После этого стали пить чай. "Крепкий заварился, хорошо," - сказал один. "Всегда такой завариваем," - отвечала хозяйка. Свет выключили и чай пили при свечах, чтобы создать уют. Хозяин заметил сидевшему перед ним: "Я, кажется, прервал вас." - "Нет-нет, я собственно все рассказал." - "Но там был еще кто-то?" - "Фельдман. О нем нет смысла говорить." - "Фельдман, тот самый?" - встрепенулся кто-то в углу. "Да. Мы с ним раньше были знакомы." - "Гм... Странное стечение обстоятельств. И что Фельдман?" - "Вы, должно быть, представляете, что это был за человек." - "О да." - "Зачем же спрашиваете?" Спрашивающий замолчал, но его сменил еще один, сидевший в другом углу: "Фельдман, он что, еврей?" - "Представьте, нет." - "Ну... немец?" - "Не угадали. Украинец. Чистокровный. Звать Василий Тарасович. Настоящая фамилия - Грищенко. Была большая семья Грищенко в Харькове. Все однажды умерли. Остался один Василий, и его усыновил гинеколог Фельдман, друг отца. Дал свою фамилию." - "Но тот-то Фельдман - еврей?" - "Без сомнения." - "Следовательно, и в этом вашем Фельдмане, ну... которого усыновили... словом, тоже нечто от еврея." - "Что же?" - "Ну... имя. Фамилия, то есть." - "Без сомнения." Молчали, пили чай. Чай, действительно, оказался на редкость хорошим. Хозяйка купила его где-то на Новослободской, купила - и в тот же день забыла, где именно. Такое с ней иногда случалось. Это окружающих, конечно, настораживало, но не более того. "И что Фельдман?" - спросил еще кто-то. Ему никто не ответил. Сидевший в углу чихнул. Все сказали: "Будьте здоровы!" - все, кроме одного. Тот о чем-то думал, потом произнес: "Помнится, году в семидесятом, в Питере, один человек рассказывал мне, под большим секретом, что у него есть тайные недоброжелатели. У него были и явные недоброжелатели, но не об этом речь. Он говорил о каком-то человеке, который его подставил..." "Я догадываюсь, о ком вы. Это был Н.," - заметил хозяин. "Да-да." - "Так вот. С Н. мы были хорошо знакомы. И я припоминаю, что слышал от него фамилию Фельдмана. Не тот ли..." "Именно тот! - молчавший до сих пор встрепенулся. - Вы не знаете самого страшного. Тогда я служил в почтовом ящике. Мою жену звали Еленой. Она преподавала английский язык умственно отсталым детям. Фельдман работал в РОНО..." "Тогда это не тот Фельдман, - напряженно слушавший гостя хозяин облегченно вздохнул. - Тот Фельдман был физик." "Нет, он был врач, гинеколог. Как отец," - заметил еще кто-то. Тот, чью речь прервали, отмахнулся: "Одно другого не исключает. Я еще не все рассказал. Фельдман был разносторонней личностью. Он, например, защитил диссертацию об Аристофане." "Да уж, разносторонний был человек," - согласился кто-то нехотя. Хозяйка оглядела присутствующих: "Вы пейте чай, остывает. Вот печенье." "У меня был друг, - вполголоса произнес хозяин, - коллекционер старинного оружия. Он повесился. А сейчас я вспоминаю, что какой-то Фельдман за неделю до этого купил у него часть коллекции почти за бесценок." "Я еще не дорассказал. Елена любила джаз. Я в этом ничего не понимаю, и она очень грустила, что ей не с кем разделить увлечение. Помните, как трудно было тогда достать приличные пластинки? И вот приезжает Фельдман Василий Тарасович в школу для умственно отсталых детей. И приходит на занятие, которая ведет моя жена..." Кто-то произнес, будто обращаясь к самому себе: "Многое может быть объяснено злонамеренностью." "Хорошее печенье," - сказала хозяйка хозяину, удивляясь. Она купила это печенье сегодня где-то на Новослободской. Хозяин возобновил прерванный рассказ: "И что случилось дальше?" "Фельдман пригласил Елену к себе, послушать музыку. Я понимаю, глупо звучит, когда я называю ее Елена, а не Лена, но она любила именно полную форму своего имени - в знак доверия античности, что ли..." В соседней комнате зазвонил телефон. Хозяйка вышла, сразу же вернулась и позвала мужа. Хозяин говорил минуты две, в это время гости молча пили чай. Кто-то в углу промычал: "Дорогие мои москвичи". Хозяин вернулся, в полутьме его лицо не казалось бледнее обычного. "Может, кто-нибудь хочет кофе?" - спросила хозяйка. Никто не хотел. Один из гостей вынул носовой платок и вытер им лоб. "А сколько ему было тогда лет?" - поинтересовался другой.

декабрь 1997