Наталья ловчилась стащить мыском сапог с другой ноги. Она крикнула, как всегда, в светящуюся щель:
        – Ты где?
        – А где надо? – обычной шуткой отозвался Миша.
        – Я пришла
        – Ну пришла. А я думал опять дишь е-то. (Бродишь где-то, привычно перевела она.)
        – Да ладно тебе.
        – А ра, ме чим, то. (Что означало: а работа, между прочим, стоит.)
        – Да какая работа.
        – Конечно. Вон у тебя... – Он кивнул на стол у другой стены, с раскрытой немецкой книжкой и начатой страницей перевода. У каждого был свой стол, хотя Миша редко работал дома.
        – Пусть. Ве за? (Вера занята?)
        – Да во на (вон она), и. Ты же не это хотела спросить.
        – Не это.
        Она прошла в другую комнату и остановилась в дверях. Верка действительно и (играла) на полу и подняла на нее круглые невыразительные глаза. "Тупица какая," – подумала Наташа. Вернулась и подсела к нему, приласкиваясь.
        – Отстань, я ра. (Работаю.)
        – Ну вот. Я только хотела. Скажи, что, если б я ушла от тебя?
        – К кому ты это? – без интереса спросил муж..
        – Нет, я так просто. Ну, что бы ты делал?
        – К Давиду перешел или он ко мне.
        – Я так и думала. Ты меня не любил никогда.
        – Неправда, любил, когда женился на тебе. Но я же не знал.
        – Сволочь.
        – Да ладно, я ж пошутил.
        – Ел ты?
        – Тебя ждать?
        – Едешь куда-нибудь сегодня?
        – Как всегда. Ты не знала?
        Она прошла на кухню. Горка грязной посуды в раковине и прилипшие остатки яичницы в сковородке на плите. Прежде чем успела заметить собственное действие, тарелка, отскочив от стены, уже осыпалась осколками и остатками пищи. Миша прибежал. Верка заглянула и так же равнодушно удалилась.
        – Ты что, что это? – полушептал, полукричал он.
        – Ты, ты не мог. Я, когда ты приходишь, всегда тебе подаю на стол.
        – Я не прихожу.
        – Ненавижу. – она бросилась с протянутым кулаком на него, но он толкнул ее в лицо раньше.
        Его длинные ногти, за которыми он тщательно ухаживал, рассекли в двух местах кожу под глазом. Из раны выступила кровь. Наташа, петляя, опять пошла на него, уворачиваясь, как будто пытаясь ухватить за член и одновременно не решаясь. Протягивала руку и нарочно не доставала.
        Это незаконченное движение рассердило его. Схватив за волосы, он повалил ее на пол, не отпуская. Она опрокинулась, вздымая ноги. Машинально поджала их, скрестив. Из-под юбки показались белые трусы. Она сразу же присмирела, захваченная ожиданием. Длинные, узкие ноздри чуть вздернутого носа раздувались. Он присел над ней, держа за волосы. Другой рукой схватил за шею, задирая подбородок. (Задушит, что ли?) Он поднимал ее, обхватив под грудью. (Нет, наверное.) Так же держа и прижимая, повел в комнату.
        Она охотно полезла вперед него на диван. Он остановил ее за ногу, перевернув на спину. Торопясь, раздевал ее, а она помогала ему. Потом разделся сам.
        То ожидание, смешанное с тоской, прервавшее ее боевое настроение, перешло в нетерпеливое, холодящее внутренности возбуждение. Он вошел в нее, раздирая, она судорожно изогнулась к нему. И возбуждение прошло. После него остался легкий трепет, поддерживаемый его движениями в ней. Все что ли, удивилась она. Так быстро? Но почему? и как же он не понимает, что мне все равно? Она увидела себя распластанную, с закрытыми глазами и откинутыми над головой руками, и плотную, дергавшуюся спину Миши, скрывавшую ее. Но это продолжалось тоже мгновение. Та, что смотрела, снизившись и пройдя сквозь Мишу, легла на женщину под ним, быстро сливаясь с ней и теряя отделяющие ее очертания, как будто расплывалась.
        Она была не права. Миша хорошо чувствовал ее равнодушие, которое возбуждало его. И чем более бесчувственным и неживым было ее тело, которое он ворочал и приподнимал, тем больше он возбуждался. Он замер прислушиваясь, как толчками вырывается сперма. Не дождавшись нового толчка (этот оказался последним), он отвалился, вытаскивая еще подергивающийся член.
        Теперь Миша лежал на спине, курил, стряхивая на пол, и самодовольно усмехался. Другой рукой обнимал сжавшуюся, припавшую к его груди Наталью.
        – Ну я встаю, – он загасил сигарету.
        – Иди, конечно.
        Она передвинулась, освобождая его грудь. Он запрыгал с джинсами, с одной надетой, другой волочащейся штаниной. Она тоже зашевелилась, ловя со стула тренировочный костюм, и, ворочаясь, надевала его.
        – Чем ты будешь заниматься без меня?
        – А ты все равно едешь? Найду чем. До утра?
        – Так ведь надо. Ты же знаешь, что мы договорились поработать.
        – Иди ты к черту, мне все равно.
        Она лежала, подложив обе ладони под щеку и поджав ноги. Ее черная, свернувшаяся, как кошка, фигура неожиданно вызвала такое желание, что он едва сдержался, чтобы еще раз не трахнуть ее. Это неосуществленное желание доставило ему удовольствие. Он всю дорогу усмехался, вспоминая черное тело на диване и зная, что из-за этого, ничем не испорченного воспоминания (как случилось бы, если бы он дал себе волю) утром нестерпимо захочется домой.
        Давид ждал его за дверью. Он кинулся к ней, едва заслышал, как в замке ворочается ключ. Он был, как всегда, в белой рубашке почти до колен, над круглым вырезом поднималась непропорционально длинная шея. Эта шея, вместе с изогнутой широкой переносицей и круглыми расширенными ноздрями, делала его похожим на маленькую рассерженную арабскую лошадку. Дождавшись, когда Миша закрыл за собой дверь, он повернулся и пошел вперед него в комнату. По дороге бормотал:
        – Что так поздно. Я ждал, весь извелся. Не понимаю, ну если договорились. Почему я должен тебя ждать всегда. Сам же говорил, что времени нет.
        – Ну извини, не злись. Сделал чего-нибудь? – отвечал Миша, идя за ним.
        – Все я сделал. Ну то есть не все, конечно, там еще немного осталось. Ты должен был два часа назад уж приехать.
        – Значит, не мог. Наташка поздно пришла.
        – Это с каких пор ты ждешь ее? Заревновал, что ли?
        – Да тебе что?
        – Будешь смотреть?
        – Нет, не хочется. Я верю тебе. Закончи как-нибудь сам, а я отвезу.
        – Ну вот. Что я тебе, раб, что ли? я теперь все за тебя делаю.
        – Да тебе же самому нравится. Разве не правда? Иди сюда.
        Давид садится к нему на колени, откинув с груди длинные волосы.
        – Просто мы трахались, представляешь? – сообщает Миша, как о чем-то необычном. – Давид вздрагивает и делает попытку выбраться с колен, но Миша его не пускает. – Ты слушай. Мы с ней подрались. Я ее повалил. Она испугалась, и у нее ноздри тряслись. Почему на меня так всегда испуг действует, не знаешь?
        Он вдруг хватает Давида за бок всей горстью и выворачивает. Давид, подвывая от боли и неожиданности, соскакивает и бежит. А Миша преследует его и ловит за бока.
        Давид вывертывается.
        – Давай, давай скорее, вставай, – велит ему Миша, толкая к дивану и другой рукой расстегивая ему на ходу джинсы.
        Давид отталкивает его руку и увиливает от дивана, опять застегиваясь.
        – Нет, ну ты же обещал.
        – Что я тебе обещал? – говорит, борясь с ним, Миша.
        – Что ты так не будешь больше. Давай я тебе лучше руками, как тогда, или в рот возьму. Мы же ведь договорились. И тебе понравилось.
        – Не разговаривай. Вы так похожи с ней, как близнецы. Только она – это мальчик, а ты – как девочка.
        Давид, всхлипывая, встает коленями и руками на диван, прислонясь к спинке лбом и не переставая причитать.
        – Но ты же знаешь, ты знаешь...
        – Ничего я не знаю.
        – Что мне так не нравится никогда. Когда ты так делаешь, то как будто рвется у меня там всегда.
        – Потерпишь, – говорит Миша, ловко стаскивая с него джинсы до половины бедер.
        В это же время, когда Миша раздевал хнычущего Давида, а задремавшая Наталья испуганно вскочила, выбежала за дверь и стала поднимать спавшую поверх игрушек Верку, Лиза беззвучно плакала лежа на спине рядом с мужем.
        Но от того, что она сдерживалась, от ее слез, обильно лившихся по щекам на подушку, от открытого рта, в котором переливалась слюна, образовались испарения. Они соединились в горячую влажную волну, которая наконец достигла Андрея, тронула его лоб и губы. Это прикосновение потревожило его сон, и он зашевелился.
        Открыв глаза, он прислушался, не услышал ничего, напрягся, чтобы сильнее почувствовать странное ощущение. Повернул голову в сторону Лизы, и ощущение густой охватывающей влаги усилилось. Он не мог определить состояние расплывающегося в темноте лица, но у него уже не оставалось сомнений. Вздохнув и собравшись с духом, он резко поднялся, как бы перекатываясь над замершей Лизой, и склонился над ней, расставив по сторонам от нее руки.
        – Ты чего там? – произнес он сначала в уме, потом, будто повторив, выговорил вслух.
        – Ничего.
        – Но я же слышу. – Хотя не слышал ничего. – Из-за чего на этот раз?
        Она молчала.
        Внезапная догадка, для которой не было никаких оснований, внезапно озарила его сознание.
        – Влюбилась что ли? В кого?
        – Почему ты так думаешь?
        – Ну так что ж тут такого? Обычное дело. Ничего плохого здесь нет. Значит, надо что-то делать, и все. Добиваться. Или ты из-за меня? Так я не против, я же понимаю, что тебе это надо, – продолжал он, ловя ускользающие мысли, в которых был какой-то смысл..
        – Ничего не влюбилась.
        – Из-за Натальи что ли? – вдруг сказал он, подчиняясь все тому же беспричинному озарению. – Так вот в чем дело.
        – Ты знал, ты все знал.
        – Ничего я не знал, а так. Успокойся. Тебе надо просто ее соблазнить, тогда ты перестанешь о ней думать, это известно. Я не вижу никаких причнн для истерик.
        – Я не знаю как.
        Сразу от удивления успокоившись, она достала платок, тут же и оказавшийся под подушкой, и подтирала следы слез на щеках.
        – Что значит, не знаю? Надо думать. А я тебе помогу. Но давай до утра, все утром.
        Он с облегчением опрокинулся на спину, занимая прежнее положение.
        – Я не могу, не могу. И что ты тут можешь.
        – О, господи. Ну хорошо, – он опять поднялся.– Пригласи ее завтра к нам. Я куплю вина.
        – И что?
        – Ничего. Вот послушай, какой у меня план.
        Склонившись к ее уху, он быстро зашептал, в мгновенной вдохновенной импровизации, детали и приемы, каждый раз не зная, какая будет следующей.
        – Хорошо ведь? – спросил он под конец, довольный собой.
        – И ты не станешь ревновать?
        – Вот еще. Ну если все бывает?

        Одна в отделе, торопясь, пока никто не пришел, закрывая трубку и оглядываясь на дверь, она звонила мужу.
        – Это я. Да. Ты помнишь? Купил? ... Что, что? Что ты должен купить? Ну вот. Вина. ...Мы же договорились.
        В дверь просунулась Зоя Павловна. Теперь Лиза смотрела на нее, и лицо ее приняло холодное брезгливое выражение.
        – Я так и знала. Купи, ладно? Нет еще. ...Хорошо, я перезвоню. ...Ха, ха. Сами выпьем.
        И повесила трубку.
        Зоя вошла осторожно, прикрыв за собой дверь.
        – Чего тебе?
        – Вы сердитесь на меня?
        – За что? Нет.
        – Не знаю, мне показалось.
        – Не сержусь. Только ни к чему все это. Приходы, разговоры.
        – У нас с вами ничего не будет больше?
        – А что было?
        – Разве вы не помните?
        – Не знаю, о чем вы говорите. Приснилось, наверное.
        – Я так страдаю.
        – Это ваше право, если вам так нравится.
        – Значит, все? Вы очень жестокая.
        – Мне еще надо позвонить, и я бы не хотела при вас. Что вы следите за мной?
        – Я не слежу.
        – Но так это выглядит.
        – А я увольняюсь.
        – Что это вы выдумали? Напрасно.
        – Сейчас подала заявление.
        – Нет никакой причины для вашего ухода.
        – Но я не могу, не могу так.
        – И куда?
        Она пожимает плечами:
        – Не знаю, так просто.
        – Вот видите. Но если вы думаете, что я буду считать себя виноватой, что это я вас выжила, то не буду.
        – Я не думаю.
        – Тем лучше. Нет же никакой причины, – повторила она, – вы еще подумайте.
        – Да нет уже. До свидания.
        – Угу.
        Зоя выходит, а Лиза набирает номер, прижимая наушник к губам. Там ответили. Торопясь и волнуясь, она говорит:
        – Наташка? Ну да, это я. Что ж такого, а сейчас позвонила. Надо ж когда-то начинать. Ха, ха. Ну с утра. Зато нет никого. Да какие секреты, не хочу просто. Надоели. Слышишь, я подумала. Да ничего, что ты сразу. Ты не была у нас давно. Да не здесь, а дома, дура. Мы с Андрюшкой вчера разговаривали, тебя вспоминали. А? Приходи? ... Да сегодня. Ну и что, тебе-то чего готовиться? Хорошо, или я за тобой.
        Набрав телефон Андрея, говорит ему:
        – Она придет. Да, как договорились.

        Комната Лизы и Андрея. Диван: золотисто-коричневые сабли по зеленому фону. На нем сидят: Наталья, с бокалом в руке, откинулась на спинку, положила ногу на ногу; Лиза, также с бокалом, полуобернулась к Наталье и словно смотрит ей снизу в лицо. Небольшой столик перед ними, с бутылкой вина и нетронутой закуской. По другую его сторону – Андрей. Пьет.
        Лиза (продолжая разговор): А то они совсем о нас думают, что мы не можем без них обойтись.
        Наташа: Ха, ха, ха. Да, правда. А мы – можем.
        Лиза: А мы и вообще можем без них обходиться. Своими силами. (Она обнимает Наталью за плечи. Потом ставит бокал и берет ее за руку.)
        Наталья (ластясь к ней): А он не верит. Смотрит, смотри.
        Лиза: Мы ему должны это доказать. Он же для нас сейчас как представитель этих животных.
        Наташа (ластясь): Точно – представитель. А как?
        Лиза: Просто он должен сам увидеть, что нам друг с другом доставляет большее удовольствие. Кроме того, ты же лучше знаешь, что мне может быть приятно, а я – что тебе.
        Целует Наташу в лоб, переносицу, щеку возле рта. Наташа подставляет ей разные части лица и как будто ищет ее губ. Для нее это еще игра, и она лукаво косится на Андрея, который наблюдает сцену. В нем растет желание, а он следит за ним. Он хочет также принять участие, но еще не знает как.
        Лиза целует Наталью в губы, обхватив их, проникая в рот языком, и долго не выпускает.
        – Ффу, – отдувается с отвращением Наталья, наконец вырвавшись и облизываясь. – Что ты так, как по-настоящему, совсем, что ли?
        – Это чтобы натуральнее, – шепчет Лиза. – А то он догадается.
        Наташа опять прижимается к ней.
        Лиза гладит ее по груди и иногда сильно прихватывает.
        – Это тоже для натуральности? – шепчет Наталья. Она держит Лизу за руку, мешая ей. – Ты не увлеклась?
        – Да, да, – говорит Лиза, целуя ее вздрагивающими губами.
        И Наташа отпускает ей руку.
        Андрей отлично слышит их, но они уже почти не думают об этом.
        Лиза, торопясь, расстегивает Наташе джинсы, и она вскакивает, вскрикнув, отталкивая ее.
        – Нет, нет, вы сдурели? Хватит. Это вы нарочно, что ли, заранее придумали? Поехала я уже. Завтра поговорим, что вы устраиваете.
        Она бросается к выходу, наткнувшись на стоящий буквой "Г" к дивану комод и сдвинув его. Но на ее пути Андрей. Он толкает ее обратно, и она опять садится с размаху. Он уронил столик, и бутылка катится, разливаясь. "Медведь," – говорит Лиза, обнимая Наташу. Рыдая в голос, та пытается высвободиться из лизиной хватки. За другую руку держит Андрей.
        Лиза опрокидывает Наташу на спину. Андрей бросается ей в ноги и закидывает их на диван, расстегивает и стягивает джинсы. Но еще раньше Лиза уже сунула руку в них. Там – под резинку трусов и, нащупав щель, влезает в нее тонкими пальцами с коротко остриженными ногтями. Наталья кричит, сгибаясь и поднимая с собой Лизу. Лиза быстро возит в ней пальцами. Наташа обнимает ее за плечи, потом стаскивает с нее свитер, приговаривая: "Ох, что же я делаю?" Лиза послушно поднимает руки, как с Зоей Павловной, но, в отличие от тогдашнего, дрожит. Андрей с джинсами в руках не знает, что делать.
        – Какие у тебя губы, оказывается, – говорит Наталья, обнимая за шею и целуя под носом. Она трогает их пальцем. Губы у Лизы действительно очень пухлые, чуть вывернутые, с нежно блестящей пленкой и красные, как будто накусанные. – А я и не знала.
        – Ты многого не знала, – отвечает Лиза, усмехаясь. Вывернув руки назад, она расстегивает и снимает лифчик. Наталья тоже, оторвавшись от нее, раздевается.
        Теперь Лиза занимает положение между ее ног. Она стоит на коленях, а Наталья обхватывает ее голыми ногами. Они прижимаются друг к другу, сминая груди. Наталья ложится, а Лиза целует ей грудь и шею, затем ведет языком по прямой линии к животу. Ее зад, обтянутой синей в широкую, более темного тона полосу юбкой, поднят. Андрей, к тому времени избавившийся от джинсов, закидывает юбку на спину и спускает черные тянущиеся трусы. Лиза отрывается от Натальиного живота, вдвоем, они стягивают трусы с нее.
        Лиза ложится на Наталью. С силой вжимаясь, трет ее лобок своим так, что щель расходится и принимает в себя ее часть. Та входит, углубляясь. Андрей водит большим пальцем в Лизином влагалище, указательным и средним – у Натальи и еще вжимая лобки друг в друга. Для него теперь они просто верхнее и нижнее. Девушки стонут, обсасывая друг другу губы. Приспустив брюки и встав коленями Андрей, волнуясь, лезет членом в верхнее. Член проваливается. Лиза давится, задыхаясь, в рот Натальи, как будто тошнит.
        Происходящее, сценарий которого до какого-то момента был во всех деталях разработан Андреем, теперь уже не поддавалось ни руководству, ни даже учету. Его было невозможно остановить или изменить.
        "Теперь ее," – хрипло бормочет Лиза, брезгливо, почти с отвращением отваливаясь и снимая себя с члена. Андрей, склонившись над Натальей, проделывает то же с ней. Но оттого, что, находясь в Лизе, член уже был доведен до предела возбуждения, он почти сразу изливается. Странная обида и раздражающая пустота овладевают Андреем. Он вытаскивает член и устало присаживается рядом. Лиза склоняется над влагалищем Натальи. Но та удерживает ее, коснувшись щеки.
        – Там эта гадость. Можно, я тебя?
        Лиза смеется.
        – Конечно.
        Она ложится на спину на место Натальи, а та, мимо Андрея, перебирается на ее место. Склонившись, раздвигает блестящие, показавшиеся перламутровые створки и припадает к бурому кружеву.
        – Я тебя... прошу... дай... дай, ох... нам теперь... одним, – задыхаясь говорит Лиза.
        – Ты хочешь, чтобы я ушел?
        – Да, если можно... пожалуйста.
        Андрей выходит, подтягивая и застегивая брюки.
        – Горькая, – говорит, приподнимаясь, Наталья. По ее подбородку течет.
        – Да. А ты не знала?
        – ТЫ откуда знаешь?
        – Да было дело.

        Утром.
        На разобранном диване, почти поперек него, лежит Наташа. Голова ее свесилась с краю. Короткие темные волосы, спутавшись, закрывают лоб и часть носа. На подушках, сжавшись, полулежит вытесненная Лиза. С нежностью смотрит на подругу, убирает ей волосы со лба, затем, обняв за шею, передвигает на подушку. Наталья шевелится, возит ногами, устраиваясь. Открывает глаза и сначала пугается, судя по расширившимся глазам, затем они делаются еще больше, но уже от радости.
        – Ты! – говорит она, облизывая сухие губы.
        Лиза кивает.
        Наталья протягивает к ней руки, и они еще обнимаются, целуясь.
        – От тебя утром и пахнет лучше.
        Лиза понимает:
        – Да. От тебя тоже.
        Они еще немного ласкаются.
        – Ты хочешь, хочешь?
        Она переворачивает Лизу на спину и грозит ей пальцем:
        – Только ты лежи смирно и не делай ничего.
        Лиза лежит. Прикусив губу, она сдерживает стон и тем как бы продлевает каждое мгновение удовольствия. Наталья в ногах у нее.
        Вдруг она садится растерянно.
        – Черт возьми, разве это возможно?
        – Что, что с тобой? – поднимается испуганная Лиза.
        – Представляешь, я кончила. Только от того, что ласкала тебя. Разве так бывает? Ты же не трогала меня. Я же не кончаю никогда.
        – Любовь моя, – говорит Лиза и трогает ей щеку. – Все? Не будешь больше?
        Наталья счастливо улыбается и качает головой:
        – Мне надо немного подумать. Мне, наверное, надо вымыться?
        – Я тебя на кухне подожду, приходи. Знаешь, где?
        Наталья хохочет.

        На кухне.
        Девушки пьют чай напротив друг друга, когда входит повеселевший Андрей с влажными, гладко причесанными волосами. У него такой вид, как будто не помнит, что произошло вчера. Они с любопытством оглядываются на него.
        – Ага, вы здесь? Можно мне поесть чего-то?
        Лиза встает и готовит ему. Андрей присаживается.
        – Ну, как спалось?
        – Спасибо, хорошо. – Наталья хихикает в чашку. Лиза от плиты оглядывается на них.
        – Идете сегодня?
        "Да," – хором отвечают они.
        – А я вот опоздал, да и черт с ним.
        – Не чертыхайся, пожалуйста, – говорит Лиза, – на вот лучше.
        Она ставит перед ним яичницу.
        – Отлично. Мише, увидишь, привет передавай. Он мне всегда нравился.
        – Не увижу.
        – Вот как? Ты не домой потом?
        – Она вернется к нам, – говорит Лиза. Она стоит за плечом Андрея.
        – Прекрасно. Надолго?
        – Мы решили, что она немного у нас поживет. Только съездит завтра за Веркой. Она не хочет ее оставлять.
        – Ее-то куда?
        – А к Сереге. Я думаю, они подружатся, вернется. Он – мальчик, она – девочка, еще поженятся со временем, – шутит бледная Лиза...
        Серега – сын. Его на эту ночь Андрей отвез к лизиной матери.
        – Тоже правильно. Короче, уместимся как-нибудь. Это ты все хорошо рассчитала. Тесновато, конечно, но ничего. А меня спрашивать не надо.
        – Я же тебе говорила, что ему не понравится, – говорит Наталья.
        – Я думала, ты не будешь возражать, – не слушает ее Лиза.
        – Да возражай не возражай, если ты решила. Только надо все это понять. Например, где я буду спать.
        – В той комнате, где сегодня. Ничего?
        – А, и это известно. Только вот я привык спать со своей женой. А так ничего, конечно.
        – Всегда приходится что-нибудь начинать, – говорит Наталья, не поднимая от чашки глаз. Андрей бросает вилку, тарелка с остатками яичницы распадается пополам. Лизу передергивает от резкого звука.
        – А о том, что я могу не захотеть. Ты подумала, о том, что это получится тогда. Лучше сразу вообще. А ребенка я тебе не отдам.
        – Отдашь. Ты отдашь. Подумала. Если ты так против, то мы просто снимем квартиру вдвоем и переедем с детьми.
        – У меня есть одна на примете. И дорого не очень, – говорит Наталья.
        – Да ты понимаешь, ты понимаешь, это же я тебе все и придумал. Если б не я, то и не было бы у вас ничего. И ты мне устраиваешь такое.
        – Ну, Андрей Иванович, значит, сам ты во всем и виноват. Что уж тогда-то? – говорит Наталья, поднимаясь.

        Через три дня.
        – Слышали, девчонки, Зоя-то наша? – быстро говорила другая Наташка, тезка лизиной, входя в комнату. У нее необыкновенно черные, косящие глаза. От этого всегда кажется, что смотрит мимо. И беспокойные нервные движения, из-за которых кажется, что никогда не стоит на месте. А если идет, то будто бежит.
        – Что опять? Она ж уволилась.
        – Уволилась. А теперь и отравилась.
        – Как? Что? Не может быть? Отчего? – послышалось со всех сторон. Низко склонившаяся над столом Лиза напряженно прислушивалась, боясь оглянуться.
        – Отчего – не знаю. Только мне Машка доложила. Они живут дверь в дверь. Милиция и вообще.
        – Газом? – деловито осведомилась Татьяна Петровна, прикуривая от прежней скончавшейся сигареты, выдувая дым, тут же подсасывая мундштук и опять прикуривая.
        – Почему газом? Нет. Если отравилась, обязательно газом. Проглотила что-то. Только было, верно, что-то. Она и уходила от нас странно.